В работе, в заботах, в делах прошли март и апрель, близился Сашин приезд. Я была очень рада: ещё чуть-чуть и мы снова будем вместе, теперь навсегда. Пришлось предупредить директора школы, что скоро пойду в декретный отпуск, а после него предстоит увольнение, нужно искать замену. Не хотелось, конечно, оставлять дорогих сердцу ребят, коллег, наконец, свою семью, но я не могла и без Саши, устала без него жить.

Девятого Мая все телевизионные каналы демонстрировали праздничные программы. Мы решили в честь очередной годовщины Победы накрыть в гостиной стол. Испекли с Еленой яблочный пирог, сделали винегрет, оливье, приготовили картофель, заправленный сливочным маслом и луком, открыли банки с маринованными грибочками, огурчиками — помидорчиками, которыми нас угостили родители Игоря, спасибо им большое, и пожарили котлеты. Да, по тем временам стол выглядел по-царски. У нас, бюджетников, все чаще и чаще были задержки заработной платы, тогда приходилось жить на мамину пенсию да деньги Игоря, ему ещё платили регулярно. От частых предложений Саши помогать материально я отказывалась, всё же мы не в браке, неудобно, да и я знала, что у них в части денежное довольствие в последнее время выдавали нерегулярно. Хорошо, хоть был паёк.

Сидя в компании родных и милых сердцу людей, мы вспоминали конец восьмидесятых — начало девяностых и не уставали удивляться не только собственной наивности, но и наивности, даже романтическим устремлениям целых народов огромной страны. Мы жили, ожидая позитивных перемен, понимали, что многое в государственной системе нужно менять. Многое, но при этом существование Советского Союза и социалистического строя большинством под сомнение не ставилось, не отвергалось, напротив, поддерживалось. Когда же надежды на лучшее будущее провалились и в реформе экономической, и в реформе социальной, настроение у многих людей было близко к паническому, как в стихотворении Юлии Друниной:

Покрывается сердце инеем —

Очень холодно в судный час…

А у вас глаза как у инока -

Я таких не встречала глаз.

Ухожу, нету сил.

Лишь издали

(Все ж крещеная!)

Помолюсь

За таких вот, как вы, —

За избранных

Удержать над обрывом Русь.

Но боюсь, что и вы бессильны.

Потому выбираю смерть.

Как летит под откос Россия,

Не могу, не хочу смотреть!

Потом был 1993 — расстрел Белого дома, забастовки, разваливающаяся экономика, деревянный рубль, пустые прилавки с тотальными дефицитами, реальное отсутствие конституции и государственных границ, расползшаяся страна. А тут еще Чечня заявила об отделении от России. В этом регионе за небольшой период времени уже сформировались свои органы власти, свои порядки и традиции. Однако в декабре 1994 года, как всегда спонтанно, было принято решение «навести конституционный порядок в Чечне». На ее территорию были введены российские войска, началась жестокая война. Страшно было за родственников, друзей, за Сашу, в конце концов, — а вдруг их отправят на эту бойню в Чечню?

Сидя за праздничным столом и уминая ставшие уже деликатесами яства, семья смотрела, перебрасываясь репликами, военный парад в честь пятидесятилетия Победы. Сводными полками шли ветераны со своими боевыми знаменами. Как трогательно! Переполненные эмоциями, мы не сразу услышали дверной звонок. Когда же трель повторилась вновь, я направилась в прихожую, в душе мечтая о том, чтобы за дверью стоял мой Саша. Это действительно был он! Как я была рада, не передать словами!

— Привет, родная, — услышала я Сашины слова, сказанные после долгой разлуки. — Как вы, мои дорогие?

— Мы — отлично, наконец-то дождались тебя, — ответила я за всех присутствующих.

— Хорошо, как протекает беременность? Какой гемоглобин? Токсикоз не мучает? — продолжал задавать вопросы Саша. — Ты очень похудела.

Он узнал, что я беременна сразу по возвращении в Саратов. Как любимый радовался и попутно ругал меня, что молчала, утаила такие важные для него события.

— Мне хотелось, чтобы ты встретил новость не на бегу, чтобы не отвлекался от учебы, ведь занятость была абсолютной, — отвечала я в телефонных беседах на его укоры.

Спустя два дня после теплой и такой долгожданной встречи с Сашей, он, как любящий и внимательный сын, заговорил о поездке в Городок: ему хотелось увидеть мать, помочь ей по хозяйству. Я, конечно, против не была: мать — святое, но следовать за ним не желала, Соня тоже, будто чувствуя моё настроение, ответила отказом на предложение отправиться в путешествие.

Саша недоумевал:

— Ну почему ты не хочешь ехать, Светлана? Ведь ты, в сущности, не знакома с моей матерью, поверь, она хороший человек, конечно, со своими недостатками, но порядочный и честный.

О да, настолько честный, что правду, в каком-то своем понимании, рубит с плеча.

— Может быть, стесняешься беременности? Напрасно, маме все известно. Я сразу ей сообщил, как только узнал сам, — озадачил своим признанием Саша.

Интересно, почему же в таком случае Светлане Михайловне не позвонить мне и не попытаться наладить мосты, разрушенные ею самой, значит, я была права: вряд ли она обрадовалась этой новости. Какой-то чертик в душе заставил спросить:

— И как твоя мама отреагировала, узнав, что скоро станет бабушкой?

— Да растерялась сначала, а потом заплакала.

— Понятно, все это так неожиданно, — улыбаясь, сказала я, — но, наверное, это были слезы радости, как думаешь?

— Конечно же, иначе и быть не может.

Ой ли? Ещё как может.

Домой Саша вернулся через три дня, уставший и злой, сразу же обратился с вопросом:

— Почему ты не сказала, что мать приезжала к вам восьмого марта?

— Зачем тебе об этом знать? Она приезжала поговорить со мной, и, если бы было нужно, то сама сообщила бы сыну о своем визите, — спокойно ответила я, — значит, не хотела, раз ты только что узнал. Но ведь сказала же, пусть позже, но сказала.

— В том то и дело, что узнал я обо всем от тети Тони, матери Игоря. Вероятно, она больше знает, чем я.

— Она знает только о том, о чем невозможно не знать. Светлана Михайловна интересовалась у неё нашим адресом и телефоном.

— Ну, да, о дальнейших событиях доложила мать, когда я надавил на нее. Вот что, Свет мой, не расстраивайся и не переживай: я никому не дам тебя в обиду и собственной матери в том числе. Со временем всё уляжется, она полюбит тебя, обещаю, тебя невозможно не любить, а ты к ней изменишь отношение. Надо было рассказать давно, да разговор не заходил, быть может, это как-то оправдало бы в твоих глазах некоторые поступки моей мамы. Дело в том, что у меня был брат-близнец Алёша, он умер в три с небольшим года от пневмонии. Несмотря на то, что мать сама медик и все подруги — врачи, спасти его не удалось. Это очень большая трагедия для нашей семьи, мать себя и сейчас считает виновной в смерти брата — не уследила, вовремя не поставила диагноз, не тем лечила. С тех пор она трясется над каждым моим шагом, ведь, в сущности, из родных у нее почти никого не осталось — всех потеряла, и отец мой погиб еще молодым. Так что маму, наверное, можно понять, хотя я с детства воюю с ней за право поступать по своему выбору, конечно, при условии, что этот выбор разумный.

— Сожалею. Конечно, тебе следовало рассказать эту историю раньше, теперь мне многое стало понятным.

— Прости и её, и меня.

— Ладно, оставим это в прошлом. Есть будешь?

В сборах, волнениях, даже тревогах проходили будни, но всё равно ощущение невероятного, всеобъемлющего счастья нас не покидало. Я чуть ли не бегом бежала домой с работы, чтобы насладиться присутствием любимого человека, кажется, и двадцати четырех часов в сутки было мало. На душе у меня было очень спокойно и гармонично, что в последний год случалось нечасто.