Первую круглую сумму она получила от продажи квартиры в доме с башней. Но имелась ещё типография. За неё можно было сорвать крупный куш. Но кто из земляков осилил бы подобную сделку? А если это иногородний? Скажем, столичный бизнесмен.

Журналист начал с местных. Перебирая одного толстосума за другим, он дошёл и до Дамировых. С одной стороны, люди здешнего замеса. Но поднялись уже в столице. Откуда деньги?

Городское предание гласило: изначальный капиталсвалился на них подобно манны небесной. Нежданно-негаданно. А всё из-за лав-стори.

Дедом Софии по материнской линии был Эдвард Вестерблоу, британский подданный. По крайней мере таковым молодой человек являлся до той поры, пока не заболел идеей всеобщей справедливости и не отправился в СССР — оказывать помощь в индустриализации. Знания его как инженера очень там пригодились. Однако в конце концов иностранное происхождение сыграло с ним злую шутку. В 30-ые годы над ним нависла зловещая тень НКВД. Дабы избежать обвинения в шпионаже, он поменял Москву на провинцию, а к фамилии Вестерблоуприсоединил окончание «ев».

Его технические таланты были по достоинству оценены на местной бумажной фабрике «Маяк», где в то время трудилась славная девушка Стеша, которая придерживалась строгих правил, а потому всякие «шуры-муры» до брака решительно отвергала. Эдвард Вестерблоев со своими манерами и внешностью мог бы вскружить голову дочери гробовщика. Но не выгорело у британца. Он даже поначалу несколько осерчал. Более того позволил себе дерзкий комментарий в отношении сложившейся на любовном фронте ситуации, где использовал имеющее до сих пор хождение слово «динамить». Да, Эдвард Вестерблоу, ставший к моменту знакомства со Стешей, Эдиком Вестерблоевым, изучил русский в совершенстве.

Шли недели, месяцы, и то ли совместная работа на фабрике, то ли сознание зрелого возраста, всё-таки сподвигли мужчину на отчаянный шаг. Сватовство! Он отправился на улицу Каштановую, в бывший купеческий дом, где в двух комнатах коммуналки проживал гробовщик с семьёй. К слову, его потомки до сей поры обитают здесь, занимая всё помещение, включая подвал с вывеской «Ритуальная компания „Харон“».

Случилось это накануне войны. Семью Вестерблоевых военное лихолетье поначалу щадило. Фабрика перепрофилировала своё производство с бумаги на порох. У Стешиного мужа имелась бронь. Но поскольку Красная армия несла гигантские потери в живой силе, призвали и Эдика. Ко времени их прощания Стена была на втором месяце беременности.

Знал ли её муж о рождении дочери? Здесь мнения рассказчиков расходились. Одни считали, что знал и даже сообщил родным в Англию. Другие уверяли, что нет. Ибо Элеонора родилась в апреле 1943 года, а отец её сгинул раньше. Писавший об этой истории Адаев, придерживался первой версии. Ибо в противном случае, откуда взяться наследству?

Эдвард, как оказалось, уцелел в адском пламени войны, сдавшись в плен. А потом оказался в зоне британского влияния в Германии и был репатриирован на историческую родину, что спасло его от советского лагеря. И вот тут исследователя привлёк один момент. Как советский гражданин Эдик Вестерблоев в нерзберихе той войны и при тех черепашьих скоростях передачи информации, смог доказать: он самый что ни на есть англичанин Эдвард Вестерблоу? Такое чудо можно объяснить везением. Но ещё в большей степени — тем, что все эти десятилетия сей гражданин находился под присмотром, то есть в поле зрения британских спецслужб. Ибо… (здесь у исследователя даже дух захватывало от смелости собственных догадок) — был настоящим иностранным шпионом.

Однако какое отношение это имеет собственно к истории Капитолины Кузюткиной и её внучки? — Самое второстепенное. А точнее сказать, никакого. Вследствие чего шпионская версия была пущена побоку как негодная даже для газетной сенсации. Как ни радел редактор за читабельность издания, но портить отношения с российскими потомками иностранного разведчика не отважился бы. Как никак — земляки. А вот финансовая составляющая всей этой истории никак Вилена Владимировича не отпускала.

Не сбрасывая со счетов интуицию, он исходил из факта: на заре российского капитализма Вестерблоу-Дамировы обладали солидными средствами. Оценку их журналист оставил бы профессионалам. Но по его дилетанским прикидкам, полученных из туманного Альбиона фунтов стерлингов хватило бы на типографию, которая стала существенным звеном их книгоиздательской деятельности. Тем более что и невенчанная вдова Мякушева, стремясь спешно залечь на дно, особо не торговалась.

В точности выводов он решил свериться с надёжным источником. Домашний номер внештатного корреспондента его издания Норы Вестерблоу не менялся уже десятки лет. Адаев знал его наизусть.

Нора была локонична и темнить не стала: «Да, „Искра“ принадлежит её дочери и зятю. С какого года? С начала 21 века. А что касается продавца, то лучше спросить у них». Но газетчик не стал спрашивать. Он был удовлетворён.

Запах земли. Он забивает ноздри. И вместе с судорожным вздохом и выбросом посторонних частиц из носа улетучивается и сон. Окружающие предметы вокруг обретают очертания.

Я больше не распятая божья коровка. Я Мирра из города Мирного. И у этой девушки есть руки и ноги. Сейчас я встану и уберусь из этого дурно пахнущего места. Однако кто-то опережает меня. Он хватает мою лодыжку и делает то, что делают с куриной ножкой- сворачивает в сторону. Хрясть! Мой вопль ударяется о стены и устремляется в мои же слуховые проходы.

Потом меня накрывает спасительное бесчувствие.

А время исчезает. В том смысле, какое мы привыкли вкладывать в это понятие. Теперь я ориентируюсь лишь по степени черноты бездны. На этот раз она вынуждена отступить из-за света лампочки. Он падает отвесно и, отражаясь от столешницы, выхватывает из темноты усатую морду.

Кошка!

— Тильда! — слышится знакомый голос. — Иди ко мне! Я тебе молочка налью!

Из сумерек возникает лицо.

У меня чувство, что меня бережно взяли на руки, а потом уронили.

Из-под короткой майки-алкоголички виден пупок. Он похож на глаз спящего. И он мне знаком.

— Поедем в город! — объявляет дядя Коля.

— Зачем?

— За тем! — отрезает дядя Коля, а потом добавляет:-Деньги нужны. Ты же не всё спустила? Верно?

Вот оно что. А я думала…

— Получается, это вы оставили след на полу?

— Какой ещё след?

— На слое пыли. Под диваном, где бабушка устроила тайник. Вы всё знали и…

— Хватит зубы заговаривать!

Он вскакивает, проскрежетав ножками табуретки по дощатому полу. Кошка Тильда шарахается в сторону.

— Собирайся! И чтоб никаких сюрпризов. Иначе… — Он со значением кивает на мою перебинтованную ступню. Воспоминание о том, что с ней произошло врывается в сознание шаровой молнией.

«Дыши глубже, Мирра!» — командую я себе. Так всегда советовал делать доктор Шехтман.

— И чего ты там телишься? — доносится голос из соседнего помещения.

Я осторожно ступаю на перебинтованную правую. Больно, но терпимо.

Дядя Коля берёт меня под руку.

— Запомни, я твой родич. Сопровождаю тебя, поскольку ты травмировалась. Уяснила?

Всю дорогу мой мозг мечется, выбирая безопасную линию поведения.

Перед тем как выйти из машины кладёт свою лапищу на моё колено. В этом жесте отчётливо прочитывается угроза. Приходит осознание: сопротивление бесполезно.

«Тем более что совсем недавно ты здорово переоценила свои возможности. Нет, не боец ты, Мирра. И родись ты мужиком, к тебе бы обязательно приклеилось прозвище — „пентюх“». — Нет, это не голос Бабуленции. Это я. Самой себе.

Народу в банке оказалось на удивление много, хотя срок оплаты ЖКУ истёк.

— За денежками народ потянулся! — выдаёт комментарий «родич».-Известное дело, пуганая ворона и куста боится! А народ помнит всякие там дефолты и прочие непотребства власти. Вовремя мы с тобой причалили.