Кэлибор послушно снял простую тунику без рукавов, позволяя осмотреть себя. Ана начала смывать кровь с его плеча, а он сам тем временем получил возможность бросить еще один быстрый взгляд на Куиниэ. Широко раскрыв глаза юная эльфийка разглядывала его покрытую загаром грудь и плоский живот.
Под этим невинно-восторженным и оттого особо волнующим взглядом Кэлибор заерзал, чувствуя толчки плоти в узких кожаных штанах. Он нервно откашлялся, чтобы скрыть смущение. Глаза Куиниэ немедленно метнулись к его лицу и, натолкнувшись на его жаркий взгляд, тут же спрятались в густых ресницах. Краска мгновенно затопила ее щеки. Куиниэ судорожно перевела дыхание и шагнула к деревянной маслобойке. Кэлибор же, стремясь не выпустить ее из поля зрения, изогнулся, за что тотчас получил увесистый шлепок по спине.
— Не крутись, — проворчала Анайриэль. — Штаны протрешь.
Она осторожно смазала рану на плече и несколько мелких порезов на руках густой желтоватой мазью, остро пахнувшей какими-то травами, а после приказала:
— Одевайся и марш отсюда. Все уже, небось, в гавани.
— Вы куда-то плывете? — голос Куиниэ был полон тревоги.
— Нет, эль-тэ. Все походы окончены до следующей весны. Сегодня ладью вытащат на берег и укроют в том большом сарае, что вы, должно быть, видели у самого берега. Скоро полетят первые белые мухи…
— Вы уже зимовали здесь?
— Да.
— Зима и правда такая холодная?
— Он с удовольствием погреет тебя, глупышка! — грубовато рассмеялась Ана. — А теперь хватит ворковать. Пора браться за дело.
Управившись на кухне, Куиниэ тоже пошла в бухту. Огромная ладья, словно кит, выброшенный на берег, лежала на боку, узкий киль, проходивший под всем ее днищем, был облеплен водорослями и ракушками. Снежные эльфы из дружины Тир методично отчищали их, соскребая специальными лопатками. Когда же ладья вновь засверкала чистым скобленым деревом, ее тщательно проконопатили, просмолили, а после, подкладывая на ее пути бревна, закатили в сарай, где она удобно устроилась в специальных лесах. Теперь только следующей весной этот невиданный зверь увидит солнце и умоется соленой морской водой.
У Куиниэ защемило сердце. Именно сейчас она особенно остро почувствовала пропасть, отделившую ее от прежней жизни. Корабль был связующим звеном между прошлым и настоящим, между свободой и неволей, между высокородной эльфийкой Куиниэ из Дома Красного дуба и рабыней, чья ценность состояла лишь в хорошеньком личике и нетронутой девственности. Пока нетронутой…
Загрустив, Куиниэ пошла дальше. Туда, где пологий берег вновь вздымался, образуя скалистый мыс, по одну сторону которого шептало холодное северное море, а по другую вздыхал фьорд. Она забралась на самый край, потом ступила на выпирающий еще дальше камень и, повинуясь какому-то внутреннему порыву, раскинула в стороны руки, подставляя лицо сильному, уже совсем холодному ветру.
Внизу у пристани Кэлибор поднял глаза и замер, до боли всматриваясь в хрупкую фигурку на вершине скалистой кручи. Платье и волосы Куиниэ развевались, раскинутые в стороны руки ловили ветер, и, казалось, еще мгновение — и это удастся ей, хрупкая эльфийка полетит, словно птица. Но вот напряженные руки Куиниэ упали, голова поникла, и она, ссутулившись, начала спускаться вниз. Кэлибор вздохнул. Может, кому-то из древних великих эльфийских магов такое колдовство и было доступно, но не теперь. В нынешние непростые времена, когда могущество долгоживущей расы пошло на убыль, когда силу стали набирать те, о ком и подумать было нельзя — не гномы или наги, а люди с их смешным сроком бытия! — крылья были даны только птицам…
Тир, наблюдая за ними обоими, вдруг тоже испытала острый приступ необъяснимой тоски. Перед ней были два красивых гордых существа, которые невольно тянулись друг к другу, незаметно влюбляясь. Как легко сломить их, осквернить души, уничтожить волю… Она слишком хорошо знала это на собственном опыте.
Жизнь заставила ее быть жестокой, научила не открывать сердце чувствам… Через ее руки прошло множество эльфов и представителей других рас. Одних она продавала, за других брала выкуп, третьи оставались в ее доме…Но эти двое чем-то зацепили ее. Быть может, просто красотой и молодостью. А может, волей к жизни, внутренней силой, непокоренностью. И тем, что не боялись любить. Даже здесь… Даже так…
Внезапно Тир краем глаза заметила какую-то тень, которая скользнула к тем камням, за которыми только что скрылась Куиниэ. Нахмурившись, она поспешила туда же и, обогнув гряду, увидела молодого раба-человека, захваченного ею совсем недавно, в одном из последних походов. Прижимая Куиниэ к скале, он пытался поцеловать уворачивающуюся эльфийку.
— Ну, только один поцелуйчик, красавица, — неразборчиво бормотал он, а рука его уже шарила по высокой груди.
— Убирайся, — прошипела Куиниэ, отталкивая его жадные руки.
— Только один…
Внезапно человек охнул и скрючился, ухватившись за пах. Куиниэ не зря росла рядом с братом-близнецом, от хулиганских проделок которого стонал весь дом, не подозревая, что половину из них брат и сестра совершали вместе. Тэргон научил ее многим полезным вещам. Вот и сейчас точно нацеленный удар принес ей легкую победу.
— Сначала научись быть мужчиной, — презрительно проговорила Куиниэ, отпихнула неудачливого воздыхателя и, оправляя платье, двинулась в сторону дома.
Однако не прошла и нескольких шагов, как нос к носу столкнулась со своей госпожой. Ей мгновенно вспомнились слова Тир, что любой, кто покусится на нее, будет жестоко наказан…
— Под юбку он не лез, — тут же выпалила Куиниэ, робко посматривая на хмурую госпожу.
Юноша, белый как мел, замер у гряды.
— Он ослушался меня, — спокойно и холодно возразила Тир.
Ее рука скользнула к ножу, но потом замерла:
— Я оставлю тебе жизнь, человек. Но это все, что ты заслуживаешь.
— Что с ним будет? — спросила Куиниэ.
— Десять ударов плетью и невольничий рынок.
— Но он не сделал ничего плохого…
— Не потому, что не хотел, а потому, что не смог, цветочек.
— Это слишком жестоко.
Тир легко коснулась ее нежной щеки:
— Тебя никогда не насиловали, малышка.
Резко отвернувшись, Тир пошла к дому. Куиниэ поспешила за ней и успела услышать ее резкий голос, приказывавший двоим ее воинам забрать провинившегося и провести экзекуцию. Куиниэ убежала в дом, не имея сил смотреть, как плеть будет терзать чью-то плоть из-за нее.
— Нечего шляться по кустам, — словно отвечая ее мыслям, проворчала Ана. — Это как минимум глупо, следующий может оказаться не столь неловок.
— Но он ничего не сделал.
— Балда! Жалеешь недоумка, а лучше подумала бы о других. Во-первых, он мог изнасиловать тебя. Во-вторых, вас мог увидеть Кэлибор, а не Тир, и, уж поверь мне, он, не раздумывая, убил бы насильника, а тогда госпоже пришлось бы наказывать его, а не этого дурака-человека. Ты хотела бы, чтобы сейчас из-за тебя пороли Кэлибора?
— О Духи, нет!
— Тогда впредь будь умнее. Помни о том, где ты и кто ты.
— Я помню, Анайриэль… Но иногда так хочется забыть…
— Не печалься, девочка. Твоя судьба оказалась не худшей. Попади ты в руки к кому-нибудь другому, уже побывала бы под десятком снежных, а они не миндальничают с рабынями из лесных…
— Анайриэль, мне бывает так страшно, — Куиниэ всхлипнула.
— Не реви. Чего теперь реветь? Хотя… Раз уж все равно слезами заливаешься, почисти лук.
Куиниэ сквозь слезы улыбнулась добродушной эльфийке и взялась за крепкие золотистые головки, привычно наполняя их животворной зеленой магией, азам которой ее еще в детстве учил шаман ее родного Дома. Луковички словно бы засияли изнутри, и Куиниэ улыбнулась им сквозь слезы.
Плен ей давался трудно еще и потому, что остро не хватало живой силы и мощи леса, который ранее, всю ее пока еще короткую по эльфийским меркам жизнь, был рядом, окружал, поддерживал и помогал. А тут, на землях снежных эльфов, рядом были лишь мертвые скалы.
“Наверно, поэтому они и такие все — суровые, мрачные, жестокие… Даже детей своих и то убивают, а ведь для лесных эльфов, которые никогда не могли похвастаться особой плодовитостью, дети всегда были чем-то святым…”
