Сорвать этот прозрачный пакет! И начать делать искусственное дыхание.

Прозрачный пакет летит, некоторое время планируя в между койками, подобно воздушному змею. А спустя мгновения приземляется. Потоми и вовсе распластывается на полу. И по нему топчутся ноги вызванных на подмогу специалистов.

Откуда-то — из головы? туловища? а может, космоса — идут сигналы. Чувствую их, но не понимаю.

Это какое-то тайное знание. И мне надо его сформулировать про себя, а потом озвучить. Вот оно уже готово сорваться с языка.

Я что-то лепечу. Но оно исчезает. Как какая-то летучая субстанция.

А потом вдруг появляются куры.

Но если это куры, то почему они курлыкают? Ведь курицы на самом деле кудахчут. Впрочем, какая разница?

Очень чешется ниже спины. Но руки туда не достают.

Куры покончили с курлыканьем и хором затянули:

— А-а-а-а! О-о-о-о!

Они что — распеваются? Так делала тётя Оля перед спектаклем, где ей предстояло петь.

Опс! Да это не курочки. Это люди в белых халатах. И среди них — Митя Хошабо. Говорят, он теперь женатик. А жена его работает в полиции. Чуть ли не главным следователем.

— Привет, Митя!

Да, я имею право так его называть. Он тоже жил в «Голубятне». Пусть временно, пусть только снимал угол. Но зато каждое утро подтягивался на турнике под нашими окнами. Его мускулистый, но безволосый торс блестел от пота.

— Хватит таращиться! — рявкала Бабуленция. — Жених никудышний. Калека.

Но потом, когда Митя выучился на доктора, потащила меня к нему. О том, что мне его иголки помогают, я врала. На самом деле мне просто доставляло удовольствие, когда Митя брал мою ладонь в свою и начинал лечение, то есть попросту втыкал иголки в разные точки.

Об истинном положении вещей Бабуленция догадалась. И мы перестали ходить к Мите.

Меня спровадили в «Божью коровку».

Ох, как нестерпимо зудит кожа. Но не станешь же чесаться на глазах у посторонних. Похоже, что вокруг меня собрался консилиум. Или это студенты- практиканты?

Скорее бы все убрались отсюда! Тогда уж дам волю ногтям!

А пока остаётся закрыть глаза и напрягать шею. Чтобы сдвинуть с места тяжеленную свою башку. Никакого результата. А я без сил.

Найти бы хоть какое-нибудь цветовое пятно. Отчаянно вращаю глазными яблоками. Вправо — влево. Судя по распределению света, в правой стороне — окно. «Давай, девка!» — обращаюсь я к себе на манер Бабуленции. Мышцы затылка напрягаются вместе с шейными позвонками — голова сдвигается с мёртвой точки. Самую малость. Тем не менее угол зрения теперь другой.

Я вижу нежно- слюдянистое окно. А на этом фоне — лицо. Лука? Его губы вытягиваются в трубочку. Опять? Поцелуй через стекло? От него в носу становится щёкотно. Как от пузырьков газа в напитке… Как же его называют? Ну не важно. Мне сейчас главное — прекратить это щекотанье. Пузырьки из носа проникают в рот. А потом во все имеющиеся в теле отверстия. Кр-р-р! Кр-р-р! Нет, это не ворона за окном каркает. Это Мирра из города Мирного.

— Это пройдёт! — уверяет фигура в маске. — Просто в результате реанимационных мероприятий у тебя задеты голосовые связки.

Мои губы пытаются вылепить что-то в ответ. Но вместо слов получается лишь одно: буль-буль-буль!

Вокруг — гигантский аквариум. Там в прозрачной, но тягучей жидкости плавают человеческие головы. Они по-рыбьи открывают рты.

В дальнем углу — тоже аквариум. К его стеклу прижаты чьи-то носы. Среди них- знакомое лицо. Оно потеряло округлость. Более того — на нём впервые прорезались скулы. Это снова Лука. Его губы прижимаются к стеклу аквариума. Поцелуй через стекло.

Надо полагать, что мой ответный поцелуй смотрится как попытка плевка. Всухую.

В обязанности Зинаиды Сыропятовой входило не только сотрудничество с прессой, но и обратная связь: на стол сотрудников управления еженедельно ложились справки об отражении работы полиции в СМИ. Тем не менее ввести следователя Затопец в курс выкладок замаявшегося на карантине газетчика… Это выходило за рамки её службы.

Однако в Сыропятовой, помимо журналиста, дремал ещё и сыщик. При чём совестливый. К слову, Адаев этим умело пользовался. После покушения на внучку осуждённой Кузюткиной, он вновь напомнил о себе и своей версии пресс-центру УВД.

Выслушав его, Сыропятова убедила — прежде всего себя- что это повод переговорить со следователем Затопец лично.

Тамара Аркадьевна, вопреки Зиночкиным ожиданиям, на встречу согласилась сразу. Во-первых была пятница. Срочные дела были закончены, а уходить со службы рановато. Иными словами, стоило размять затёкшие ноги и дойти до пресс-центра, чтобы поговорить с коллегой. Но не о своём, о девичьем, а по делу. Пусть и списанному в архив.

— Итак, не подлежит сомнению, что денежки у Кузюткиной водились. — вынесла вердикт Тамара Аркадьевна, выслушав Сыропятову. — Что дальше?

— Но это почему-то держалось в секрете! — Зинино замечание прозвучало невпопад, но она готова была выглядеть профаном в глазах старшего по званию, лишь бы получить хоть какой-то отклик.

— Последствие смуты 90-ых? Или по какой-то другой причине… Сейчас это уже неважно. А вот насчёт их источника стоит поразмышлять, — слова прозвучали походя, но Зиночка сжала кулачки. На удачу!

А Тамара Аркадьевна сделала глоток приготовленного Зиночкой кофе и продолжала:

— Разносчица газет Кузюткина — финансовый гений? Сомневаюсь.

— Вилен Владимирович считает, что деньги имеют длинную историю.

— И он поделился ею с тобой? — По лицу следовательши промелькнуло что-то вроде снисхождения. Скорее всего оно адресовалось журналисту. Впрочем, Зиночке в тот момент это было без разницы. Она изо всех сил поддерживала интерес в собеседнице, выискивая в памяти стоящие факты.

— А начинается история в пролетарском прошлом Капитолины, а точнее, в типографии. В бытность свою ответственным секретарём редакции Адаев протопал по ней сотни километров.

— Не могу о том судить. Меня не было в Мирном, — прервала рассказчицу Затопец. Но та, и бровью не повела, а только прибавила скорости собственному звукоизвлечению.

— После приватизации предприятие модернизируется. Заказы стабильны и прибыльны. Но по городу ходят слухи: мелких акционеров — печатников принуждают продавать акции. Кузюткина, ставшая заместителем директора, лично вызывает их в свой рабочий кабинет и грозит увольнением.

— Ты это ведёшь к тому, что спустя годы объявились народные мстители? — снова прервала Затопец.

— Возмездие настигло раньше. В виде аварии.

— Подстроена?

— Доказать не удалось! — Зиночка набрала в лёгкие побольше воздуха и продолжила:- Но после неё всё у Капы идёт по наклонной. В городе появляются другие типографии, и у них более низкие расценки. Заказы- в том числе от администрации города- перенаправляются туда. Кузюткиной ничего не остаётся, как продать бизнес. Бывшая капиталистка уходит в осадок, ведя неприметную жизнь сначала уборщицы, потом разносчицы газет. Однако об её кубышке помнят. Кто именно? Не исключено, что обиженные акционеры. А это мотив.

— Согласна. Но…

Но тут в кармане с силой вибрирует сотовый.

«Этак и все швы в кителе разойдутся!» — такая мысль посещает его владелицу, но уже в следующую секунду она забывает и про мощность виброзвонка, и про дело Греты Тунберг. Затопец встаёт и ковыляет к выходу: у неё затекла нога. А ещё резко испортилось настроение. Вот тебе и пятница!

Капитана Затопец вызвали на улицу Центральную. Там потребовался специалист для переговоров с некой блогершей. Одуревшая от домашнего заточения, она вела прямую трансляцию он-лайн подготовки прыжка с четвёртого этажа. У распахнутого окна стоял табурет, а женщина взяла в правую руку трёхлетнюю дочь, а в левую годовалого сына. Но блогерша, видимо, не рассчитала крепость конструкции табуретки, и на глазах тысяч зрителей прямого эфира пошатнулась и грохнулась оземь. Вместе с ребятишками.