В окно Андрею было видно, как кружились огромные белые хлопья, заполняя все пространство между ледяной оградой и стеной далекого леса. За занавесом снегопада деревья казались неясной темной массой; контуры опушки терялись в метели, размывались, словно в тумане. Отсюда, издалека, лес казался сейчас совсем не опасным.

Вокруг жилого купола по полузанесенной дорожке брел по колено в снегу робот Антоха. Именно брел, волоча ноги и понуро свесив голову на грудь. Снег облепил Антоху от стопоходов до макушки, превратив в странноватого на вид снеговика; там, где на условных плечах робота на керамлитовую броню открывались щелями термоотводы от внутренней машинерии, снег испарялся – и тут же оседал вокруг технологических отверстий пустотелыми инеистыми башнями. Над каждым плечом Антохи торчало словно бы по дымовой трубе, над которыми курится столбами белый водяной пар, превращая супертехнологичного робота с новейшим мозгом на позитронной эмиссии в продукт нездоровой фантазии безумного изобретателя из далекой викторианской эпохи.

«Паровой робот» включил обе налобные фары, которые разгоняли вызванные снегопадом сумерки, а заодно и протаяли снег на гладком «лице», обнажив призмы фотосенсоров. Фотосенсоры Антоха упрямо таращил в снег под ногами. Когда робот, повторяя плавный изгиб дорожки, повернулся к Андрею вполоборота, стало видно, что на световом табло на спине у Антохи в такт шагам медленно сменялись огненные пирофоровые цифры, слагаясь в пятизначные числа.

10 995… 10 996… 10 997… Антоха считал шаги. Прибросив в уме скорость робо-шага, Андрей присвистнул. По всему выходило, что Антоха кружит у купола примерно с условной полуночи и намотал уже больше сотни кругов. Вздохнув, Андрей начал одеваться. Идти наружу, в круговерть метели, в хоровод мокро-ледяных прикосновений мириад ее крошечных ладоней-снежинок, ужасно не хотелось, но долг звал.

Уже на выходе он заглянул в спальню. Кристина спала, раскинувшись на постели, разметав платиновые волосы по подушкам, отбросив шкуры на пол. Она была красива: стройная, длинноногая, со стандартно-правильными чертами лица, по-детски безмятежными во сне. Четкий контур губ изгибала улыбка; глазные яблоки под фарфорово-тонкими веками двигались, стараясь поспеть за сновидением. Андрей полюбовался спящей, поправил застежки унтов, нахлобучил треух и, сунув за пазуху пару рукавиц-верхонок, вышел наружу.

Снег был сырым, тяжелым. Он лип к лицу, лез обниматься под доху, которую Андрей поленился доверху застегнуть дома, забивался в крупную вязку свитера и норовил в самоубийственном порыве коснуться телесного тепла.

Андрей запрокинул лицо к небу и некоторое время смотрел, как тучи пытаются запорошить ему глаза хлопьями снега. Снег таял на ресницах, и окружающее расплывалось, как при взгляде сквозь слезы. У снега был характерный аммиачный запах, но за год здесь, на Клементине, Андрей к этому привык. Форсунки кислородных обогатителей, встроенные в капюшон дохи вместе с излучателями тепловой завесы, спасавшей лицо от обморожения, работали исправно, и дышалось легко – по крайней мере не труднее, чем зимой в горах на Земле. На высоте тысяч в шесть-семь над уровнем океана. Да, примерно настолько же легко.

Год на Клементине равнялся трем с половиной стандартным годам. Сейчас стояло здешнее лето, и в этих широтах солнце не заходило на ночь за горизонт. Бесконечный полярный день длился уже без малого четыре сотни земных суток. Вспомнив, как выглядит здесь полярная ночь, Андрей содрогнулся.

Перехватив Антоху на очередном круге, Андрей залез тому под прочный корпус и перенастроил таймер. Роботу-универсалу в вечном морозе здешнего климата при нахождении вне обогреваемых помещений предписывалось не оставаться без движения более получаса, чтобы смазка и гидравлическая жидкость не загустевали сверх меры. Какой-то злой гений периодически вносил коррективы в программу, награждая Антоху грехом дромомании, и Андрею приходилось вылавливать робота-бродягу по всей территории фактории, которой было без малого десять гектаров площадок, складов и технических построек, окруженных трехметровой стеной защитного периметра.

Он знал, чьи это выходки, но не делал ничего для того, чтобы их пресечь. У каждого свои способы бороться со скукой здешней вечной зимы, а для него самого периодические Антохины заскоки создают приятное разнообразие в рутине ежедневных обходов и сверок.

В конце концов, так и впрямь живется интереснее.

К обеду он управился с делами и вернулся в жилой купол. Кристина, закончив с отчетами, хлопотала по хозяйству. По негласному разделению бытовых функций домом традиционно занимались женщины. Андрей, который в принципе и сам неплохо мог запрограммировать пищевой синтезатор или на худой конец поджарить яичницу из хранящихся в стазис-охладителе яиц настоящих земных пеструшек, не имел ничего против.

– Там твоя дурочка пришла, – сообщила Кристина, деловито накрывая на стол.

Кристина была очень энергичной женщиной. Отвлекалась на пустяки она только тогда, когда была уверена, что важные дела от этого не пострадают. Вот и теперь – Андрей наблюдал, как четко, точно выверенными движениями Кристина расставляет приборы и выгружает с сервировочного столика судки с блюдами, с первого по третье плюс компот.

– Ты же знаешь, что она не дурочка, – терпеливо сказал Андрей.

– Да ладно! – в притворном изумлении вскинула глаза Кристина. – А не ты ли говорил, что местные особым умом не блещут, и даже на их фоне твоя Лангазель выделяется?

– Нет. Не так, – ответил Андрей, поморщившись. – Я сказал, что она – особенная. Не такая, как остальные. Она, например, куда коммуникабельнее остальных своих сородичей. Охотно идет на контакт, даром что принцесса…

– Особенно с тобой, – усмехнулась Кристина. – Тили-тили-тесто, прости, Господи…

– Мы с ней очень давно знакомы, – терпеливо пояснил Андрей. – Они здесь ценят постоянство, а я на фактории со дня основания. Она со мной даже, наверное, по-своему дружит.

– Ну а я что говорю? Дурочка! – Кристина с торжествующим видом кивнула собственным мыслям и вернулась к сервировке.

– Что-то я не проголодался, – сказал Андрей стройной Кристининой спине и вышел наружу.

Кристина снисходительно – а от этого еще обиднее – засмеялась вслед.

Кристину Андрею подкинули половину земного года назад взамен Рене, контракт которой здесь, на Клементине, закончился. Кристина попала сюда на стажировку по чьей-то протекции – по чьей именно, Андрей не потрудился выяснить. Ему было все равно. Клементина, как и другие подобные ей планеты, находившиеся на фронтире человеческого продвижения к краю того же звездного рукава Галактического диска, в котором находилось и земное Солнце, давала новичкам множество возможностей для карьерного роста. Кристина, только что выпустившаяся из Дипломатической Академии, прокачивала скилл руководителя, четко зная, что за практику в подобном захолустье получит большее количество баллов, чем за ту же работу вблизи метрополии.

Куда более жесткая и прямолинейная, чем ее тихая застенчивая предшественница Рене, Кристина взяла было быка за рога, попытавшись захватить Андрея в жесткий оборот, но он оказался не лыком шит и быстро разъяснил заносчивой выскочке положение дел. Поэтому Кристина обеспечивала номинальное руководство Северной факторией, попутно изучая особенности местного менталитета и составляя требуемые отчеты по практике, а фактической работой занимался сам Андрей – у него, старожила, давно были налажены необходимые связи с поставщиками и покупателями, его знали на всех уровнях иерархии местной власти. С ним охотно работали, и Кристина, которая была хоть и мегерой, но мегерой умной, рассудительно предоставила событиям идти своим чередом. Впрочем, право злословить и насмехаться над самим Андреем и его клиентами она оставила за собой. Мстительность – такая же неотъемлемая часть образа мегеры, как и практичность.

Иногда Андрею казалось, что он привык к постоянной саркастичности напарницы. Отчасти это искупал знойный темперамент Кристины, оказавшейся в постели настоящим огнем – разнополость персонала фактории была само собой разумеющимся условием, и более близкие, чем того требовал устав, отношения между сотрудниками не возбранялись.