Затем: не все обуты в валенки, в кожаной обуви выходят на внешние работы (а в лагере остаются в валенках), не хватает рукавиц и многого другого.

Командированные бригады Стройуправления… провели большую работу с людьми — собрания с бригадирами, открытые партийные собрания»[195].

26 марта 1951 года Логинов после организационно-технического совещания в Управлении строительства отмечает, что почти все заслушанные доклады руководителей подразделений по вопросам использования автотранспорта и строймеханизмов носили чисто статистический характер без какого-либо анализа и выводов. «Такие факты являются ярким свидетельством низкой квалификации работников на местах и недостаточной компетентности работников аппарата управления строительством, недостаточной требовательности к себе и своим подчинённым. Много ещё потребуется времени, сил, умения и такта, чтобы дорасти работникам до уровня решаемых задач и тем более — предстоящих к решению»[196].

Эта же сторона кадровой проблемы сказывалась и на более позднем этапе работ, что подтверждают и другие архивные материалы, например, справка от 24 сентября 1954 года «О привлечении к ответственности лиц за нарушения закона в нарядном хозяйстве по структурным подразделениям Сталинградгидростроя»[197]. Она содержит внушительный список руководителей подразделений строительства, на которых были наложены серьёзные взыскания за приписки объёмов работ, содержание внештатных единиц, за перерасход фонда заработанной платы (главным образом путём приписок и вымышленных объёмов) и т. п. После этого длинный перечень многочисленных взысканий за брак, переделки, порчу материалов уже не вызывает удивления — такие нарушения являлись лишь следствием снисходительного отношения, отсутствия требовательности к недобросовестным рабочим со стороны бригадиров, прорабов, начальников участков и цехов.

Можно говорить о том, что кадровый состав рабочих стройки в целом представлял собой обычный срез общества послевоенных лет. Но при этом было у Сталинградгидростроя то, что выделяло его среди других известных в стране строительных организаций, что во многом определяло атмосферу стройки, носящей такое гордое для тех времён название, — это крупное и прочное, социально активное ядро строителей, благодаря которому и удалось дело, начатое осенью 1950 года, довести до победного конца. Тон стройке задавали прежде всего коммунисты и комсомольцы. И это отнюдь не пропагандистский штамп советских времён, а реальность времени: тогда, в отличие от более поздних лет, в партию и комсомол принимали действительно лучших.

На них Логинов и опирался. Но… Как мы уже знаем, Фёдор Георгиевич не был лишён романтики. Однако он, с его школой и опытом гидротехнического строительства, прежде всего — суровый практик, и исходил он из того, что руководитель должен уметь работать с теми людьми, которые есть. Хорошо усвоил он и другое правило: прежде чем что-то спрашивать с человека, нужно его накормить и напоить, при необходимости — обучить и, конечно же, дать крышу над головой, создать для него необходимые жилищные и бытовые условия.

Несмотря на то что руководитель Сталинградгидростроя уделял жилищной проблеме первостепенное внимание и внёс в её решение неоценимый личный вклад, необеспеченность вольнонаёмных рабочих и служащих нормальным жильём являлась в первые годы строительства основной причиной высокой текучести кадров.

Кадровые проблемы стройки резко обострились весной 1953 года — после расформирования в короткие сроки Ахтубинского лагеря. При всём критическом отношении к эффективности труда заключённых, мы не можем недооценивать роль спецконтингента, вынесшего на своих плечах непомерный груз самых тяжёлых работ в первоначальный период строительства.

В современной печати можно встретить немало ироничных и даже саркастических высказываний по поводу того, что на «великих стройках коммунизма», в том числе и на Сталинградской ГЭС, работали заключённые, эксплуатировался «подневольный труд». Разговор при этом заходит, как правило, о тяжёлых условиях труда и быта в лагерях и колониях, а уголовно-исполнительная система советских времён нередко противопоставляется пенитенциарной системе западных стран — мол, там работать никого не принуждали. Поскольку очень часто в основе подобных суждений лежит заведомо негативное отношение ко всему советскому прошлому, исключающее объективный подход к имевшимся проблемам, хотелось бы обратить внимание только на отдельные вопросы принципиального характера.

Нравится это кому-то или нет, но исправительно-трудовая система Советского государства с самого начала рассматривала труд как главное средство исправления и воспитания осуждённых. Этот принцип был закреплён в Исправительно-трудовом кодексе РСФСР 1933 года:

«Провозглашённая Конституцией РСФСР обязанность общественно-полезного труда для всех граждан распространяется также и на лишённых свободы, способных к труду… Труд лишённых свободы и проводимая среди них политико-воспитательная работа должны служить перевоспитанию и приучению их к работе и жизни в условиях трудового коллектива и приобщению их к участию в социалистическом строительстве»[198].

Мы не имеем права забывать о времени, когда законность в правоприменительной практике грубо нарушалась, а деятельность исправительно-трудовых учреждений во многих случаях не соответствовала провозглашённым задачам. В то же время эти и другие негативные явления не дают оснований для отрицания того, что основополагающие принципы советской пенитенциарной системы преследовали полезные для общества цели, а потому считались приемлемыми.

И, конечно же, трудно усмотреть какие-то противоречия морального свойства в том, что общественно полезный труд заключённых применялся на важнейших народно-хозяйственных объектах страны, в том числе и на стройках коммунизма. С этим мнением автора книги согласны и первостроители Сталинградской ГЭС, с которыми ему довелось встречаться и беседовать, — заключённые и вольнонаёмные, по их глубокому убеждению, делали общее дело. Но относились к работе по-разному.

Не нужно быть большим специалистом по вопросам производства, чтобы понимать разницу в мотивации труда у тех, кто приехал на стройку добровольно, и у заключённых: одни работу на стройке связывали со своими жизненными планами, другие в массе своей лишь отбывали срок и рассматривали труд как неизбежную обязанность, а добросовестное к нему отношение — как условие досрочного освобождения. Заметим, что эту разницу прекрасно понимали ещё задолго до того, как в российской прессе вслед за западной печатью образовался поток публикаций об «антигуманной сущности подневольного труда в СССР»[199].

Разные цели, которые преследовали строители Сталинградской ГЭС, вольнонаёмные и заключённые, прямым образом сказывались на качестве работ и производительности труда. Но не будем преуменьшать роль Ахтубинского лагеря на стройке. Его контингент, безусловно, внёс серьёзный, но, заметим, отнюдь не решающий вклад в строительство гидростанции, даже если вести речь о наиболее трудном периоде — этапе подготовительных работ в конце 1950-го — начале 1953 года.

По данным Технического отчёта о строительстве электростанции, уже в начальный период деятельности Сталинградгидростроя количество вольнонаёмных в его штате превысило численность спецконтингента. Например, на 1 января 1951 года численность вольнонаёмных (рабочих, ИТР и служащих) составила 9,2 тысячи человек (против 5 тысяч заключённых), на 1 января 1952 года — 24,2 тысячи (заключённых — около 13,7 тысячи). Лишь в начале 1953 года это соотношение несколько изменилось: вольнонаёмных было 21,6 тысячи человек, заключённых — 26 тысяч человек[200], но, как мы уже знаем, к июню 1953 года Ахтубинский лагерь был окончательно ликвидирован.