— Любой человек мечтает о нормальной семье. Мне было это нужно. Я хотел свой кусочек счастья. Подумал, что его можно создать, закрыв глаза на обман. Сделать мирок из иллюзий. Но фундамент на иллюзиях — это плохая идея. При слабом ветерке вся конструкция разрушится. Поэтому не строй счастье на самообмане.

— Борис говорит, что я не замечаю вещей, которые мне неинтересны или того, что я не хочу знать.

— У тебя был плохой пример перед глазами. Дети чувствуют ложь лучше любого детектора. Видят то, что взрослые не замечают. Обман же длился ни один год. Для тебя это стало нормой.

— И как с этим теперь жить?

— Учиться не прятать глаза от вещей, которые тебе не нравятся. И учись отставить мнение, право жить так, как хочешь ты. Никто не должен на тебя давить и указывать, что для тебя лучше. Только ты сама знаешь, что тебе нужно. Не окружения, не какие-то друзья, мужчины, женщины. Только ты. Проще всего пойти у кого-то на поводу. Или закрыть глаза, отвернуться, но тогда ты многого не узнаешь. Что-то, но упустишь.

— Мне надо об этом подумать.

— Подумай. Ир, перед тобой весь мир. Все дороги. Рядом будут люди, которые всегда тебя поддержат. Не я, так кто-то другой всегда окажется в нужный момент и подаст руку. Учись идти вперед. Выбирать и не стоять на месте.

— Из-за этого ты поддержал меня, когда я решила, что поменяю профессию?

— Ир, хуже всего жить с ощущением ошибки. И каждое утро строить новый фундамент из иллюзий.

Я смотрела папу, а видела судьбу человека, который понял, что столько лет он ошибался. У него не было сожалений об ошибке, но с досадой он смириться не мог. Досадой на себя. Я не знала, как ему помочь. Не знала, что мне нужно было сказать такого, чтоб ободрить, пока не поняла, что он от меня ничего и не хотел. Мы просто разговаривали обо всем, создавая иллюзию, что дальше может все наладиться, а наш разрушенный мир — это начало для чего-то большего. Только я понимала, что не будет примирений, а будет лишь развалины, которые остались от семьи, которой не было.

Утро я пошла в институт, не понимая, как жить дальше. Почему-то вчерашний разговор с папой морально раздавил. У меня почва ушла из-под ног. Мне было морально плохо. Обман. Казалось, что он был повсюду. Я не знала кому можно было доверять. Если вчера мне казалось, что папа может решить любую проблему, то теперь я в этом сомневалась. Как он мог что-то сделать, если у него не получалось разобраться со своей жизнью? Это было печально.

Еще печальнее было знать, что родилась нежеланным ребенком. Я была грустным воспоминанием, которое поднимало злость и бессилие, заставляло все вспоминать вновь и не давало забыть то, чего забыть хотелось всей душой. Понимала ли я ее? Понимала. Но при этом не могла простить тех ярлыков, которые были на меня навешаны, когда я начала делать первые шаги.

Сейчас я думала, что это была не такая уж и хорошая идея, что мама с папой решили меня воспитать. Может, не стоило это делать? Но думать об этом не хотелось.

Предложение от Никиты, чтоб встретиться, пришло на последней паре. Если честно, то встречаться мне с ним не хотелось, но и возвращаться к папе желания не было. Все взвесив, я согласилась на встречу с Никитой, надеясь, что спать с ним не придется.

— У меня мать с батькой уехали в санаторий. Так что сможем сегодня спокойно время провести, — довольно сказал Никита.

— Это хорошо, — натянуто улыбаясь, ответила я.

— Я по тебе уже соскучился. Только и думал. Но столько работы навалилось, что у меня не было времени не то, чтоб позвонить а написать тебе. Все собирался, а потом смотрю, время третий час ночи, — сказал Никита. Мы стояли в стороне на автобусной остановке и ждали транспорт. Почему-то я заметила, что он даже не дотрагивается до меня. Как будто мы были именно студенткой и преподавателем, которые встретились на остановке и обсуждали насущные проблемы по учебе. Наверное, он не хотел, чтоб кто-то знал о том, что мы встречаемся. И это было правильно. Он все же работал там, где я училась.

— Ты много работаешь.

— А что делать? Приходится крутиться, если хочешь выжить.

Мы зашли автобус. Никита стал говорить про то, что наступила зима. Как будто я это не видела! Но разговор приходилось поддерживать.

Нам пришлось пересаживаться дважды, чтоб доехать до панельного дома на окраине города с видом из окон на промышленную зону. Не очень приятное место, но как говорится, раньше и этому были рады. Стоило нам было войти в лифт, как Никита прижал меня к себе, чтоб поцеловать. Сладкий поцелуй, сладкий вкус мягких губ, в которых чувствовалась мужская сила. Вот этого мне и не хватало: чужая уверенность и сила пьянила. Мне хотелось быть рядом с ним, потому что ему можно было верить.

Стоило нам зайти в квартиру, как он не стал долго церемониться. Начал тут же меня раздевать. Поцелуй со вкусом страсти смешивались со злостью. Я именно злилась на всю ситуацию и эту злость превращала в страсть. Необузданность. Легкость. Ощущение, что тело превращается в струну, которая может порваться в любой момент. Я жаждала любви. Кайфовала от того, что он просто касался меня. Проводил по телу ладонями и заставлял чувствовать силу его рук, которые были при этом необычайно нежными.

Прелюдии не было. Да она и не была нужна в этот момент. Сейчас хотелось только одного: оказаться рядом с ним. Почувствовать его внутри себя. Уже в последний момент я вспомнила про презервативы, но было уже поздно. Он трахал меня так, как будто мы с ним были в последний раз. Я отдавалась ему, отвечая на его движения, и забывала обо всем. Вот чем мне нравилось быть с Никитой, так это тем, что с ним было все предсказуемо и при этом вполне комфортно.

И вот все закончилось так же быстро, как и началось. Взрыв эмоций отнял много сил. Усталость одновременно соседствовала с уютным удовлетворением. Я повернулась на бок. Положила под щеки ладонь. Никита лежал рядом, тяжело дыша. Мелкие капельки пота покрывали его лицо и плечи, из-за этого казалось, что он пробежал несколько километров под палящем солнцем.

— Как ты? — спросил он.

— Хорошо. Устала только.

— Устала? — он повернулся ко мне. Улыбнулся. Поцеловал. Захотелось рассмеяться, но вместо этого только улыбнулась. — Чай?

— Давай, — согласилась я.

Пока Никита ставил чайник и ходил умываться, я смогла оглядеть квартиру. Старая мебель еще советских времен, такое же постельное белье. Все было какое-то пыльное и неуютное. И еще был специфический запах старья.

Накинув кофту и откопав нижнее белье, я пошла на кухню, где Никита нарезал бутерброды из черствого подсохшего хлеба с такой же подвяленной вареной колбасой.

— Будешь?

— Нет. Только чай. Ты здесь живешь?

— Нет. А тебе это важно?

— Не особо.

Ему пришло сообщение. Никита пошел в коридор, чтоб взять телефон. Когда же он вернулся, то стал жевать бутерброды и зависать в телефоне, забыв обо мне. Я ждала, когда он закончит, но Никита завис надолго.

— У тебя можно помощи попросить? — спросила я, чувствуя почему-то себя неловко.

— Попросить можешь, но не факт, что я тебе смогу помочь. Денег у меня лишних нет, а связей в институте недостаточно, чтоб замолвить за тебя словечко.

— Мне это и не надо, — ответила я.

— Тогда чего тебе от меня надо? — спросил Никита. Именно так и спросил. В его словах так явно прозвучал упрек в мою сторону, что я чуть язык не прикусила, но все же решила продолжить.

— Меня один тип шантажирует.

— Так напиши заявление в полицию. Они этим занимаются.

— Вряд ли я смогу доказать этот шантаж.

— Тогда ничего серьезного не вижу, — ответил Никита. — Женщины часто любят преувеличивать то, что есть на самом деле.

— Я не преувеличиваю. У меня правда неприятности.

— Слушай, я не супермен. С бандитами не общаюсь. Мы с тобой договорились встречаться и хорошо проводить время, а не грузить друг друга проблемами.

— Каждый сам по себе? А как же влечение?