Уинстон Черчилль действительно пытался держаться молодцом. Хотя вольно или невольно он был ответствен за крах Норвегии, что запустило это дьявольское колесо, под которое моментально попали Бельгия и Голландия, а теперь должна была попасть Франция. И это не заставило себя ждать. Чемберлен горько сожалел о том, что у них не было еще одного года для подготовки к войне: «Но, так или иначе, безотносительно результата, ясно как божий день, что, если бы мы должны были воевать в 1938 году, итоги были бы намного хуже. Опрометчиво пророчить, каким будет вердикт истории, однако, если полный доступ ко всем отчетам будет получен, можно будет увидеть, что я с самого начала понял нашу военную слабость и приложил все усилия, чтобы отложить войну, если уж я не мог ее предотвратить. Но я должен был бороться против либеральной и лейбористской оппозиции, которые осуждали меня за попытки поддержать хорошие отношения с Италией и Японией, за отказ поддержать республиканскую Испанию против Франко и которые настаивали на том, чтобы «не противостоять Гитлеру» в каждом последовательном акте агрессии. Именно они должны считаться ответственными за эту войну, но они вряд ли допустят подобное суждение и, возможно, преуспеют в том, чтобы скрыть свои следы»[583].
За период «странной войны» о каких наступательных операциях можно было говорить, если Британия не могла обеспечить себе достойную оборону. Франции, в которой ситуация была куда более катастрофичной, тоже об этом оставалось только мечтать. Вермахт завоевал ее в считаные дни, и британская армия ничего не смогла сделать. Уже 26 мая 1940 года Чемберлен отмечал в дневнике: «Самый черный день из всех. <…> Рейно приезжал… <…> впечатление от его отношения, будто он бросил идею серьезной борьбы, и если мы должны продолжать сражаться, то останемся совсем одни»[584]. Начинали открываться глаза на то, что происходит и во что все это выльется и у других членов военного Кабинета Черчилля. Лорд Галифакс, в очередное свободное от работы время гуляя по Йоркширу с Дороти и осматривая родных ему холмов вершины, вдруг прозрел: что будет, если «прусские ботфорты ступят на эту сельскую местность, чтобы растоптать ее? Сама мысль об этом показалась мне оскорблением и вызвала негодование, как будто любой был осужден наблюдать за тем, как насилуют его мать, жену или дочь»[585].
Чтобы как-то отвлечь внимание страны от ужасающего хода событий и показать, что новое правительство работает, в конце мая 1940 года «вьючная лошадь» Чемберлен трудился над Актом о чрезвычайных оборонных полномочиях: «Удовлетворение для меня знать, что я еще могу сделать то, что, вероятно, никто больше не смог бы, и оправдание за то, что я еще нахожусь в правительстве»[586]. Бывший премьер, как это ни парадоксально, своей отставкой только вернул себе доверие и расположение парламента. Доходило до того, что консерваторы демонстративно выказывали нынешнему премьеру свое пренебрежение. И тот же Невилл Чемберлен, насколько было велико его благородство, просил их поддержать Черчилля, для которого он оставался неудобной фигурой. Возможной попыткой избавиться от бывшего премьера стали движения Черчилля по включению в Военный кабинет Дэвида Ллойд Джорджа. Валлийский старик рвался в бой, Чемберлен писал сестре: «Я не сомневаюсь, что он использует свою возможность нанести мне смертельный удар, как только сможет»[587]. Чемберлен чувствовал, что за его спиной разворачивается какая-то интрига, и честно предложил Черчиллю свою отставку, если он мешает ему в правительстве, а не помогает. Но Уинстон Черчилль в беседе с бывшим премьер-министром яростно возражал против этого, удивляясь, что Чемберлен вообще придает значение таким пустякам, как шумиха в прессе и недостойные слухи[588].
Шумиха в прессе против Невилла Чемберлена между тем была развернута колоссальная с легкой руки все того же «несносного» Бивербрука, для которого, кстати, нашелся портфель в новом правительстве. При этом у него восстановились отношения с бывшим премьером, вплоть до того, что однажды он даже заявил Марджессону, что он «человек Чемберлена»[589]. Но тем же летом Бивербрук санкционировал издание книги «Виновные люди», где коллектив авторов под псевдонимом К.А.Т.О., обыгрывая столь любимого Чемберленом «Гамлета», подвергал жесточайшей критике всю политику экс-премьер-министра. Эта книга способствовала формированию мнения о Невилле Чемберлене, как о «проклятии» и «могильщике» Британской империи.
Как партийный лидер Чемберлен все еще представлял угрозу для главенствующего положения Черчилля. И хотя он не предпринимал попыток вернуть себе власть, а занимался своими обязанностями в новом правительстве, по парламенту поползли слухи, что Чемберлен должен окончательно уйти в отставку. И хорошо, если бы это случилось по болезни, что полностью соответствовало бы английскому духу. 16 июня Ллойд Джордж бросил вскользь замечание: «Он скоро исчезнет». По странному стечению обстоятельств именно в этот день у Чемберлена случился первый приступ острой боли. Но он не обратил на него особого внимания и только зафиксировал в дневнике, даже не написав о приступе сестрам, чтобы их не беспокоить.
Вскоре пала Франция. Ллойд Джордж намеревался «стать маршалом Петеном Великобритании»[590], как издевательски заметил Чемберлен. Сам он ожидал вторжения на остров и работал, продолжая усиливать оборону. После захвата Франции, как и ожидалось, Гитлер сделал предложение о перемирии, по радио его отверг лорд Галифакс. Чемберлен же откладывал свое обследование у врача, несмотря на ставшие теперь уже частыми боли в желудке, и поехал инспектировать линии защиты на восточном побережье: «Я, конечно, не могу оценивать это профессиональным взглядом, но нахожу, что, если бы Гитлер решил здесь высадиться, ему пришлось бы туго»[591]. Приблизительно в это время возник слух, пущенный, как предполагал сам Чемберлен, американскими изоляционистами, что он вместе все с тем же своим другом Галифаксом готовится к тому, чтобы заключить мир с Гитлером. «Хорошая история, разве нет? И, конечно, за нее нетерпеливо ухватились люди, которые пытаются изгнать меня из общественной жизни»[592].
Но изгнать из общественной жизни Невилла Чемберлена было не так-то просто. Удалось это сделать только врачам, которые настояли на операции. Чемберлен вынужден был просить временной отставки. 23 июля 1940 года он перенес операцию, после которой казалось, что он пошел на поправку, и с оптимизмом писал Болдуину: «Я понимаю, что я — образцовый пациент. С профессиональной точки зрения мой успех совершенно удовлетворительный, но мое личное мнение, что я прошел через справедливый ад. Однако полагаю, я должен буду привыкать передвигаться теперь как двухлетний»[593]. Ему какое-то время пришлось ходить с тростью. Август он посвятил заслуженному отпуску и восстановлению здоровья; врач говорил, что он мог бы вернуться к работе в течение двух недель[594].
Те, кто уже не ждал возвращения Невилла Чемберлена в правительство, были страшно разочарованы в сентябре 1940 года. Оставаясь лидером тори, он не мог отказаться от своей ответственности перед партией и перед страной и вновь возвратился в Кабинет и парламент, к неудовольствию многих своих коллег: «Я хотел бы продолжить работать, насколько мне будет позволено здоровьем, до конца войны. Затем я уйду из политики и попытаюсь провести остаток дней без какой-либо общественной деятельности»[595]. 12 сентября, после возвращения Невилла Чемберлена в правительство, Кэдоган, всегда с большой симпатией относившийся к нему (он считал его наименее похожим на классический образ политиков, которых характеризовал обычно самыми крепкими выражениями вроде «эти скоты»), нашел, что Чемберлен «очень похудевший и немного хилый, но, кажется, довольно хорош»[596]. Вернулся бывший премьер-министр не в самый подходящий момент. Лондон начали нещадно бомбить, сирены были похожи на крики ведьмы банши. И едва-едва расправивший старые крылья ворон, как Чемберлена продолжали называть лейбористы, снова почувствовал себя плохо.
