Всеобщие выборы все-таки были назначены на ноябрь 1922 года. Чемберлен не сомневался в своей победе в Ледивуде, хотя ширящаяся безработица, подорванная экономика и как следствие непрерывно растущие цены сделали свое дело с электоратом. Энни с оранжевым пером на шляпе колесила на велосипеде, призывая голосовать за ее мужа, и одна «стоила целой армии» в этой избирательной кампании. Тем не менее кандидат от Лейбористской партии набрал всего лишь на две тысячи голосов меньше, чем бывший лорд-мэр, хотя последнему и удалось одержать победу. Это сигнализировало о действительно бедственном положении в стране. Лейбористы и социалисты, спекулируя на чувствах бедняков, отнимали голоса, Уинстон Черчилль, например, в палату общин в тот год не прошел вообще. «Я сожалею о Черчилле, хотя я не представляю себе достоверной историю, что он плакал (после поражения. — М. Д.)[122]— писал Невилл по прошествии выборов сестре.

До этих выборов младший Чемберлен с лейбористами зачастую сотрудничал, так как многие высказывания по социальным реформам у них роднились. Но ноябрь 1922 года заставил его по-иному взглянуть на «рабочую партию» (как называли партию лейбористов), которая рвалась к власти путем зачастую популистских обещаний. Во время предвыборной кампании он даже заявил, что как лорд-мэр сделал больше для Лейбористской партии, чем все их ораторы[123]. Эта зарождавшаяся вражда с лейбористами будет иметь свои последствия и для Чемберлена, и для Британской империи.

Пока же один из немногих лейбористов, кто внушал Невиллу доверие, был будущий первый премьер-лейборист МакДональд. «В целом я должен сказать, что Рэмзи МакДональд очень хорош. Несколько раз он показывал свое неудовольствие манерами его последователей и соратников по партии к их замешательству и нашей радости»[124], — писал он сестре о ситуации в переформированном после Всеобщих выборов парламенте. Лейбористы стали в нем второй партией после тори, но пока не умели достойно себя вести. Они вскакивали, кричали, не давали спикеру говорить, в общем, больше напоминали расшалившихся детей, хотя потом опять же по-детски пытались объяснить, что не хотели выказать непочтительность. В то время Чемберлен закрывал глаза на их выходки, оправдывая это тем, что они, лейбористы, просто «должны пройти этап обучения, палата общин как католическая церковь — «наковальня, о которую сломалось очень много молотов»»[125]. Но позже лейбористы уже начали злиться на то, что он взирает на их выходки с высоты своего опыта, считая его высокомерным и заносчивым. Им казалось, что Чемберлен «глумится над ними», его хищная внешность вызывала у них ассоциации с вороном, и они никогда не смогли ему простить снисходительных насмешек[126].

Новая же должность министра почтовых связей, главного почтмейстера, была относительно спокойной и по сути имела обучающий характер. Несмотря на то, что Чемберлен в прошлом несколько месяцев был главой Национальной службы, то ведомство было абсолютно новым и четких функций ни у него, ни у его главы не было. Министерство почт было уже устоявшейся организацией, и Чемберлен выполнял требуемую от него работу министра вполне уверенно. Хотя, надо сказать, не все были согласны с таким распределением портфелей. «Нэнси Астор[127] сеет смуту и уже кричит, <что> я нахожусь на неправильном месте и что я — единственный, кто должен быть министром здравоохранения»[128].

Этого назначения пришлось ждать совсем недолго, уже в марте 1923-го Чемберлен в первый раз получил эту должность. Последующие два года будут отмечены чередой Всеобщих выборов и бесконечным тасованием министерских портфелей, но, так или иначе, Невилл Чемберлен с задней скамьи палаты общин пересел на переднюю и не покинет ее до 1940 года.

«Я признаюсь, что потрясен объемом работы, который стоит передо мной. <…> Но, видимо, это моя судьба — оказываться на самом опасном и ответственном участке фронта, и, вероятно, судьба правительства будет теперь зависеть от бедного меня»[130], — писал сестре «бедный» мистер Чемберлен, получив портфель министра здравоохранения. Нельзя сказать, что он слишком преувеличивал в своем письме и масштаб предстоящей работы, и ее влияние на участь нового правительства. На тот момент количество английских безработных подходило к полутора миллионам, отчаянно недоставало жилья, большинство населения гнило в «трущобах», за которые с арендаторов брали еще и очень приличные деньги. Муниципальные казначейства были опустошены войной, а Болдуин подписал в Вашингтоне обременительное соглашение для оплаты внешнего долга. Неудивительно, что на таком фоне лейбористская риторика выглядела убедительной.

Для создания приемлемых жилищных условий необходимо было построить около 800 тысяч новых зданий. 11 апреля Чемберлен внес в палату общин законопроект о правительственных субсидиях на жилищное строительство. После слушаний палата его одобрила, и Закон о жилье 1923 года стал ориентиром для правительственной политики в этой области на следующие 40 лет. Ежегодные правительственные субсидии поощряли и частный сектор строить недорогое, доступное жилье, и муниципальные власти заниматься градостроительством. 20 мая он представил Кабинету законопроект об ограничении арендной платы и процента по ипотечному кредиту, который являлся своего рода «равноправным компромиссом» между арендаторами и владельцами жилья. Законопроект был в тот же день внесен в парламент и в итоге действовал до 1933 года.

22 мая 1923 года смертельно больной Бонар Лоу снова вынужден был уйти в отставку, на этот раз окончательно. Чемберлен за эти несколько месяцев до того замечательно с ним сработался, что Бонар назвал его имя первым при обсуждении своего возможного преемника. Впрочем, с политической точки зрения младший Чемберлен был для этого еще слишком молод: в национальной политике, если даже считать вместе с перерывами, он участвовал только шестой год. Поэтому лидерство вполне справедливо и заслуженно получил Стенли Болдуин, он и сменил Бонара Лоу на посту премьер-министра. Как Невилл во время правительственного кризиса в октябре 1922-го отсутствовал в Лондоне, так в мае 1923-го в столице не было Остина Чемберлена, который тоже мог бы претендовать на лидерство.

Младший брат раздумывал о предложении кандидатуры Остина, но все же больше склонялся к Болдуину, мотивируя это тем, что «в конце концов, он такой же бизнесмен»[131]. Люди подобного склада были ему куда ближе, проще и понятнее, с ними можно было делать дела. Возвратившийся же из Парижа Остин вовсе не был так оптимистичен насчет С. Б., у него была своя «группировка» с лордом Биркенхедом[132] и лордом Керзоном. Вместе с ними он смотрел сквозь монокль на всех остальных как на «низших людей»[133]. Между тем на партийное лидерство претендовал и сам Керзон, в то время министр иностранных дел и председатель палаты лордов. Но именно последний фактор и стал официальной причиной, почему ему не суждено было стать премьер-министром, так как премьеру в первую очередь необходим контакт с палатой общин. Этот эпизод стоит запомнить, так как он найдет свое отражение в мае 1940 года.