Оба брата были гораздо старше Мундинью, и они очень удивились, узнав, что он самостоятельно ведёт дела, экспортирует какао, получая при этом завидный доход, с воодушевлением говорит об этом диком крае, куда он уехал неизвестно почему, и собирается вскоре стать депутатом.

– Мы можем тебе помочь, – заметил снисходительно Лоуривал.

– Мы поставим твоё имя в список от правящей партии в числе первых. Результат гарантирован, – добавил Эмилиу.

– Я приехал сюда не просить, а поделиться.

– Что-то ты возгордился, малыш, – проворчал неодобрительно Лоуривал.

– В одиночку ты ничего не добьёшься. Тебя не выберут, – предупредил Эмилиу.

– Выберут. Я пройду от оппозиции, хотя у неё только треть мест в парламенте. Мне нужен мандат, только я хочу, чтобы меня избрали там, в Ильеусе. Мандат у меня будет, и я приехал не затем, чтобы просить у вас помощи, нет уж, спасибо.

Мать повысила голос:

– Ты можешь делать что хочешь, никто тебе не запрещает. Но почему ты идёшь против своих братьев? Почему отдаляешься от нас? Они только хотят тебе помочь, они твои братья.

– Я уже не мальчик, вы сами это сказали.

Потом он рассказывал об Ильеусе, о прошлых сражениях, о преступлениях, о землях, завоёванных с оружием в руках, о нынешнем прогрессе, о задачах, стоящих перед городом.

– Я хочу, чтобы меня уважали, чтобы меня уполномочили говорить от их имени в парламенте. Какая мне польза, если вы впишете меня в какой-нибудь партийный список? Чтобы представлять фирму, хватит Эмилиу, а я теперь ильеусец.

– Местечковая политика. С перестрелками и оркестром, – усмехнулся Эмилиу то ли иронически, то ли снисходительно.

– Зачем рисковать, если в этом нет необходимости? – спросила мать, пытаясь скрыть тревогу.

– Чтобы не быть только братом своих братьев. Чтобы самому стать кем-то.

Он перевернул весь Рио-де-Жанейро. Ходил по министерствам, звал министров на «ты», запросто входил в их кабинеты. Разве не встречал он их много раз в своём доме, не сидел с ними за одним столом на обедах, которые давала его мать? Или в доме Лоуривала в Сан-Паулу, где они улыбались его жене Мадлен? Когда министр юстиции, бывший его соперник в споре за благосклонность одной голландки, сказал, что уже пообещал губернатору Баии лицензировать колледж доктора Энока, но только в начале следующего года, Мундинью рассмеялся:

– Приятель, не забывай, что ты многим обязан Ильеусу. Если бы я не уехал туда, не спал бы ты сейчас с Бертой, этой порочной голландочкой. Я хочу лицензию немедленно. Это от губернатора ты можешь отделаться, ссылаясь на закон, от меня – нет… Для меня ты сделаешь даже то, что незаконно, трудно и невозможно…

В министерстве путей сообщения и общественных работ он потребовал, чтобы прислали инженера. Министр поведал ему целую историю о бухте Ильеуса и доках Баии, объяснил, в чём там интерес людей, связанных с зятем губернатора.

– Это невозможно. Твоё требование, конечно, справедливо, дружище, но невыполнимо, совершенно невыполнимо, губернатор будет рычать от злости.

– Это он тебя назначил?

– Нет, конечно.

– Он может тебя убрать?

– Думаю, что нет…

– Тогда в чём дело?

– Ты не понимаешь?

– Нет. Губернатор – старик, его зять – вор, оба они ничего не стоят. Сменится правительство – и конец их клану. И что, ты станешь враждовать со мной, с самым преуспевающим и влиятельным регионом штата? Чушь. Я – это будущее, губернатор – прошлое. Кроме того, я обращаюсь к тебе только потому, что я твой друг. Я могу пойти выше, ты же знаешь. Если я поговорю с Лоуривалом и Эмилиу, ты получишь распоряжение об отправке инженера от самого президента республики. Разве не так?

Мундинью пугал губернатора именами братьев просто ради удовольствия, к ним он ни за что не стал бы обращаться, ни при каких условиях. Вечером он ужинал с министром: музыка, женщины, шампанское и цветы. Через месяц инженер должен быть в Ильеусе.

Мундинью провёл в Рио три недели, на какое-то время он вернулся к прежней жизни: праздники, гулянки, девушки из высшего общества, артистки варьете. Он удивлялся, почему всё то, что было его жизнью долгие годы, теперь так мало его привлекает и так быстро утомляет. На самом деле ему не хватало Ильеуса, не хватало его людной конторы, интриг, слухов, кое-кого из тамошних личностей. Он и подумать не мог, что так привыкнет к этому городу, так прикипит к нему. Мать знакомила его с богатыми девушками из влиятельных семей, искала ему невесту, которая заставила бы его забыть об Ильеусе. Лоуривал хотел отвезти брата в Сан-Паулу, поскольку Мундинью ещё оставался его компаньоном по кофейным плантациям, и ему следовало бы их посетить. Но он не поехал: только-только зарубцевалась рана в его груди, только-только исчез из его снов образ Мадлен, он не станет снова встречаться с ней, чтобы не страдать от её неотступных глаз. Всепоглощающая страсть, они никогда не признавались друг другу, но оба пылали ею и были в шаге от того, чтобы броситься друг другу в объятия. Ильеус стал его спасением, ради Ильеуса он теперь жил.

Лоуривал, надменный и пресыщенный, такой высокомерный, напыщенный, как англичанин, бездетный вдовец, после смерти жены-миллионерши женился снова – неожиданно, во время одной из своих постоянных поездок в Европу – на француженке, модели из дома мод. Между мужем и женой была огромная разница в возрасте, и Мадлен не очень скрывала причины, по которым она вышла замуж. Мундинью чувствовал: если он немедленно не покинет этот дом, то никакие моральные нормы, ни угроза скандала, ни угрызения совести – ничто не удержит их от падения. Они постоянно искали друг друга глазами, их руки, соприкасаясь, дрожали, голоса срывались. Едва ли надменный и холодный Лоуривал мог вообразить, что младший брат, этот сумасбродный Мундинью, бросил всё из любви к нему, своему брату.

Ильеус вылечил Мундинью, а поскольку он излечился, он мог бы – кто знает? – если бы захотел, снова встретиться с Мадлен, ведь он больше ничего к ней не чувствовал. Рассматривая Ильеус в бинокль, он увидел выглядывавшего из окна араба Насиба и улыбнулся, потому что хозяин бара напомнил ему о Капитане, с которым он обычно играл в шашки и нарды. Капитан будет ему очень полезен. Он стал лучшим другом Мундинью и уже давно намекал, правда, весьма туманно, что ему нужно заняться политикой. В городе не было секретом, что Капитан терпеть не может Бастусов: это они двадцать лет назад сняли его отца с поста и разрушили его политическую карьеру. Мундинью делал вид, что не понимает намёков, тогда он только подготавливал почву. Теперь этот час настал. Нужно будет вызвать Капитана на откровенный разговор и предложить ему возглавить оппозицию. Он покажет братьям, на что способен. Не говоря уже о том, что Ильеусу нужен такой человек, как он, – для дальнейшего прогресса, для ускорения темпов развития – ведь эти полковники не понимают, что сейчас нужно региону.

Мундинью возвратил бинокль; лоцман поднялся на борт, и судно направилось к входу в гавань.

Несмотря на ранний час, небольшая толпа наблюдала за тем, с каким трудом корабль снимают с мели. Он сел на дно у входа в бухту, казалось, он застрял там навечно. С набережной Уньяна зеваки видели, как нервничают, отдавая приказы, капитан и лоцман, как бегают матросы, как суетятся мичманы. Лодки, подошедшие со стороны Понтала, окружили корабль.

Пассажиры стояли у борта, почти все в пижамах и шлёпанцах, лишь немногие были одеты и готовы сойти с корабля. Эти последние громко перекликались с родственниками, которые встали на рассвете, чтобы встретить их в порту, они рассказывали о путешествии, шутили о том, что пароход сел на мель. С борта кто-то крикнул семье, стоявшей на берегу:

– Она умирала в страшных мучениях, бедняжка!

Услышав это известие, зарыдала женщина средних лет, вся в чёрном, которая стояла рядом с худым понурым мужчиной с траурными ленточками на рукаве и на лацкане пиджака. Двое детей наблюдали за суетой, не обращая внимания на слёзы матери.