Венди подняла глаза на Дика, и на этот раз улыбка вышла более теплой.

– Да, – сказала она. Она взяла его руку и поцеловала. – Иногда мне кажется, что да.

– Креветки по-креольски, – напомнил он, шагая к ступенькам. – Не забудьте.

– Не забуду.

Он спустился с откоса, прошел по посыпанной гравием дорожке, которая вела к причалу, а потом – по видавшим виды доскам на край, где, опустив ноги в прозрачную воду, сидел Дэнни. Дальше ширилось озеро, отражая растущие по берегам сосны. Места тут были гористые, но от старости горы скруглились, износились от времени. Холлоранну они пришлись очень по душе.

– Много поймал? – спросил Холлоранн, усаживаясь рядом с мальчиком. Он снял ботинок, потом другой. И со вздохом опустил в прохладную воду разгоряченные ступни.

– Нет. Но совсем недавно клевало.

– Завтра утром возьмем лодку. Ежели, мальчик мой, тебе охота поймать съедобную рыбу, надо выбираться на середину. Там, дальше – вот уж где рыба большая.

– Очень большая?

Холлоранн пожал плечами:

– Ну… акулы, марлини, киты и все такое.

– Тут нет никаких китов!

– Нет, синих-то нет, конечно, нету. Тутошние больше восьмидесяти футов не бывают. Розовые киты.

– А как же они могут попасть сюда из океана?

Холлоранн положил ладонь на светлые рыжеватые волосы мальчика и взъерошил их.

– Плывут против течения, мальчуган. Вот как.

– Правда?

– Правда.

Они немного помолчали, глядя на неподвижное озеро, а Холлоранн думал. Когда он снова посмотрел на Дэнни, то увидел, что в глазах у малыша стоят слезы. Приобняв его, он спросил:

– Что такое?

– Ничего, – прошептал Дэнни.

– Тоскуешь по папке, так?

Дэнни кивнул:

– Ты всегда понимаешь.

Из уголка правого глаза выскользнула слезинка и медленно покатилась вниз по щеке.

– У нас с тобой секретов быть не может, – согласился Холлоранн. – Вот оно как.

Не сводя глаз с удочки, Дэнни произнес:

– Иногда хочется, чтоб все случилось со мной. Это я виноват. Во всем виноват я.

– Тебе неохота говорить про это, когда мамка рядом, да? – спросил Холлоранн.

– Нет. Она хочет забыть, что это вообще случилось. Я тоже, но…

– Но не можешь.

– Нет.

– Тебе надо поплакать?

Мальчик попытался ответить, но слова потонули во всхлипе. Он припал головой к плечу Холлоранна и заплакал, слезы градом катились по лицу. Холлоранн молча обнимал его. Он знал, мальчику еще не раз нужно будет выплакаться, и Дэнни повезло – он пока так мал, что ему это удается. Те же слезы, что лечат, еще обжигают и бичуют.

Когда мальчик немного успокоился, Холлоранн сказал:

– Ты с этим совладаешь. Сейчас-то ты так не думаешь, но ты справишься. У тебя си…

– Не хочу! – задохнулся Дэнни, голос еще был хриплым от слез. – Не хочу, чтоб оно у меня было!

– Но оно есть, – спокойно сказал Холлоранн. – Хорошо это или плохо, есть. Тебя не спрашивают, малыш. Но худшее позади. Сияние может пригодиться, чтоб поговорить со мной. Ежели начнется черная полоса, позови – и я тут как тут.

– Даже если я буду в Мэриленде?

– Даже там.

Они притихли, наблюдая, как поплавок Дэнни относит на тридцать футов от края причала. Потом Дэнни еле слышно выговорил:

– Будешь со мной дружить?

– Пока буду тебе нужен.

Мальчик крепко обнял его, и Холлоранн сжал его в ответ.

– Дэнни. Послушай-ка меня. То, что я тебе сейчас скажу, скажу один-единственный раз, больше никогда ты этого не услышишь. Кой-какие вещи не стоит говорить ни одному шестилетке на свете; только вот то, что должно быть, да то, что есть на самом деле, не шибко совпадает. Жизнь – штука жесткая, Дэнни, ей на нас плевать. Не то, чтоб она ненавидела нас… нет, но и любить нас она тоже не любит. В жизни случаются страшные вещи, и объяснить их никто не может. Хорошие люди умирают страшной, мучительной смертью, и остаются их родные, которые любят их, остаются одни-одинешеньки. Иногда кажется, будто только плохие люди как сыр в масле катаются и болячка к ним не пристает. Жизнь тебя не любит – зато любит мамочка… и я тоже. Ты убиваешься по отцу. Вот как почувствуешь, что должен по нему поплакать, – лезь в шкаф или под одеяло и реви, пока все не выревешь. Вот как должен поступать хороший сын. Только научись управляться с этим. Вот твоя работа в нашем жестком мире: сохранять живой свою любовь и следить, чтоб держаться, что бы ни случилось. Соберись, прикинься, что все в порядке, – и так держать!

– Ладно, – прошептал Дэнни. – Хочешь, будущим летом я опять к тебе приеду… если можно. Будущим летом мне исполнится семь.

– А мне – шестьдесят два. И я так обниму тебя, аж мозги из ушей полезут. Но давай сперва проживем одно лето, а уж потом примемся за следующее.

– О’кей. – Он посмотрел на Холлоранна. – Дик?

– М-м-м?

– Ты ведь долго не умрешь, да?

– Будь спок, я этим заниматься не собираюсь, а ты?

– Нет, сэр. Я…

– Клюет, сынок. – Дик показал туда, где под водой скрылся красно-белый поплавок. Он выскочил, поблескивая, а потом опять нырнул.

– Эй! – ахнул Дэнни.

Венди спустилась вниз и теперь присоединилась к ним, остановившись у Дэнни за спиной.

– Что там? – спросила она. – Щука?

– Нет, мэм, – ответил Холлоранн. – По-моему, это розовый кит.

Удочка согнулась. Дэнни потянул, и длинная радужная рыба, описав сияющую мерцающую параболу, снова исчезла.

Сдерживая волнение, Дэнни неистово сматывал леску.

– Дик, помоги! Поймал! Поймал! Помоги!

Холлоранн рассмеялся:

– Ты и сам отлично справляешься, мужичок. Не знаю, розовый это кит или форель, но лишней эта рыбка не будет. Она отлично сгодится.

Он обнял Дэнни за плечи, и мальчик мало-помалу вытащил рыбу на берег. Венди уселась по другую сторону от Дэнни… так они и сидели втроем на краю причала в лучах послеполуденного солнца.