– Вы шутите, полагаю, – сказал он, снова глядя на Витю как ослик Иа, на этот раз пытающийся понять, как реагировать на пустой горшок в качестве подарка ко дню рождения, – Насколько я могу судить, Америка и Россия – это две страны на двух разных континентах. Как может Америка влиять на кризис в России?

– Это долго объяснять, – сказал Витя, – Ну, в общем, если коротко, и в понятных вам терминах, то через ум.

Собеседник, представившийся Сидом, милостиво кивнул.

– Наш ум – источник страдания, – произнёс он с таким удовольствием, словно бы говорил об источнике крайнего наслаждения, – Страдания обусловлены умом. А кризис – это преодоление страдания, его преобразование. Страдание может быть преодолено. Есть путь преодоления страдания – он начинается со спокойствия ума. Но когда приходит духовный кризис – это первый сигнал к освобождению. Америка дала России сигнал к освобождению?..

– Ну, мы сами так раньше думали, – сказал Витя, – То есть, не все, но многие. Те, кто думал, что в тюрьме живёт, или в клетке, те решили, что по отмашке из Америки они на свободу вышли. А потом поняли, что остались в той же самой тюрьме, только раньше им баланду бесплатно выдавали, а теперь за неё надо платить и вкалывать ради неё по шестнадцать часов в сутки. А те, кто и не ощущал себя раньше ни в какой тюрьме – тем вообще худо стало…

Сид снова благостно кивнул.

– Тюрьма вокруг нас построена нами, – сказал он, – Нигде за пределами нашего ума её стен не существует. Если ты чувствуешь, что живёшь в тюрьме, подумай: а зачем ты выстроил её вокруг себя? Ты думаешь, что тебя заперли? Посадили в тюрьму? А может, это ты сам заперся от всех остальных? Заперся потому, что ты можешь чувствовать себя на свободе, только выстроив вокруг себя четыре тюремные стены, отделяющие тебя от мира?

– Ну да, – сказал Витя, – В России сначала многие так и думали. Сразу после революции семнадцатого года… Почти все. Что надо разрушить эту умственную тюрьму, выйти на свободу и обнять того, кого встретишь за умственной стеной. Увидеть в нём такого же человека, как ты сам. Товарища и брата. Лет пятьдесят так и жили. И такую страну отгрохали, что соседи обзавидовались…

– Стены, – задумчиво произнёс собеседник, – Разрушить стену, отделяющую тебя от другого… Увидеть Будду в другом так же, как и в себе… Когда я вышел из отцовского дворца, будучи совсем юным, я увидел и понял, что от мира страдания меня отделяли не стены дворца. От него меня отделяли стены, выстроенные мною самим, моим умом. И разрушить эти стены мне оказалось куда сложнее, чем выйти за пределы каменных стен… Но живущий так целый народ поистине достиг высокой степени пробуждения… Это вы в России так жили?

– Было дело, – сказал Витя.

– А потом?..

– Ну, потом нам сказали, что каждый россиянин достоин отдельной четырёхстенной камеры под выгодный процент по ипотеке. И что наличие этой камеры позволит нам поднять самооценку, сделает нас людьми, и поставит на одну ступень со всем цивилизованным миром.

– Кто сказал?

– Америка.

– Ну, а вы?

Витя вздохнул и ничего не ответил. Несколько секунд оба молчали.

– В вашем рассказе Америка предстаёт весьма своеобразно, – заметил новый знакомый после паузы, – Если я вас верно понимаю, то идея в России состоит в том, чтобы быть не хуже другого. И что этот другой – он не хуже тебя. Что он такой же, как и ты, а значит, вы оба равно имеете право на достойную жизнь. И право на жизнь вообще…

– Ну да, – сказал Витя.

– А идея Америки, по вашим словам, состоит в том, чтобы быть лучше другого. И что этот другой должен стать хуже тебя. И что чем больше других станут хуже тебя, тем более достойную жизнь ты сможешь себе обеспечить. Даже если ради этого тебе придётся отказать другому в его праве на достойную жизнь: или на жизнь вообще…

– «В яблочко», – кивнул Витя.

Сид погрузился в продолжительную тяжёлую задумчивость. Витя терпеливо ждал, подвернув под себя ногу.

Наконец Сид поднял на него глаза.

– Но ведь эта идея – она гибельна, – произнёс он, – Представьте себе, что каждый человек начал рассматривать окружающих не как своих товарищей в совместном построении общей жизни, а как своих непосредственных конкурентов за построение частной?.. В такой конкуренции всегда будет побеждать тот, у кого меньше внутренних ограничений. Тот, кто в наибольшей степени зверь, животное… Вы знаете притчу о трёх крысах?..

– Нет, – ответил Витя.

Сид неторопливо провёл рукою по длинным чёрным волосам.

– Когда три крысы встречаются в борьбе за корм, – сказал он, – То самая жестокая крыса убивает одну и подчиняет другую. Затем эта крыса идёт дальше, и встречает на своём пути двух других: каждая из которых, в свою очередь, перед этим тоже убила одного конкурента и подчинила другого… Теперь уже из этих трёх крыс одна погибает, другая подчиняется, а победившая идёт дальше. Когда она…

– Я понял, – сказал Витя, – Можете не продолжать. Одна тридцать вторая финала, одна шестнадцатая финала, одна восьмая финала… Только какая же это притча? Это научный эксперимент. И не с тремя крысами, а с шестью… А так он весьма известен, его зоопсихологи много раз ставили. И да, результат неизменен: слабейших убивают, остальных подчиняют, победитель идёт дальше…

– Эксперимент? Зоопсихологи? Наука? – переспросил собеседник, – Хм… Вполне возможно. Знаете, ваша наука сейчас практическим путём постепенно доходит до всего того, до чего мы дошли в своё время путём медитации и умственного созерцания… Скажем, до постижения принципов устройства мира…

– Я знаю, – сказал Витя, – У нас Далай-лама, верховный жрец всех буддистов, как-то сказал: если, мол, современная наука, включая квантовую физику, опровергнет хотя бы один догмат буддизма, то мы пересмотрим этот догмат буддизма. Однако, говорит, пока что все новейшие научные открытия лишь подтверждают нашу правоту…

Сид милостиво кивнул.

– Да, – сказал он, – Что же, значит, и до той идеи, что крысиная конкуренция приводит к гибели трети личного состава, деградации другой трети, и к выходу только оставшейся трети в следующий круг соревнования, вы уже дошли. Пусть и не путём умосозерцания, как мы, а путём, так сказать, эксперимента… И что с каждым следующим кругом этого соревнования количество погибших и деградировавших всё возрастает, а количество выживших всё сокращается. И с определённого момента начинает меняться, так сказать, по экспоненте: минимум выживших, максимум погибших и деградировавших…

Витя почесал голову и хмыкнул.

– Я вам больше скажу, – ответил он, – Мы этот эксперимент давно уже не на крысах ставим. А на людях. На самих себе.

– Вот как?

– Да. Только на людях всё чуть сложнее.

– Что именно?..

– Ну… Короче, когда побеждаемые американские крысы во внутриамериканской конкуренции уже начали физически заканчиваться, побеждающие осознали, что дальнейший расходный материал нужно получать извне. Например, в России… А у нас на тот момент, когда они это осознали, жили двести пятьдесят миллионов…

– Крыс?

– Нет. Людей. В основном… Хотя и крысы попадались, конечно… Но мало: их в целом давили сразу, как только выявляли.

Сид внимательно слушал Витю, слегка вытянув шею.

– Ну, и?..

– Ну, и тогда они этот же лохотрон запустили и в России: «Кто хочет стать самой крысиной крысой?» То есть то же самое, за что у нас крыс давили, вдруг было объявлено главным механизмом личного успеха и критерием победы в условиях свободного рынка…

– И каков результат?

– Результат?.. Квалификационную стадию мы в девяностые годы быстро проскочили: одна сто двадцать восьмая финала, одна шестьдесят четвёртая финала… Потери личного состава убитыми – как во время Второй мировой войны. Количество раненых, в том числе душевно, и деградировавших, в том числе морально, вообще никто не подсчитывал. А сейчас соревнование у нас в самом разгаре: где-то, наверное, уже к полуфиналу подходим… Сейчас примерно пять процентов крыс владеют девятьюстами процентов всего корма: что в Америке, что в России, что в целом по миру… Видимо, и до финала уже недалеко.