Само раскаяние...Удобно устроившись на диване, я закинул ноги на столик, подвинув комп в бок. Голову положил на спинку дивана, глядя на яркую люстру, как переливчато игрался свет на белых капельках дождях. И здесь этот свет, мать его... белый, раздражающий свет. Абрамова, отстань от моих мыслей, блядь! Исчезни на хрен!
Я громко выдохнул воздух вверх, прогоняя кипевшее внутри напряжение. Все это гребанное цунами эмоций! Откуда столько во мне? Откуда столько крутится внутри и не дает трезво мыслить?
Лет с тринадцати не помнил настолько мощной волны внутри себя. Если бы мог, я сам бы себя устранил от работы, признав негодным. Свой личный тест на профпригодность бы не сдал, признаюсь — я эмоционально не стабилен.
Ольга улеглась на меня, тоненькими пальцами массировала, поглаживала мне грудь. Очень приятно и тепло даровала успокоение, которого почти не осталось. Я обреченно положил подбородок ей на макушку и ответно помассировал. На что Ольга фыркнула в грудь и щекой потерлась, пытаясь быть еще ближе или, вероятно, согреть.
После некоторого молчания, когда запах из кухни стал сводить желудок судорогой, призывно запиликала печка, оповещая о конце заявленного времени готовки. Мы оба очнулись, я уже хотел привстать, ожидал, когда Ольга поймет намек свалить с плеча и груди.
— Эмм...Гектор...— неуверенно позвала она, а девичьи пальцы нервно щипали-теребили футболку и растягивали ее. — Можно спрошу?
— Валяй, — обреченно ответил.
Ох, как не любил разговоры по душам. А ты меня любишь? А я самая красивая? А что ко мне чувствуешь? А когда станем официальной парой, а то подружкам стыдно рассказать?
Я морально приготовился к допросу. Во мне осталось пара капель терпения, остальное спокойствие нагло выхлебала Абрамова, оставила на донышке самоконтроль.
— Кто она? — спросила очень тихим голосом Ольга.
— Кто? — переспросил я тупо, хотя смысла тянуть не было.
Ох, Абрамова, ты даже сейчас ухитрилась, не находясь рядом, выжрать мое терпение, оставшиеся капли в некогда водоеме.
Ольга начала рассказывать моей футболке, боясь поднять глаза, шептала и шептала заготовленную речь:
— Я сначала подумала, что это ну...девочка какая-нибудь моделька на заставке на компьютере — может джинсы рекламирует? Профессиональная фотка: осень, листва, ну и она во всём джинсовом. Потом вспомнила, я как-то раз у тебя на телефоне видела фотографию светловолосой девочки, я делала нашу фотку и чисто случайно в галерее обнаружила ее.
Я уже не просто выдыхал напряжение из тела, я и пальцами подбадривал себя, барабанил так отчаянно по подлокотникам диванам, будто от того, насколько много настучу, зависела моя жизнь. Боялся, что в диване оставлю вмятины от пальцев. А если меня подключить к электричеству... высока вероятность замыкания.
— Ты роешься в моем компьютере и телефоне! — подвел спокойно итог, пока Ольга на секунду замолчала, собираясь с мыслями.
— Прости, Гектор, — повысила вдруг голос, подняла карие доверчивые глаза, состроила наивное личико, нахмурив брови, и часто-часто захлопала ресницами. — Прости, правда не хотела, — обняла за шею, сильнее прижимаясь ко мне.
Повисла, вцепилась намертво, будто боялась я исчезну, крепко-крепко обхватила со всех сторон, как плюшевую любимую игрушку. Затараторила, опасаясь, что если замолчит, духу не хватит:
— А на рабочем столе в отдельной папке я обнаружила еще несколько ее фотографий. Там и вовсе на одной она переодевается полуголая. Хоть и лицо ее наклонено, но понятно, что это та же блондинка. Ии...по обстановке похоже, это ваш университет.
Ольга замолчала, пряча лицо рядом с моим плечом, шептала на ухо.
А я собрал последнюю каплю моего терпения в прежде огромном озере и со смехом пояснил:
— Ольга тебе нечего беспокоиться! — фыркнул насмешливо. — Вот если бы у меня на заставке оказался темнокожий мужик из округа Питер с огромной ялдой! — и я продемонстрировал руку по локоть с зажатым кулаком, обозначив размер. — Тогда бы нам надо было плакать с тобой! — засмеялся над подобным предположением.
Раз уж никто не желал настроение поднимать, сам себе поднимал. Аккуратно высвободился из тисков Ольги и привстал с целью пройти на кухню, где сладко пахла курица. Все-таки есть хотелось, а тут опять разговоры.
— Она тебе сильно нравится? ….
Еб, твою мать! Твою мать! Твою мать! — мысленно проорал.
— У тебя даже моих фотографий нет, парочку и то, где мы с тобой вместе и которые я сфотографировала....
Я остановился в проходе перед кухней, широко расставив ноги, руками вцепился в пряди волос и сжал, будто хотел снять скальп вместе с ними. Разодрать череп голыми руками, и если подключить силу Карателя, я бы с удовольствием это сделал.
Развернулся, не отсоединяя рук повысил голос:
— Что тебе рассказать? В каких позах хочу ее трахнуть? Имя, фамилию, сколько лет? Тебе легче станет от этого? Тебе, блядь, легче стало от того, что нарушила мое личное пространство!?
Ольга вздрогнула от громкости, трусливо сжавшись в напряженную статую, я прежде не повышал на нее голос. Вздрогнула будто ударил ее, закусила щеку изнутри, машинально сделала шаг назад к дивану, боялась, что подниму руку за длинный язык.
— Прости... — последовала мгновенная реакция. Заморгала, а по щекам, по черным ресницам мелко скатывались соленые капли, чаще и чаще. — Прости, Гектор, не знаю, что на меня нашло! — а когда глаза полностью стали водно-зеркальные, Ольга прикрыла рукой лицо. — Прости...
Руки я убрал с волос, медленно, восстанавливая привычное сердцебиение, дыша приятным запахом еды.
— Пошла от-сю-да! Всё, Оля! Всё! — четко проговорил привычным тихим голосом.
Развернулся, уходя прочь с этого места. Прочь, пока ещё владел ситуацией. С трудом восстановил голос, с огромным трудом сдержал на цепи свой гнев, пылающий внутри. Это последняя капля терпения.
— Гектор! — взвизгнула она.
Твою мать! Что за приступы идиотизма? Соседи Карателей на меня вызовут.
— Что? — взревел, опять повышая голос до немыслимой высоты. — У нас был уговор, ты не трахаешь мозг мне, я — тебе. А теперь пошла отсюда, ключ не забудь оставить!
Указал на дверь, приказывая убраться отсюда, чтобы запаха духов от нее не осталось, все упоминания чтобы исчезли. Чтобы эта квартира забыла о ней, а я с легкостью забуду. И не вспомню завтра.
— Гектор, пожалуйста! — она почти до ультразвука повысила свой гребанный голос, навалилась на меня, сгребая за талию, голову доверчиво приложила к груди, слушая мое сердцебиение, слушая и слушая как потерявшая рассудок. Худенькое тельце сотрясалось от сдерживаемых рыданий. — Не бросай меня. Я же люблю тебя ...
Поведал тихий голосок такой скрипучий надломленный, как у плохого инструмента, потерявшего струну, ржавого, прогнившего.
— Любишь, Оля? Любишь?
Погладил ее по макушке, как бы успокаивая по темным жестковатым волосам, пока подруга всхлипывала, а моя футболка намокала ее слезами все сильнее. Чувствовал на груди мокрое пятно.
Я приподнял Олю за подбородок, вынуждая посмотреть на себя вверх, стер по возможности размазанную тушь под ресницами:
— Тише, девочка, тише. — успокоил ее. Оля доверчиво смотрела, с надеждой глубоко внутри глаз. Прекратила плакать, смотря на меня и прикусывая губу, намекая, чтобы поцеловал ее. — Забудешь!
Приказал ей глядя в глаза, на что они в момент закрылись слезами. Оля скривилась в районе живота, когда я мягко ее выпустил из объятий, уходя прочь, оставляя наблюдать за своей спиной. Вошел в кухню, свет мягко озарил одежду, особенно темные влажные следы от слез на груди. Просто прекрасно! Снимать ее срочно, но сначала есть.
Я вздрогнул, когда раздался треск, звон, звук проливающейся жидкости. С едва сдерживаемым матом рванул обратно в зал и застыл в проходе, наблюдая прелестную картину, как на моем ковру разлилась лужа, лепестки желтых роз плавали на ней и сломанные стебли цветов и сотни, сотни маленьких осколков на поверхности.
