На лбу мужчины из-за гнева прорезалась глубокая морщина.

Нунг упал на колени перед наместником, не в силах выговорить ни слова.

– Тебя накажут как подобает. Выйди вон.

– Зачем ты это сделал! Ты – злой и плохой! – плакала Лит, колотя кулаками по ногам Даруна.

– Ты никого не должна слушаться, кроме меня, поняла? Всё, что тебе говорят остальные – ложь.

– Нунг хороший, а ты плохой! Ты обманул меня, ты сказал, что мои родители вернутся, а Нунг сказал мне правду, – они умерли и никогда больше не придут!

И вдруг её детский мозг осознал, что она сказала лишнее, и Нунгу, возможно, теперь будет ещё хуже. Она замолчала, для верности закрыв рот ладошкой, и, развернувшись, побежала в сарай.

Старик лежал в конюшне в углу на грязной циновке в жутком холоде, истекая кровью. Лит кинулась к нему и обняла. От беспомощности она могла только всхлипывать.

– Нунг! Нунг!

У старика была исполосована кнутами вся спина. Кровь уже почти не сочилась, но кожа посинела, и он дрожал мелкой дрожью.

Увидев Лит, он улыбнулся.

– Не трожь меня, я грязный. Ты испачкаешься.

– Прости меня! Я люблю тебя, ты один хороший, а они все плохие, и дядя Дарун тоже!

– Не говори плохо о своих родственниках, сколько тебе повторять? А я ещё выкарабкаюсь. Вот придёт весна, будем мы с тобой овёс сажать. Ну всё, успокойся, слышишь? Вытри слёзы и послушай.

Лит захлюпала носом и утёрла лицо рукавом, но вид страшных ран переворачивал всё её нутро.

– Ты – девочка, а когда вырастешь, станешь женщиной. Женщины должны подчиняться мужчинам. Это закон счастливой жизни. Твой дядя выдаст тебя за Адама. Значит, ты должна выполнять всё, что тебе скажет Адам. Если он тебя обидит или ударит, ты никому не должна жаловаться. Но, прежде чем ты выйдешь замуж, во всём подчиняйся дяде. Делай, что тебе говорят, не спорь, не перечь и не пытайся узнать то, чего не следует.

– Но ты сказал мне, чтобы я не общалась с Адамом! – воскликнула Лит. – А теперь говоришь совсем другое.

– Это я во всём виноват, я – дурак. Забудь всё, что я тебе наговорил прежде.

Лит замолчала. Она сняла шубу и укрыла Нунга.

– Ну, чего молчишь? – спросил старик.

Девочка не отвечала, но не потому, что ей было нечего сказать, – мысли переполняли, но она не могла найти слов, чтобы их выразить.

Лит проснулась поздно. За окном стоял морозный день, тусклое северное солнце едва поднялось над горизонтом. Девочке снились неведомые города и Нерал Талим, но потом она вспомнила о том, что старик лежит один в холодном сарае. Вспомнила, что Дарун запер её в спальне на ключ из-за того, что она плакала и хотела пойти к Нунгу.

Спрыгнув с кровати, Лит оделась и толкнула дверь. Та оказалась не заперта. Девочка сбежала с лестницы вниз и оказалась на улице. Сильно морозило, под ногами скрипел снег. Лит помчалась в конюшню. В сером сумраке только всхрапывали лошади, да тянулись мордами в ожидании еды.

– Нунг! – позвала Лит.

На месте, где лежал старик, валялась окровавленная циновка. Девочка присмотрелась и увидела следы на земле. Борозда, расчищенная от сена, вела на улицу, а дальше – следы лошадиных копыт уходили за пределы двора.

Лит прикоснулась к металлическим створкам ворот, и пальцы её приморозило. Она отодрала руку, и на коже выступили капельки крови, которые тут же заледенели.

– Лит!

Девочка вздрогнула. Дарун стоял на балконе и строго смотрел на неё.

– Где Нунг? – спросила она.

– Зайди домой.

Но она осталась стоять во дворе, с ненавистью глядя на дядю. Тело онемело от холода, но лицо пылало, в груди был жар.

Лит помнила, как вышел Дарун, ударил её по лицу и за шиворот втащил в дом. Но плакала девочка не от этого. Она поняла, что больше никогда не увидит Нунга.

Ночью Лит проснулась от протяжного волчьего воя, доносящегося с тундры. Сквозь ставни пробивался неуловимый таинственный свет. Тайком выйдя из комнаты, девочка поднялась на чердак.

Ночь стояла ясная. Крючковатые ветви Вечного Дерева хорошо виднелись на фоне светлого неба. От горизонта до горизонта протянулись ленты зелёного свечения. Они плыли над россыпью звёзд подобно тончайшей ткани, то заворачиваясь в кольца, то рассеиваясь мириадами пылинок.

Лит увидела, как с гор, мимо Дор-Лунды, проплыло что-то белое, похожее на маленькое облако, и остановилось вдали, где-то в снегах. Другое, такое же, поднялось от земли, и они вдвоём медленно потянулись к предгорьям. Лит вспомнила рассказ Нунга о призраках, которые приходят забирать души мёртвых.

– Прощай, – прошептала девочка.

Круглолицая женщина с розовой кожей любовалась на себя в корыте с водой, теребила юбки и что-то тихо напевала, но, когда Дарун внезапно отворил дверь, испугалась и замолчала, одёрнув одежду.

– А ну, пошла отсюда! – выругался наместник. – Ни одной бабы нормальной в деревне, чтоб научила девчонку, как следует.

Лит продрала глаза и уселась на кровати. Печь остыла за ночь, холодный воздух пробрался под одеяло. Роскошное ложе, оставшееся со времён, когда ещё были живы Алгерд и Арана, потеряло свой вид – постельное бельё посерело, подушки прохудились, на суконном тюфяке виднелись заплаты.

– Собирайся, – сказал Дарун.

Он бросил на стул одежду и мешок, встал над кроватью и уставился на Лит, дабы удостовериться, что она проснулась.

– В храм? – спросила девочка.

– Да. Поздравляю.

Двенадцать лет… Она хотела, чтобы Нунг отвёл её в храм. Вспомнив старика, Лит загрустила.

– Живее, – поторопил наместник.

Девочка выбралась из одеяла и опустила ноги на приступок у кровати, застеленный обрезком медвежьей шкуры.

Дарун рассматривал племянницу словно покупатель, оценивающий овцу на рынке. Лит подросла. Черты её лица обретали женственность, шея и руки вытянулись. Когда девочка поймала взгляд дяди, он потёр переносицу и, проворчав, что будет ждать внизу, вышел.

Лит была равнодушна к одежде, её совершенно не смутил странный чёрный балахон с широким поясом и льняное покрывало для головы. Девочка посмотрела в мешок – там лежали кожи и шкуры для приношения даров жрецам. Надев поверх балахона куртку из лосиной кожи, Лит взяла мешок и спустилась вниз.

На улице дул промозглый ветер, тусклое осеннее солнце не грело.

Наместник отодвинул засов, отворил ворота. Возле дома вождя столпились люди, все смотрели на Лит, она почувствовала себя неловко. Её лицо горело, и девочка приложила к щекам холодные руки.

Дарун пошёл впереди, Лит не отставала. Взгляд её приковали к себе полы накидки дяди, бьющиеся о пятки сапог.

Вскоре девочка стала посматривать на людей. У кого-то на лице было любопытство, у кого-то насмешка, безразличие, умиление. Лит открывался неизведанный мир человеческих эмоций.

Какой-то мальчишка показал ей язык. Две девчонки перешёптывались между собой и хихикали. Старики качали головами. Кто-то помахал рукой. Потом её взгляд упал на сероглазого мальчишку-ровесника, который пристально смотрел на неё.

Лит обратила внимание, что в первых рядах окружившей её толпы выстроились дети и женщины. А позади, словно стыдясь этой галдящей гурьбы, стояли взрослые мужчины и юноши.

– А, и ты здесь? Охота тебе принимать участие в этих бабьих делах? – услышала Лит.

Девочка обернулась и увидела Халгара.

– Кажется, она тебя услышала, – ответил старейшине собеседник.

– Плевать.

– А как она на тебя посмотрела! Как будто того и гляди съездит по морде, – сказал кто-то рядом.

Лит отвернулась, продолжая идти дальше. Один мужчина с закатанными по локоть рукавами улыбнулся ей. Он опирался о рукоять лопаты широкими ладонями, и Лит увидела на его руках шрамы. Белые полоски на коже вызывали уважение, равно как и широкие плечи.

Весь оставшийся путь она рассматривала мужчин. Все они были грязны, грубы, некоторые плевались и чесали себя там, где не следует этого делать – по крайней мере, у всех на виду, – и ей становилось смешно.