Раздрай ответил загадочной улыбкой.

– Это от полиции можно укрыться, – назидательно молвил он. – А от своих не укроешься, нет… Так ведь и этого мало! Потерпевший обязательно даст знать в клептонадзор, будто кража (или там грабеж) была произведена не по понятиям, а то и вовсе непрофессионально… А как он еще может отомстить? Только так! Дело передается из клептонадзора в арбитраж. На вас налагается одна пеня, другая, третья… И прибыль ваша съеживается до смешного – дай бог в убытке не оказаться! Вот и гадай, что выгоднее: честно жить или бесчестно… Впрочем, что же мы все о грустном? – спохватился он. – Вернемся к корням, к истокам… К тому же Филиппу Македонскому… Вы не против?

– Нет…

– Тогда послушайте, что пишет Мишель Монтень. – Старичок вновь откинулся на стуле, прикрыл глаза и принялся шпарить наизусть: – «Царь Филипп собрал однажды толпу самых дурных и неисправимых людей, каких только смог разыскать, и поселил их в построенном для них городе, которому присвоил соответствующее название – Понерополис…» Город негодяев, – любезно перевел он.

– Не далековато? – усомнился Влас. – Где Македония и где мы…

– Далековато, – согласился смотритель. – Так ведь и Сибирь, согласитесь, далековата от Москвы, и Австралия от Лондона… Тем мудрее выглядит поступок Филиппа: если уж отселять, то куда-нибудь в Скифию… Однако я не закончил. «Полагаю, – пишет далее Монтень, – что и они (то есть мы) из самых своих пороков создали политическое объединение, а также целесообразно устроенное и справедливое общество…» Что, собственно, и видим, – торжествующе заключил Раздрай. Смолк, ожидая возражений.

Возражений не последовало.

– А вы думали, Влас, – несколько разочарованно вынужден был добавить он, – у нас тут все новодел, лагерно-тюремная субкультура?.. Нет, молодой человек, традиции наши, представьте, уходят корнями в античность… Мы просто к ним вернулись…

Трудно сказать, что явилось тому причиной: парадоксальность суждений или же подавляющая эрудиция собеседника, – но голова опять загудела, и Влас почувствовал, что все-таки без третьей стопки, пожалуй, не обойтись. Оглянулся на бармена. В глаза опять бросились ременчатая сбруя и рукоять пистолета под мышкой. Интересно, почему это все, которые не салочки, прячут оружие, а он напоказ выставляет?

Влас повернулся к Раздраю.

– А вот если я, положим, попробую уйти не расплатившись?

– Будь вы понерополец, – с безупречной вежливостью отозвался тот, – и представься вам такая возможность, вы бы просто обязаны были так поступить…

– А бармен?

– А бармен был бы обязан открыть огонь на поражение.

Сердце оборвалось.

– Что… в самом деле открыл бы? – пробормотал Влас.

– Вряд ли, – успокоил Раздрай. – Понятия у нас соблюдаются примерно так же, как у вас законы. Ну, вот подстрелит он вас, не дай бог, – и придется ему потом доказывать, что с его стороны не было попытки грабежа… Неудачной, обратите внимание, попытки! То есть облагающейся пенями…

– А если не докажет?

– Господи! Кому ж я тут все рассказывал? Заплатит налог. А налог с уличного грабежа, повторяю, серьезный. Куда серьезнее, чем та сумма, на которую вы бы задарма попили-поели…

– А докажет?

– Докажет – тогда все в порядке, и вы виноваты сами. Но ведь действительно, согласитесь, виноваты…

– Аверкий, – вмешалась Пелагея Кирилловна. – Прости, что прерываю… Сколько времени?

Влас машинально вздернул запястье горбиком, однако наручных часов, само собой, не обнаружил. Часы были растоптаны в крошку еще вчера вечером.

Раздрай выхватил сотовый телефон, взглянул, охнул.

– Через десять минут начнется… Вот это мы заболтались!

Да, скорее всего третья стопка не повредила бы, но заказать ее Влас не успел – растормошили, уговорили, подняли со стула и повлекли туда, где что-то вот-вот должно было начаться. Шел, едва поспевая за шустрой супружеской парой. Вдобавок снова дал о себе знать похмельный синдром: пошатывало, подташнивало, угрюмое воображение норовило предъявить все неприятности, поджидавшие Власа в Суслове, куда в любом случае придется вернуться. К счастью, говорливый Раздрай и на ходу не умолкал, что хоть как-то да отвлекало.

– А я вам объясню, в чем дело, – возбужденно журчал он. – Добро самодостаточно! В отличие от зла ему не нужна структура! Но если вдруг добро в оборонных или иных благих целях начинает выстраивать собственную систему, оно перестает отличаться от зла даже внешне…

Господи, о чем он вообще?

– Словом, какой бы исходный материал вы ни взяли, в итоге у вас все равно получится государство со всеми его прелестями…

Ах вон он куда гнет… Примерно о том же, помнится, толковали они вчера с Павликом и Сашком, пока заскучавшая девица налегала на коньяк… А вот запер ли Влас дверь, покидая разоренную квартиру? Будем надеяться, что запер…

– Опаздываем! – встревоженно бросила Пелагея Кирилловна – и престарелые супруги устремились прямиком в самую гущу транспорта.

Когда-то здесь, несомненно, была «зебра» перехода, о чем свидетельствовали фрагменты белой краски на асфальте. Автомобилей в Понерополе насчитывалось, пожалуй, поменьше, чем в Суслове, но гнали они как попало. Не решившись повторить самоубийственный маневр Аверкия Прокловича и Пелагеи Кирилловны, Влас задержался на кромке тротуара в надежде, что стеклянное бельмо на той стороне улицы когда-нибудь вспыхнет. Бесполезно. Светофор, надо полагать, ослеп давно и навеки.

Сделал первый шаг – и слева послышался визг тормозов. Потом еще один. Потом еще. Странно, однако матерными возгласами это почему-то не сопровождалось. Не исключено, что за невежливые выражения здесь тоже отвечают.

Пересекши останки осевой линии, Влас почти уже обрел уверенность – и тут его чуть не сбили. Должно быть, водитель решил не тормозить, а сманеврировать. С бьющимся сердцем Влас кое-как достиг тротуара.

– Почему вдогон не стрелял? – буркнул кто-то неподалеку.

Обернувшись, увидел хилого очкарика в просторной куртке, с отворота которой на виновного таращился сердитый металлический глаз. Все с тем же недовольным видом смотрящий, ни слова не говоря, сбросил ремень автомата с неширокого плеча, явно готовый расстаться с амуницией. Прощай, оружие.

– А надо было? – Влас нервно хихикнул.

– Слышь!.. – обиделся очкарик. – Вот только интуристом тут не прикидывайся! Это мы уже проходили… – Затем вроде бы усомнился и раздумал вылезать из рукавов. – А впрочем… – Быстро огляделся и понизил голос: – Можем и договориться… – совсем уже конфиденциально добавил он.

Кажется, Власа подбивали на какую-то сделку. Они отошли к облезлому стволу светофора, к которому приклепана была табличка из нержавейки со следующими словами: «Так они ограничивали нашу свободу передвижения».

– Слышь, друг… – зашептал смотрящий. – Первокурсник я, в поликриминальном учусь, а завтра зачет по гоп-стопу…

– И что? – оробело спросил Влас, тоже перейдя на шепот.

– Жертва нужна. Первого встречного стопорить – сам понимаешь, неизвестно еще, на кого нарвешься… Денег – дам. Половину – тебе, половину заберу обратно… когда грабить буду… Как, согласен?

– Да я вообще-то… в самом деле интурист… – промямлил Влас. – Утром прибыл…

Лицо за очками окаменело, стало беспощадным.

– Документы!

– Вот… – Влас достал и протянул паспорт.

Смотрящий бросил недоверчивый взгляд, принял книжицу, раскрыл, листнул, но в отличие от давешних салочек отнюдь не развеселился – приуныл. Потом скорбно принялся кивать.

– Да… – выдохнул он наконец. – Надо же! А я-то думал… Спасибо, что предупредил!

– А то бы что?

Глаза за линзами очков стали точными подобиями металлического ока на лацкане.

– То есть как что?! Иностранца грабануть! Это ж полная дисквалификация! Все равно что ребенка обидеть…

– Неужели бы отчислили?

– Со свистом!

Вернул документ, сокрушенно вздохнул еще раз.

– Ну, привет Суслову. Трудно вам там, наверно, приходится…