— Как поживают сестры Бронте?

— Ах, разъехались все от меня. Шарлотта в командировке где-то под Бенедиком, а Эмили и вовсе не видать, пропала и все тут, Энн — сам видел. Не повезло мне с составом, не то, что тебе. У тебя и Данте, и Бром — ну прям загляденье.

— Ты ничего не слышал о Говарде?

— Лавкрафте? Есть у тебя такой, вот это и помню, а что еще, неужто уже не есть, а был?

— Он узнал о нас.

Лицо Бальзака переменилось.

— Ты его… того?

— Гегель.

— Фух, слава богу! От этих знатоков чего хорошего не жди.

Улыбка с его вновь обрадовавшегося лица исчезла, он серьезно впился своими не содрогающимися зрачками в расслабленную физиономию своего потрепанного друга.

— За тобой охота, Джордж.

— Что за охота? Будто на меня в первый раз объявляют охоту, что ты напрягся, кто ж сможет победить селекторов, если что уж подсобите.

— В том то и проблема…

Он глубоко вздохнул, ему было тяжело такое говорить своему старому другу.

— …Селекторы ее объявили.

Байрон встрепенулся и занял боевую стойку, в его глазах отражался тот же испуг, что затмил его разум в подземелье Флобера.

— Ты… тоже?

— Да, Джордж.… Но я не собираюсь тебя убивать, да и вряд ли смог бы. Я решил предупредить тебя и защитить, пока ты у меня. Останься здесь, пожалуйста, тебя найдут везде, но только не в моем штабе.

— Неизвестный объявил награду за мою голову?

Ему было тяжело. Байрон сел на стул в углу комнаты, его руки тряслись, а голова невольно кивала в такт сумасшедшему биению сердца.

— Да.

— И сколько же?

Неизвестный был неизвестен, абсолютно никто кроме него не знал его внешности, способностей, имени, все, что знали селекторы, что он был невероятно силен, и, что их сила ни за что с ним не сравниться.

— Все, что угодно.

Байрон засмеялся, ему, действительно, было смешно, но из кровавых глаз лились жгучие слезы.

Байрон паниковал. С одной стороны угроза всему миру, а с другой его личная. Селекторы были как раз теми, кто и устранял отличившихся магов, они были как раз той организацией, в которой состоял сам Джордж Гордон Байрон. Все членов было 6: 4 главы магических штабов, вождь Лиги и Неизвестный, являющийся лидером этой могучей кучки. Гегель тоже был начальником одного из штабов, а именно «Демона», находящегося в далеких Гималаях, контролирующий чуть ли не всю Рахию (огромный материк на северо-востоке планеты), Байрон осуществлял контроль за Дектором (меньший по площади, но больший по населению материк), под Бальзаком был Жонмуан (небольшой по сравнению с предыдущими, включающий в себя множество островов), а неизвестный доселе читателю Федор бродил по заснеженному кольцу, огибающему конец южного полушария. Лига находилась везде, от того ее лидер, Мэри Шелли, перемещалась вместе с ее подопечными по всему земному шару, якобы досаждая мирному населению. Даже, если представить, что Байрон среди своих сообщников самый сильный, банально, уничтожить его количеством, невероятно просто, и это не говоря о Неизвестном, держащем самых сильных магов в вечном страхе.

В таких условиях, оставаться у своего старого друга — вполне логично, но каждая секунда на счету, и неизвестно, когда душа Говарда укрепится настолько, чтобы разрушать пространство. Дело в том, что маршрут их путешествия лежал через все материки, исключая территорию Гегеля, что еще сильнее увеличивало риски.

«Подожду ангела, если он не появится в эти 5 дней, останусь, а так поеду, что уж!» — уныло заключил Байрон.

Никогда его дела не шли так плохо.

..

Бром уложил Марину в спальную комнату, в которой было меньше всего дырок, а сам, самостоятельно одевшись и помыв кровавые тряпки, решил побродить по улицам Санмортилонгиандроапля, или Сана, как он сам решил его называть. Вряд ли он хотел повеселиться или удостовериться в россказнях спасенной им девушки — он просто хотел подумать, чего до этого в одиночку сам не делал.

Сам центр хоть и был достаточно хорошо обустроен, находился не так уж и далеко от деревень, встретивших героев по приезде в аэропорт. С обоих боков мерцали витрины с различными вещицами: от понятных Брому продуктов до неосознанной бижутерии, фонарные столбы раскидывали белые пятна по уже потемневшему вечернему городу. Редко где появлялись люди, только кошки лениво переминали лапами от одного карниза к другому. Голубей и ворон, окружающих Брома в Бруклине, вообще, не было в этом месте, может где-то и сверкнет своим острым хвостом ласточка, да и только. Эта пустая умиротворенная обстановка была той самой, которою искал Бром. Пройдя все улицы, он вышел к деревянной арке с очень длинным названием, настолько, что надпись продолжалась в течение всего ограждения, знаменовавшего парадный вход в парк. Пройдя мимо нескольких лавочек и тропинок, пустеющих в ночное время, Бром вышел на гордость этого места — беседку с видом на Юз. Речка все также не выглядела величественно, но все же была рекой. Вода огибала, все, что можно было огибать, образуя невероятно волнистую линию, которая, парадоксально естественно смотрелась меж полуночных холмиков.

Звезды трепетали в бескрайнем космосе, а луна, сопровождающая Брома от самого Бруклина, сонливо смотрела на такой же ленивый облик города.

«Любовь…. Так что же это? Предпочтения, так или иначе, рождаются эти чувством, но разве это все? Вроде да. Хотя, я могу объяснить, почему люблю свою одежду, почему люблю тепло, Библию, штаб, это все понятно. Но, почему я люблю Данте, Байрона, Марину? Байрон не дает мне знания, не согревает и не дарит уют. Он ворчит, обзывается, иногда дает, действительно, мудрый совет — но разве за такое любят? Данте — просто хороший человек, его приятно послушать, у него печальная история, и…. Все? За что любить? А Марина — она падает в обморок из-за непонятных мне причин, слишком болтлива, да. И всё. Представим, что я просто предпочитаю их из-за привязанности, но это значит, что кто-то остается без любви: его не выбирают — таких людей, как Агния или Говард. Но ведь Иисус любил всех, ему некого было обделять предпочтением. Тетя из приюта говорила: «Тебя никто не любит!». Она говорила это, чтобы я не подходил к другим детям и ненароком их не убил — значит ли это, что она любила и меня и их? Скорее всего, да. Значит, она снова не предпочитала ни кого другому. Что же это, любовь? Мне, определенно, жалко порвать вещи или потерять книгу, но гораздо тяжелее представить мертвого Байрона, раздавленного Данте, разорванную в кровавые клочья Марину…»

Из его девственного рта вырвалась мерзкий смешок, хрипло злорадствующий придуманной беде. Это был все тот же омерзительный гул с нотами гнева и подлости, посетивший Бруклинского Дьявола после признании Агнии, смех, действительно, был неописуемо зол. Бром скорее закрыл рот руками и прикусил язык, пустив горячую кровь себе по горлу. Его собственным ушам было невыносимо слушать эти уродские скрипы бездны, доносившиеся из его обычно спокойной глотки.

«Опять! Это происходит всякий раз, как я думаю о плохом. Это какая-та часть моей магии? Прочитав несколько книг и встретив столько успешных волшебников, я так и не продвинулся ни на йоту в распознании своей силы. Но в отличие от загадочной силы Данте, моя способность определенно магическая, это доказывает кольцо»

Он покрутил названный им аксессуар в руке. Бром решил снять его с Марины на время его отсутствия, чтобы попробовать одну давно задуманную идею. Из его кармана вылез кинжал, купленный им по дороге к парку.

«Да, я кого-то полюбил, и сам, вероятно, стал любим, но это не делает мою жизнь краше. Я научился плакать, мое сердце гораздо лучше, чем раньше, мой интеллект необычайно возрос за какие-то полторы недели. Но что мне это дало? Я стал рыдать вместо глядения в одну точку, мое сердце разрывается на части от уныния, а не слегка сдавливается, как было в переулке, научившись размышлять, я лишь глубже осознал мою безысходность. Все, что у меня есть, — это кольцо. Оно никогда не даст мне спокойной жизни, касания одного человека не покроют смерти тысяч. Кольцо может предложить мне лишь смерть. И я принимаю ее»