— Чего там готовить? Парадную одежду погладить? Успеем всё, — пообещал Сашка. — Тут ехать-то всего двести тридцать километров. Два с половиной часа. Поехали! Завалим к Наташке в общагу. Представляете, как она нам обрадуется.

Мы предполагали, что Саня не равнодушен к Наташке — Витькиной сестре, студентке железнодорожного института. Посмотрев внимательно на нас, парень добавил:

— В Новосибирске сегодня показательные выступления парашютистов. Едем?

Последний аргумент оказался самым значимым в нашем решении ехать. Через три часа мы действительно были у Наташки, она обрадовалась гостям, каждого обняла и поцеловала. Сашка порозовел, раздобрел, только что не мурлыкал. Попили чайку, поболтали о том, о сём да вспомнили о дальнейших планах.

— А вы, ребята, опоздали, соревнования по парашютному спорту окончились в четыре часа дня, а уже шесть. Езжайте-ка вы домой, а то будете по темноте добираться, — заволновалась Витькина сестра.

— Успеем, — уверенно ответил ей Саня, — не волнуйся.

С трудом оторвав парня от чая с плюшками, мы все часов в восемь вышли на улицу, Наташка решила нас проводить и даже поцеловала Сашку куда-то в нос. Он от прилива такого вселенского счастья стал красным, как помидор, размякшим и полностью поглупевшим. Тем не менее, находясь в счастливой прострации, с успехом отдавал приказания Славке. Тот послушался друга и поехал, как выяснилось, не в ту сторону. Долго мы ещё блуждали по Новосибирску, ища федеральную трассу. А погода все хуже и хуже. Ветер порывистый, дождь полил, как из ведра, стало очень холодно. Печка в машине топлива поглощала невероятно много. Да и не запустишь её просто так — стекла запотевают сразу. Надо было бы окна раскрывать, а там дождь хлещет. Видимость упала, дороги почти не видно, да ещё Славка в диком напряжении с непривычки, устал, аж руки задрожали. Кажется, я все же задремала, а он вдруг как даст резко по тормозам! И тут нас кинуло вправо. Тормоза у «Запорожца», конечно же, были, но со смещением: одно колесо всегда лучше другого тормозило — вот нас и понесло по размытой дороге и прибило к обочине. Как потом мы поняли, Слава не обратил внимания на аварийный поворот от строящегося моста или не увидел его вообще и на полной скорости прилетел сюда. Увидел впереди предупреждение и бетонные блоки, резко нажал на тормоза, и мы оказались в полуметре от обрыва! Ужас! Высота обрыва метров пять. Ещё бы эти пятьдесят сантиметров, и мы бы спикировали в черную гладь реки, она хоть и не очень глубокая, но проблем бы доставила много.

Уже была ночь — двенадцать с лишним. Ужасно было холодно. Мы поснимали чехлы с машины, какие-то коврики с сидений, обмотали себя ими. Домой, в город, въехали при параде в три ноль пять утра безмерно счастливые.

Юность. Игры. Забавы. А то что сейчас происходит — каким словом называется? Тоже своего рода игры, забавы, только взрослые?

Каждый вечер Саня проводил у меня. Вспомнил далекое и недавнее прошлое, переделал всю мужскую работу: перепаял, перестругал, прибил, почистил. Шутя обнимал, в щёчку целовал, приносил букетики цветов, был мил и услужлив. Наслаждался жизнью, вёл себя вполне дружелюбно и за рамки дозволенного не заходил. Мне это очень нравилось, я принимала всё как должное, стараясь ничего не придумывать. Вспомнилось, как всего-то три месяца назад мечтала заключить фиктивный брак с Сашкой, чтобы избавиться от дурацкой ситуации, в которой оказалась. Сейчас же сомневалась: целесообразно ли вообще поднимать тему фиктивного замужества, парню-то это зачем надо? А самое главное, как он потом своей избраннице объяснит, почему был женат. Девушка же может плохо о нем подумать: неуживчивый, лодырь, бабник. Да всё что угодно. Может, ничего и не нужно делать: все само собой пройдет, все забудется? Тем более, Огонёк уходит в армию. И вторая проблема с секретарем райкома комсомола постепенно рассосалась. Да, уж, действительно: держи подальше мысль от языка, а необдуманную мысль от действий. Надо об этом почаще вспоминать.

И все-таки разговор, необычный для меня, состоялся. Видимо, Широков не стал откладывать дела на потом. Начал он весьма оригинально: показал под свое «а помнишь» фотографию, на которой был запечатлен «ну очень интересный» момент: перед крыльцом моего подъезда мелкими камушками из щебня вдавлены в свежий уложенный асфальт буквы: «А. + С.= Л.»

— Помню, конечно. Это крыльцо нашего дома, а буквы перед ним я видела где-то с класса седьмого — восьмого, — не поняла я подвоха.

— Все верно, с седьмого. Не догадываешься, что они означают?

— Почему же не догадываюсь? Кто-то кому-то признается в любви, наверное, Алешка Емельянов или ты Снежанке Горюновой из нашего подъезда, — сказала я тоном, каким разъясняла задание нерадивым ученикам.

— Причем здесь Горюнова? Я — тебе.

— Ты же, по-моему, увивался то за Снежанкой, то за Наташкой, Витькиной сестрой?

Здесь удивился Саня:

— А, по-моему, это они оказывали знаки внимания, а я не отказывался, чтобы вызвать ревность у тебя. Но ты какая-то непробиваемая, как-то не очень реагировала. Для меня никогда не существовало других, только ты, поверь. И я всё ждал, когда ты хоть немного обратишь на меня внимания, подрастешь что ли. — На минуту мы оба задумались.

— Ты ошибался. Тот самый мальчик по имени Саня мне нравился всегда, ещё класса с шестого, но ты всегда был окружён девочками: Горюновой, Иркой, Ленкой, Танькой, а потом Наташкой. Я оставалась в стороне и ни на что не рассчитывала. Привыкла видеть в тебе только друга. Ладно, закончим день воспоминаний. Пусть детство останется там, где должно быть — в прошлом.

— Хорошо. Тогда, может, обсудим день сегодняшний? — и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Я люблю тебя, Светочка, давно, со школы. Окончательно осознал это, когда поступил в военное училище. Хотел сказать об этом ещё тогда, но ты почему-то меня избегала, стала другой. Я знал, что ты еще не готова к этому разговору и решил почаще напоминать о себе, поэтому и забрасывал письмами и телеграммами. Если бы ты знала, как я радовался твоим сообщениям, как ждал их. Наверное, то, что я говорю, похоже, с точки зрения многих, на оголтелую романтичность. Такое поведение, конечно же, не свойственно мужчинам. Пусть это так. В общем, я прошу тебя стать моей женой. Не жду мгновенного ответа, пожалуйста, подумай хорошо, тем более, если согласишься, тебе придется поехать со мной в Красноярск — по месту службы.

Вот таким Саня и был с самого детства: открытым, прямым. Эти умения: все анализировать, решительно говорить — мне очень импонировали. Тем не менее я была растеряна и по-прежнему молчала. Он подошел, поцеловал в губы и сказал:

— Думай, пожалуйста, до завтра. Вечером зайду. Больше ждать не буду, — и ушёл.

Проходила короткая летняя ночь, я же лежала без сна, так и не найдя верного решения. Конечно, мои мысли были в смятении: во-первых, от неожиданности, во-вторых, мне казалось, умный, красивый Сашка не мог заинтересоваться такой заурядной личностью, какой я считала себя. За ним всегда толпы красавиц со всего района бегали. Нет, одно дело — фиктивное замужество, где кроме штампа в паспорте ничего не нужно, другое — настоящее, как говорится, по взаимной любви. Любви же у меня к нему давно уже не было, возможно, когда-то я устала ждать Сашу, устала наблюдать бесконечный круговорот обожающих его девчонок. А когда не чувствуешь взаимности, устаёшь идти навстречу. Вот тут и вспоминаешь правило одиннадцатого шага о том, что мужчину и женщину разделяют двадцать шагов. Ты должен сделать свои десять шагов и остановиться. Если там тебя не встретили, не делай одиннадцатого — потом придется делать двенадцатый̆, тринадцатый̆ — и так всю жизнь. Свои десять шагов я сделала ещё в детстве — юности, но ответного шага не заметила. Парень пытался меня уверить, что всегда любил, но не чувствовала я ничего, не ощущала никакой любви.

Придя в школу, я отправилась на учебно-опытнический участок. Сегодня не было экзаменов, и рабочее время я проводила с ребятами пятых классов — трудовая четверть в разгаре. Как мне нравились дети этого возраста: всегда открытые, интересные, непосредственные!