Элен едва сдержала смех.

— О мире до Замедления можно говорить что угодно. Тогда ведь все было по-другому. Мир был раем практически повсюду. Если возникали какие-то проблемы, на помощь приходило множество людей. Сейчас ничего подобного и близко нет.

— Потребность в помощи никогда не отпадет, мисс Хоппер. Если вам нужен мир без страданий, искать вы будете долго. Вам решать. Но такова нынче жизнь. Последовательность ужасных решений. В том числе вашего: собираетесь ли вы полностью самоустраниться или все-таки будете помогать, — он сделал паузу, затем продолжил гораздо мягче: — Как мне представляется, ваши родители были как раз из тех, кто помогал людям. Мать — врач, вы говорили. А отец работал во вспомогательной службе.

У Хоппер так и перехватило дыхание. Зачем только она рассказала ему про родителей! Торн как будто и не заметил ее реакцию.

— Быть может, вас терзает, что их пример вам не подходит?

— Нет. Ничего подобного, — ее охватила ярость. — Да вы понятия не имеете, какими они были!

— Как хотите. Только их благородство не должно удерживать вас от работы, к которой у вас призвание. Вы могли бы добиться выдающихся успехов, Элен. Если только позволите самой себе.

С минуту они сидели молча: Хоппер пыталась совладать с обуявшими ее чувствами, а он просто уставился в пол, словно дожидаясь, когда же она возьмет себя в руки.

Наконец Торн спокойно поинтересовался:

— Вы можете выделить в программе прошлого курса какое-то конкретное упущение?

Хоппер немного успокоилась.

— Вообще-то много чего, но… Да.

— Назовите.

Выслушивая проповеди Харлоу о его собственной доктрине упадка, она обдумывала это так часто, что не поделиться своими соображениями сейчас, когда ее наконец-то спросили, было бы просто детским капризом.

— В основной программе землеведения практически не уделяется внимание состоянию океанов. Все про почву, восстановление земель, производительность сельского хозяйства, поставки и распространение продукции. Просто идиотизм.

— Продолжайте.

— Нам известно, как в прежние времена осуществлялась циркуляция вод Мирового океана — за счет течений, порождаемых разницей в плотности и температуре воды, ветров, притяжения Луны и Солнца. Также известно, что атмосфера и океан близ нашей страны прогревались и потому снег и лед для наших широт были нехарактерны. Знаем про старую «теорию конвейера» — глубоководные течения, переносившие вокруг планеты огромное количество тепла, что было жизненно важно для круговорота питательных веществ. И знаем, что с наступлением Замедления этот природный механизм полностью разрушился. Однако к настоящему времени уже должны были сформироваться всевозможные новые течения. Одни несут тепло на Холодную сторону, другие, более глубокие — холод оттуда.

— Согласен.

— Вот только я не думаю, что хоть кто-то на кафедре окружающей среды изучает образовавшиеся долгосрочные течения. Почему? Да потому что никому и в голову не приходит выбраться в море из-за всех этих запретов и береговой обороны. Никто не занимается измерением новых течений — и это несмотря на то, что благодаря им мы можем выяснить, есть ли у нас надежда на выживание. А после краха спутниковой системы заниматься подобной деятельностью можно только в океане, чего, повторяю, никто не делает. Просто идиотизм какой-то, — от волнения сердце у Элен учащенно забилось. Она и не помнила, когда в последний раз говорила куратору так много.

— И вы сомневаетесь, что мы готовы кому-то поручить изучение новых течений?

— Изменить программу не в моих силах, а наш прежний куратор считал, что в этом нет необходимости.

— Лично мне ваши доводы представляются куда важнее программы. А ваш прежний куратор — дурак. Что бы вы сами предприняли?

Какое-то время Хоппер в нерешительности молчала, затем подумала: «Он в любом случае откажет».

— Я кое-что читала в прошлом семестре. До применения спутников система измерения течений была несовершенной и трудоемкой, однако определенные результаты она все же приносила. Тогда использовались штуки под названием дрифтеры, — тут она вспомнила, что как-то зарисовала приспособление в блокноте, и, полистав, показала набросок Торну. — Я хочу заняться их изготовлением. Чтобы одни плавали на поверхности, а другие на глубине в несколько сотен метров. Они дрейфуют вместе с течениями, и их отслеживание может рассказать о движении океана. Думаю, я смогла бы смастерить один с радиопередатчиком, чтобы получить общее представление о перемещении водных масс.

— Почему вы не предлагали этого другим?

— Я предлагала. Нашему прежнему куратору. Он сказал, что из затеи ничего не выйдет.

— Думаете, он прав?

— Нет.

— Его авторитет подорвал вашу убежденность?

— Нет.

— Вы хотите, чтобы чье-то никчемное преподавание обернулось вашей академической эпитафией?

— Нет, пожалуй.

— Что ж, звучит многообещающе. Не согласны?

— Не знаю.

— Мне хочется, чтобы вы составили оценочный доклад о долгосрочных перспективах океанских исследований. Через неделю. Если к тому времени вы нас не покинете, конечно же.

Хоппер была сбита с толку. Торн ее выслушал. Заверил в целесообразности ее идеи. Воспринял ее серьезно. И вот теперь смотрит на нее с улыбкой, предлагая ей взять ситуацию в свои руки. Ни с того ни с сего ей вдруг вспомнился отец, терпеливо объясняющий принцип действия дальней радиосвязи. Однако вот так сразу соглашаться ей не хотелось — пока еще нет, — потому она вздорно пожала одним плечом и произнесла:

— Я подумаю.

— Очень надеюсь на это, мисс Хоппер. Всего хорошего.

Автобус ушел прямо перед носом, и Хоппер отправилась в Камбервелл пешком. Как раз будет время подумать, рассудила она, о том, зачем Торн вызвал ее в Лондон и что ему хотелось, чтобы она отыскала.

После скверов набережной Виктории вокзал Ватерлоо показался ей блеклым. Ежедневно он принимал по сорок-пятьдесят поездов, в основном товарняки. Немногочисленные пассажирские безнадежно забивались до отказа. И множество людей путешествовало с оружием: в пути подстерегали опасности.

Ведь на территориях между городами обитали лесовики.

То была разнородная смесь изгоев, беженцев и изгнанников, добровольных или же вынужденных. Мужчины превосходили численностью женщин, вспомнилась Хоппер прочитанная где-то информация. Всех их объединяло только избранное место обитания — леса. Попадались среди них и преступники, которые по тем или иным причинам не угодили в Житницу. Одних просто выгнали мягкосердечные горожане, слишком сентиментальные, чтобы отправлять своих сыновей и дочерей за Ла-Манш, другим удалось сбежать во время этапирования.

Селились они вблизи городов. Полиция нынче пришла в такой упадок, что без проблем можно было неплохо обустроиться километрах в восьмидесяти от прежнего жилья. Ради выживания лесовики грабили, угоняли скот, выращивали близ обширных сельскохозяйственных территорий собственные скудные урожаи. Порой им доставало дерзости совершать набеги на города и опустошать плохо охраняемые склады с консервами. Ходили слухи, что они даже выстроили собственные деревни — не отмеченную на карте целую сеть недолговечных поселений в лесных массивах меж официальными населенными пунктами. Подобно раковой опухоли, новообразование разрасталось и испытывало на прочность тело хозяина.

Порой за лесовиков все-таки принимались: при освоении новых территорий под пашни или же если их набеги становились чересчур наглыми. Арестованных — тощих заросших мужчин, обритых наголо женщин с жалкими узелками со всяким тряпьем да грязных детишек с огромными глазами — прогоняли по улицам ближайших городков, а затем либо отправляли в Житницу, либо казнили.

Элен поежилась. А вот и Ламбет. Бывший Имперский военный музей стоял с запертыми воротами, его территория пребывала в запустении. У входа по-прежнему торчали уставившиеся в небо проржавевшие гаубицы, между ними валялся обугленный остов сожженного вандалами бронетранспортера, смахивающий на чудовищного жука. Кое-где за оградой из колючей проволоки зеленели посадки, а за окнами то и дело мелькали фигуры.