Высокие тщеславно-честолюбивые запросы у матери, вот что я скажу. Как же, как же, это же Крослинская школа, она и в подметки не годится лаундервильской!

Гребанное самомнение.

Единственное, что тогда остановило меня в рамках здравого смысла – это присутствие Джо. Он и так слышал в тот день слишком много, и я не хотела давать ему новой пищи для вечерних пересуд на кухне с женой. Он, разумеется, прекрасный человек и всё такое, но если его жена что-то прознает, это, конечно, станет известно всей округе. Женщины не умеют держать язык за зубами – особенно если это касается чужого грязного белья.

Тем вечером я чувствовала себя обманутой. У меня было такое чувство, которое бывает перед Рождеством: когда ты всем сердцем ждешь долгожданный праздник, а потом оказывается, что твои подарки затерялись где-то посреди Тихого океана, а Санта оказался не добродушным старикашкой, исполняющим сокровенные желания, а обычным лысым мужиком с пивным животом и бутылкой виски вместо волшебного посоха.

После окончания школы можно было либо дальше продолжить учебу – а это означало уехать в Люмпин или Стэйродж, который в 700 милях от Лаундервиля, либо пойти работать. Чем я хочу заниматься в жизни я не определилась, и чтобы не жалеть об упущенных годах, получая специальность, к которой не лежала душа, я решила устроиться продавщицей в кондитерский магазин «Счастье рядом». С июля месяца я стояла у прилавка, пробивала на кассе плитки шоколада и дарила малышам радость, тогда как у меня самой на душе была муторно и гадко – будто туда кто-то с чувством наплевал.

Рождество, этот священный праздник, мы встретили скромно. Все мы –даже мать – ощущали болезненную утрату чего-то близкого, родного. Выйдя ночью на улицу, я загадала свое сокровенное желание.

И уж поверьте мне, я не могла себе вообразить, что мой скромный лепет, вырвавшийся из глубины души, вызовет бешеный ураган по самому северному городку Ирландии. На самом деле всё, чего я хотела – это любить и быть любимой, и только и всего. Все те трагические события, произошедшие летом 1961 года… Вы понимаете?

Я не могла представить ничего подобного.

В пятничный вечер, с которого в общем-то всё и началось, я шла домой уставшая, но довольная: моросил легкий дождь, где-то вдалеке гремел гром, и календарь показывал 16 мая – до приезда Мии оставались считанные дни.

«Мы встретимся с ней в любом случае. Даже если ее снова не отпустят, у меня хватит денег, чтобы…»

Я резко дернулась назад.

Прямо перед моим носом, в паре дюймов от мыса моего кроссовка, затормозил черный BMW. Из наполовину опущенного тонированного стекла донеслись сердитые ругательства. Следом за руганью показалась мужская рука, пальцы мужчины тотчас же забарабанили по затемненному окну, на черной куртке блеснули бусинки дождя.

– Я тебя не задел? – услышала я напряженный грубый голос.

– Я в порядке, – нахмурившись, ответила я, успокаивая дыхание. – Жить буду.

– Будем надеяться, – в голосе мужчины слышалось явное облегчение. Из салона во всю громыхал рок – песня была мне знакома, хотя среди молодежи того времени она не была популярна.

– Помощь нужна? – неожиданно спросил незнакомец, так и прячась в тени.

– Что?

– Ну, может подвезти нужно?..

– Ах, нет, не стоит, – ответила я, опустив глаза. – Мне… мм… я живу тут неподалеку.

Я нервно пригладила выбившуюся прядь рыжих волос. Сама не знаю почему, но щекам вдруг стало нестерпимо жарко.

– Как скажешь, – не стал настаивать незнакомец.

Порыв ветра, поднявший с земли охапки молодых листьев, донес до меня запах табака с примесью сладкой ягоды. Похоже на вишню, подумала я, словно бы под гипнозом наблюдая за ритмичным постукиванием молодого человека. Завороженная, будто в гипнотическом трансе, я смотрела, как рука незнакомца ныряет обратно во тьму.

– Веснушка, – крикнул он мне, и я содрогнулась: я услышала в обращении какой-то интимный окрас. – Еще увидимся!

Едва он успел произнести эти слова, как мотор взревел, машина дернулась и, снова едва не задев меня, стрелой рванула в центральные улицы города.

Смотря вслед исчезающей черной тени, я ощутила, как пересохли губы и как колотится о ребра сердце – с такой силой, будто хотело вырваться и помчаться вдогонку за скрывшемся в тени домов BMW. Я медленно перешла дорогу и, не обращая внимания на отдающийся в голове гулкий стук, пошла к дому. По мере того, как капли дождя всё сильнее ударялись о капюшон куртки, а мсы кроссовок становились всё более темными и грязными, биение моего сердца потихоньку возвращалось в привычный ритм.

Тем не менее, весь вечер короткий разговор с абсолютно незнакомым мне человеком не отпускал мои мысли: и когда я стояла под горячим душем, чувствуя, как приятное тепло разливается по всему телу, и во время ужина, в течение которого мать обеспокоенно вглядывалась мне в лицо и даже спросила: «Деточка, ты не заболела? Похоже у тебя жар», и даже тогда, когда я, переодевшись в ночную сорочку, лежала у себя в кровати, смотря открытыми глазами на темнеющий потолок. Я думала о словах отца, сказанных им за ужином, когда мать предположила, что у меня начался жар: «Дорогая, она не заболела. Девочка просто влюбилась». Тогда я только посмеялась, спрашивая себя, почему родители первым делом думают о влюбленности, если их дочь или сын ведут себя не так, как обычно, но потом, лежа в темноте, мне не было смешно. Мне стало страшно: я ведь ни разу ни к кому не привязывалась, ни к одному из знакомых парней, откуда мне знать, что при этом чувствуют? Может ли быть такое, чтобы отец оказался прав?

Ночь я провела беспокойно, и мне впервые после отъезда сестры приснился кошмар. Я плавала в чистом море, одна, в окружении палящего солнца и своры морских черепах, как вдруг что-то с силой потянуло меня вниз. Я посмотрела на прозрачное морское дно и увидела лицо мужчины с грубыми, почти животными чертами. Его губы насмехались надо мной, рот кривился, а протянутые под водой руки тащили ко дну. Отчаянно вырываясь, я набрала в легкие побольше воздуха и ощутила терпкий запах вишни, перебивавший соленое дыхание моря. Крича и отбиваясь, я задыхалась от сладкого запаха, бившего по носу. Захлебывалась водой, с ужасом смотрела в черные глаза и тонула, тонула, тонула…

Проснувшись утром (голова была тяжелой-тяжелой, точно после похмелья), я в гордом одиночестве проглотила завтрак и решила пройтись по утесу.

Что мне действительно нравилось в Лаундервиле, так это природа. Крутые скалы, которые так и подстрекали выкинуть что-нибудь безрассудное, грязноватый белый песок у моря и вековые дубы в городской аллее. Стоя на проселочной дороге, заблудший путник мог бы увидеть макушки белеющих гор, а справа, за обрывом, отражение лучистых отблесков зеленоватого моря. Расположенный на мшистых холмах город так удачно вписывался в мозаичную картину, что казалось, будто его появление здесь было предначертано самой матушкой-природой.

Больше всего я любила лес и спрятанные там от любопытных глаз кривые ручейки, древние валуны, будто причудливо раскинутые лешим-сторожилом, и певчих крапивников – «царей всех птиц», поющих для меня одной, и широкие кроны деревьев, частенько спасающих меня от проливных дождей, из года в год щедро поливавших всю округу. Лаундервиль вообще отличала пасмурная, «скверная», как однажды выразился шериф города, погода.

Идти по лысеющему склону мне было неудобно: мешали тесные кеды, которые я, второпях выбегая из дома, спутала с материнскими, прибрежный ветер заплел мои волосы в нелепые колтуны, и теперь они, перепутавшись между собой, то и дело порывались выколоть мне глаза. Обойдя всю южную сторону холма, я захотела пить и решила пойти в лес к роднику. Благо, я знала эти места наизусть – каждое деревце или корягу я считала своими, родными, будто как Маугли родилась в дикой природе, а потому без труда смогла выйти к ручью, сбегающему с вершины мохнатого, в белых цветах холма.