Сиденье пуфа откидывалось, ниша под ним предназначалась для хранения постельного белья. Хоппер открыла его — петли от непривычного упражнения издали протяжный стон. На стопке хлопковых простыней лежала подвесная игрушка для младенцев, за давностью лет представляющая собой клубок ниток и деревяшек, распутать который, похоже, уже вряд ли получится. Значит, Дэвид сохранил игрушку. Хоппер достала ее. На каждой нитке висела птичка — вырезанные из сосны маленькие разукрашенные туканы и тупики. Он купил вещицу в шутку, когда они только заговорили о детях. Еще до того, как она сказала свое «нет». В подарке, однако, заключался скрытый намек, напомнивший Хоппер о собственной предполагаемой неполноценности, и потому она затаила обиду.

Через какое-то время она ушла от мужа, уехала на платформу и возвела едва ли не идеальный барьер между собой и окружающим миром. Теперь, впрочем, возведенные ею границы таяли на глазах.

Хоппер отыскала в стопке белья полотенце, убрала игрушку на место и отправилась в ванную. Осторожно, чтобы не нагружать больную ногу, встала под душ и попробовала воду. Теплая. И даже лучше — горячая. Ушибленный лоб, ноющие ребра и багровеющая лодыжка горели от прикосновения воды, зато одеревенелые мышцы испытывали сущее наслаждение.

На обратном пути из ванной Элен обнаружила, что за время сна ее сумка перекочевала к дверям спальни. Она оделась в чистое, запихав грязную одежду в сумку, и спустилась на первый этаж. Дэвид оказался на кухне, где колдовал перед плитой. В углу едва слышно бубнил радиоприемник.

— Неплохо отдохнула. Надеюсь, душ был достаточно теплым. Я как услышал шум из ванной, сразу взялся за завтрак.

Хоппер вдруг смутилась своих мокрых волос, спутавшихся, холодных, и принялась неловко разглаживать их пальцами.

— Сколько времени?

— Скоро одиннадцать.

— Разве мы не должны были уже уехать?

— До Оксфорда доберемся за пару часов. И тебе нужно поесть.

Он выложил на тарелку содержимое сковородки: яичницу с грибами и чесноком. Только сейчас Элен осознала, что вчера практически ничего не ела, и жадно набросилась на еду.

Когда она закончила, Дэвид ткнул пальцем в сторону приемника:

— Слышала бы ты, что тут началось без тебя.

— Американцы?

— Ага. Звучит как безоговорочная капитуляция. Они требуют договора, основанного на общепризнанных взаимных интересах.

— И что это значит?

— Откровенно говоря, практически ничего. От нас им нужна еда, это и так ясно. Мы просто не осознавали, насколько остро они в ней нуждаются. В обмен на оружие они получат доступ к нашим ресурсам, долю с Житницы. И вероятно, смогут выжить. А Давенпорт наконец-то обретет то, к чему он так давно шел. Объединенную страну, массу новых рабочих рук и всю военную мощь последней супердержавы. Альбион возрождается.

— Американцы готовы пойти на это? Просто сдаться?

— Последние тридцать лет им было очень нелегко, Эл. По мне, так вообще чудо, что они столько продержались.

— Ты как будто не особенно рад происходящему.

— Именно. Я всегда надеялся, что они продержатся или что их зона выкарабкается, если наша страна развалится, — Дэвид помолчал. — Мне не верится, что Торн запустил спутник. Не понимаю, зачем он это сделал.

— Ректор наверняка знает. Если кто-то что-то знает, то только она.

Дэвид покачал головой.

— Прежде чем мы отправимся, Элли… Не хочешь еще кое-что рассказать мне?

— Ты о чем?

Дэвид вздохнул.

— Эл, за все то время, что мы были вместе, — тут он судорожно сглотнул, неожиданно занервничав, — ты упоминала Торна от силы раза два, причем вела себя при этом как-то странно. Другой на твоем месте хвастался бы с утра до вечера, что его куратор — чуть ли не отец нации. Но едва я заикался о нем, ты тут же обрывала разговор. Вот я и решил, что между вами что-то было. Выражаясь без обиняков, думал, что у вас… был роман или что-то вроде того.

— О боже, Дэвид, нет! Ничего подобного. Долгое время я восхищалась им, а потом… Хм, — сейчас или никогда, сказала самой себе Элен и рассказала о своей последней встрече с Торном. По окончании рассказа Дэвид присвистнул.

— Черт, Элли, да это же… То есть об этом вроде как все и знали, но ты говоришь, что видела в его кабинете доказательства?

— Да.

— Почему же ты не забрала эти бумаги? Только подумай, что можно было бы сделать с их помощью. Черт, да можно было бы избавиться от Давенпорта! Даже ему не отбиться от документального свидетельства о бомбардировке мирного населения!

— Мне было всего девятнадцать, Дэвид. Я перепугалась. И Торн сказал, что толку никакого не будет, если я начну рассказывать. И что меня просто сразу убьют, — у нее защипало в глазах.

— И ты носила это знание в себе так долго!.. Иди ко мне, Элли, — он пересек комнату и обнял ее.

Может, из-за физического контакта, а может, из-за того, что она решилась наконец поделиться этим кошмаром, чего не приходило ей в голову даже в браке, но лежавший на ее сердце непомерный груз вдруг стал немного легче, из глаз Хоппер потекли слезы. С самого приезда в Лондон к ней почти никто не прикасался, чтобы поделиться своим теплом. Да, брат заключил ее в свои объятия по приезде, а Харв — на прощание, но из всех трех Дэвид был единственным, в чью искренность она верила.

Наконец он чуть отстранился.

— Когда я ехала к Торну в больницу, мне представлялось, что он собирается рассказать что-то о затоплениях. Потому я и навестила его.

— Сейчас так же думаешь?

— Скажем так: допускаю. Возможно, мы найдем какое-то доказательство уничтожения кораблей в Ла-Манше. Которое Торн хотел опубликовать еще при жизни, но побоялся. Только я все равно не понимаю, чем это может навредить Давенпорту.

— Как бы то ни было, нам нужно ехать в Оксфорд.

— Да.

— Что ж, тогда в путь. По крайней мере, на выезде из Лондона остановить нас не должны. Обычно в это время дня выезжающих из города не проверяют. Но я положил в машину кое-какие старые документы Пам, при необходимости воспользуешься.

Сборы много времени не отняли: сумка, с которой Хоппер сбежала от брата, вода и еда в дорогу — бутерброды в старой жестяной коробке из-под печенья с картинками безмятежной жатвы. Элен помнила ее еще со времен их брака.

Они уже собирались отъезжать, как вдруг Дэвид сказал:

— Подожди секундочку, — и бросился в дом. Через минуту он вернулся, сел за руль и осторожно положил в бардачок какой-то тяжелый, по-видимости, предмет, завернутый в носовой платок.

— Что это?

— Да так, ничего. Одолжил кое-что у знакомого.

Хоппер открыла отделение и сдернула платок.

— Пистолет? Хренов пистолет, Дэвид?

— Не из самых лучших.

— Как хорошо, что я не твой адвокат. Да ты только взгляни на него! Это же практически антиквариат!

— Да знаю я. И вовсе не собираюсь пускать его в ход.

— Он хоть действует?

— Понятия не имею.

— Что ж, в случае необходимости тебе придется читать противнику лекцию о его технических характеристиках, пока он не умрет от скуки.

Дэвид рассмеялся и завел двигатель.

Когда они выехали из Ноттинг-Хилла на старую эстакаду, перед ними предстал весь западный Лондон — целые километры безликого пригорода. Небо на западе затянули иссиня-черные тучи. Прогноз не обманул: надвигался дождь.

Дороги пустовали. От дальних поездок на личных автомобилях большинство водителей отказалось еще несколько лет назад. А те машины, что пылились в гаражах, со временем приходили в негодность.

Всякий раз, видя непроницаемые лица за стеклами других автомобилей, Хоппер задавалась вопросом, какая нужда, какая критическая ситуация или тайная надежда позвали людей в дорогу. Сегодня — как и всегда, впрочем, — на лицах водителей сложно было что-нибудь прочесть. Они обогнали плетущуюся по крайней полосе военную колонну — шесть грузовиков с полуоткрытыми кузовами, в тени тентов виднелись юноши и девушки с загорелыми лицами.