Мне больше ничего не надо,

Не надо больше ничего.

Так сладко замирать от взгляда

И от дыханья твоего.

Последние строки Ирина читала почти шёпотом.

— Правда, здорово?

— Правда. Какой молодец, талантливо написаны стихотворения, — опустив глаза, ответила я, немного подумав. Вирши, действительно, были красивыми и чувственными, но было одно но. Они принадлежали двум разным поэтам. Я не увлекалась современной поэзией, но дома, в Барнауле, висел отрывной календарь, мама покупала каждый год, и мы с сестрой, отрывая листочек с датой, обязательно смотрели, что за информация на обороте. Содержание календарей было различной тематики, в том числе часто печатались стихи молодых дарований. Так я познакомилась с творчеством этих поэтов, но, видимо, не я одна. Осуждать паренька за откровенный плагиат не хотелось: наверное, он желал произвести на Ирину хорошее впечатление, и это удалось. Долгие-долгие годы девушка будет жить в полной уверенности, что эти стихотворения были написаны специально для нее, посвящены ей. Многим ли из нас молодые люди вообще читали стихи? Нет? Так не будем подрывать веру в первую Ирину любовь, в прекрасный образ поэта, посвятившего ей свои стихи. Так я и поступила.

Минут через пятнадцать после нашего возвращения в воспитательскую, в дверь постучали, и, получив разрешение, вошли Шурик Огонёк и Дима Тарасов.

— Что-то случилось? — встревожилась я.

— Нет, не волнуйтесь, все хорошо. Главное, всем весело, — ответили друзья.

— О да, главное, что весело, — рассмеялась Ирка.

— Можно, мы посидим с вами, поговорим? — набрался смелости Огонёк.

— Ну, хорошо, — ответила за нас обеих Ира. — О чем будем философствовать?

— О будущем. Вот я, к примеру, мечтаю окончить школу и поступить в педагогический институт, — поделился грезами Дима. — Вообще хочу стать учителем немецкого языка.

— Поняла, эта такая шутка, — сказала Ирина, — какой ты учитель? Тебе в цирковое училище нужно идти. Учиться на клоуна.

— Почему вы решили, что это шутка? Ошибочка вышла. Буду учителем немецкого языка. И точка. Вот увидите, — горячился Тарасов. Но в глазах у него уже плясали чертики и другая нечисть. Я-то видела. Целую четверть общались, готовя КВН.

— Ну, а ты, Шурик, в какой вуз собираешься? — поинтересовалась Ирина, потеряв интерес к юмористу Тарасову.

— Я собираюсь в армию, потом, если все получится, в военное училище.

— А если отправят в Афганистан? А почему не сразу в училище? — продолжила задавать вопросы учительница. — Я думаю, из тебя получился бы очень хороший военный. Есть в тебе какая-то внутренняя сила, ответственность, человечность, главное.

— О, Ирина Ивановна, не думал, что вы меня так высоко цените.

— Есть за что. Это результат многолетних наблюдений. Да и помню случай, когда в шестом классе ты единственный заступился за девочку, которую ударил старшеклассник Лосев, а все стояли и молчали.

— Ну, да, помню этого неандертальца. Здоровяк такой был, боксом занимался.

— Ага, а ты на голову меньше его, щупленький к тому же, ан не побоялся.

— Ну, я начал, а пацаны подхватили. Хорошо мы ему тогда врезали. Не помогли боксерские кулаки. А нечего девчонок обижать.

— Молодец. Но ты все же не ответил на мои вопросы.

Шурик сказал, не задумываясь, видимо, не в первый раз спрашивают об этом:

— Вы же знаете, что два года назад я уже ошибся с выбором профессии, когда потерял целый год, учась в медучилище. Мама, тетя и бабушка — фельдшеры, настояли на продолжении династии, я подчинился. До сих пор жалею. Когда понял, что это не моё, вернулся назад в Городок и поступил в девятый класс. Стыдно, конечно, одноклассники школу оканчивают, а мне ещё учиться, и учиться. И в вечернюю нельзя — какое уж там образование? В этом я согласился с мамой. Сейчас так опрометчиво не поступлю. Во-первых, надо себя проверить, узнать, что такое служба, во-вторых, чтобы поступить в училище, нужна специальная подготовка. Математику, физику, физкультуру сдам, думаю, нормально, с литературой сложнее. Подозреваю, будут проблемы. В общем, мне нужно дополнительное время, а его нет, слишком поздно я определился с будущим. Ответственное дело — выбор профессии. Ведь это же один раз — и на всю жизнь. Ну, а если придется служить в Афганистане, буду служить. Должен же кто-то и там воевать.

— Ты правильно, в общем, мыслишь. Что касается поступления в военное училище, я думаю, должен поступить. С тобой же Светлана Владимировна занимается, — продолжила разговор Ирина Ивановна.

— Да, и я ей очень благодарен за это. Но я знаю свои шансы. Пока они невелики.

Я была удивлена откровенностью Огонька, как-то раньше на подобные личные темы мы не разговаривали, да и некогда было: все время занимали занятия по русскому — литературе. Только программный материал, и никак иначе. Конечно, невозможно было уйти от субъективизма, читая классические произведения, анализируя их, но нас в институте учили давать знания с точки зрения современной идеологии, никакого субъективизма, выражения личного мнения — «учитель-словесник должен быть на переднем крае борьбы». Примерно так наши занятия и выстраивались.

— Ну, что же, Шурик, это твой выбор, — сказала я. — Спасибо, что был откровенен. Однако надо посмотреть, как веселится народ.

Мы вчетвером вышли из комнаты и направились в зал, где устроили дискотеку. А народ уже не веселился. Из оставшихся ранее в общем зале ребят мы нашли только Непченко Олю и Горохову Наташу, остальные бочком — бочком, не заглядывая в глаза, двигались от нас в противоположном направлении по коридору, крепко держась за стенку. Ненормальность поведения сразу бросалась в глаза, однако жила еще надежда, что ребятушки перекатались на лыжах — санках, натанцевались, сил спокойно передвигаться у них не осталось совершенно. Наивная я всё же. Вот зачем понадобился компот! Да и не компот это вовсе, как выяснилось, а домашнее вино. Дети проявили КВНовскую смекалку, добавив в банки с алкоголем моченые яблочки — вот тебе и выпивка, и закуска. Мы с Ириной были растеряны, прекратив дискотеку и разведя всех по комнатам, не знали, что делать дальше, а более всего боялись последствий пирушки. Да, вряд ли мы смогли бы оказать квалифицированную медицинскую помощь в случае тяжёлого физического состояния охочих до вина. А врачам добираться до нас не менее сорока минут, это в случае, если трасса не заметена, и далее — двадцать минут по лесу до лыжной базы. Всю ночь мы с Ириной не спали, из солидарности не спали и Шурик с Димой, которым ватага алкоголиков не сообщила о коварных замыслах — боялись, что эти двое не пойдут на такой подвиг и более того, сорвут операцию.

— Ну, зачем они так? Для чего? — растерянно задавались вопросами парни. — Весь праздник испортили.

Мы переходили от комнаты к комнате, прислушивались к дыханию ребят. Или организмы у них были крепкими, или вино слабым, но никто не жаловался на плохое состояние, не стонал, не плакал.

Утром гнев наш был страшен. Опустив головы, юные любители вина просили не сообщать родителям об инциденте, обещали, что больше ни-ни, нигде и никогда, сетовали на плохую закуску — яблоки. Выяснилось, некоторые и их не ели, мотивируя тем, что русские пьют так, не заедая. Поэтому быстро опьянели. Я эти доводы слушать уже не могла и, не выдержав, сказала:

— Ваше объяснение мне напоминает один анекдот:

Учительница спрашивает в учеников:

— Ну, дети, какие вы книги прочитали за лето? Вот ты, Маша, какую книгу прочитала, и какие выводы для себя сделала?

— Я прочитала «Как закалялась сталь». И поняла, что жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы!

— Прекрасно! А ты, Серёжа?

— Я прочитал «Три мушкетера». И понял, что дружить надо так, чтобы один — за всех, а все — за одного!

— Умница! Ну а ты, Вовочка, что прочитал?

— «Судьбу человека».