То, что Гитлер теперь продолжит свою экспансию и первейшей его целью станет Судетская область, было очевидно всем, в частности и Невиллу Чемберлену. Чехословакия к 1938 году представляла собой государство, сшитое Версальской системой подобно лоскутному одеялу из нескольких областей. Одной из таких областей была Судетская, где проживало 3,5 миллиона немцев. Помимо них во всей стране проживало еще 7,5 миллиона чехов, 2,5 миллиона словаков, 0,5 миллиона венгров, то есть процент германского населения был достаточно высок. Несмотря на то, что в Версале, когда были подписаны договоренности о создании Чехословакии и Эдвард Бенеш рисовал ее границы красным карандашом на карте Европы, им же и Томатом Масариком было обещано, что государство это будет «кантональное» по примеру Швейцарии, в итоге Чехословакия стала государством централизованным. В плебисците судетским немцам регулярно отказывали, в условиях мирового кризиса они страдали от безработицы, хотя и получали пособие, но оно было в несколько раз меньше пособия, которое получали от правительства чехи. И когда Адольф Гитлер говорил о том, что немецкий народ Судетской области страдает, он не так уж и преувеличивал, нагнетая ситуацию. Его претензии к пражскому правительству Эдварда Бенеша были обоснованны.
На фоне всеобщей разрухи и упадка речи как Гитлера, так и лидера судетских немцев Конрада Генлейна, основавшего их партию в 1935 году, естественно, выглядели заманчиво для самих немцев, что приводило к нездоровой обстановке во всем регионе. Президент Бенеш не желал слышать ни о какой автономии для Судет. Заключив в 1935 году договоренности с СССР и Францией, он надеялся, что обеспечил себе эффективную защиту, а если понадобится, то и военного характера, что, безусловно, означало бы просто-напросто мировую войну.
20 марта 1938 года премьер-министр Чемберлен, наслаждаясь в Чекерсе «нежным карканьем» грачей («у нас их 24 гнезда, а вчера я нашел гнездо дрозда с четырьмя яйцами»[402]), написал сестре о своем видении международного положения:
«Эту неделю настолько плохой сделали вовсе не нападки оппозиции и предполагаемые интриги среди моей собственной партии (все там отметились… <…> включая Уинстона, Хор-Белишу и Бутби). Реальный источник проблемы, которая полностью занимает мой ум, одно европейское государство и то, какой должна быть наша собственная реакция на все происходящее. С Франко, побеждающим в Испании при помощи немецкого оружия и итальянских самолетов, с французским правительством, в котором нельзя быть уверенным и которое, я подозреваю, находится в связях с нашей оппозицией, с русскими, украдкой и ловко дергающими за все ниточки, чтобы вовлечь нас в войну с Германией (наша секретная служба не проводит все свое время, заглядывая в чужие окна), и наконец с Германией, слишком триумфально ощущающей ее власть, перспектива выглядит действительно черной. Перед лицом таких проблем, которые появляются раз за разом, нужно проявить «обычное мужество» и выйти на авансцену, показав ясное, решительное, смелое, безошибочное лидерство. Все остальное — пустая болтовня, чтобы досадить человеку, который должен взять на себя ответственность за последствия всего этого. На самом деле, план «Великого Союза», как Уинстон его называет, пришел мне в голову задолго до того, как он упомянул о нем. <…> На прошлой неделе я говорил об этом плане с Галифаксом, и мы представили его экспертам Ф. О. Это очень привлекательная идея на словах, пока ты не начинаешь исследовать ее осуществимость. С того момента привлекательность сразу исчезает. Можно только посмотреть на карту, чтобы увидеть, что ничего, что могли бы сделать Франция или мы, не сможет спасти Чехословакию от захвата немцами. <…> Австрийская граница практически открыта; заводы Шкоды находятся на небольшом расстоянии от немецких аэродромов, железные дороги все проходят через немецкую территорию, Россия на расстоянии в 100 миль. Мы не можем помочь Чехословакии, и она просто будет предлогом для вступления в войну с Германией. <…> Поэтому я оставил любую идею дать гарантии Чехословакии или Франции в связи с ее обязательствами перед этой страной.
Моя идея в настоящее время состоит в том, что мы должны снова начать говорить с Гитлером. <…> и сказать что-то вроде этого: «Мы справедливо вас предупредили, что, когда вы применили силу в Австрии, вы потрясли общественное мнение до такой степени, чтобы дать начало самым неприятным последствиям. Все же вы упрямо пошли своим путем, и теперь вы видите сами, насколько правы мы были. Это лишило нас всякой возможности при нынешних обстоятельствах продолжать обсуждать колонии. Но бесполезно плакать о пролитом молоке, и то, что мы должны сделать теперь — это рассмотреть, как мы можем восстановить доверие, которое вы разрушили. Все думают, что вы собираетесь повторить австрийский поворот и в Чехословакии. <…> Лучшее, что вы можете сделать, состоит в том, чтобы сказать нам точно, что вы хотите для судетских немцев. Если это будет разумно, мы убедим чехов принять ваш план, и, если они сделают это, вы должны дать гарантии, что вы оставите их в покое». Я уверен, что при таких обстоятельствах я мог бы быть готов участвовать в некоторой совместной гарантии чешской независимости вместе с Германией. <…> В любом случае такой план, кажется, способен отложить кризис и возможно предотвратить его вообще.
Думаю, Ф. О. быстро возвратится к этой идее, хотя в настоящее время там не хотят, чтобы мы сближались с Гитлером, и рекомендовали Бенешу обращаться к фюреру напрямую. Я думаю, что Ф. О. неправ, но у меня будут дальнейшие переговоры по этому предмету с Галифаксом сегодня или завтра. Какое счастье, насколько же я благодарен за то, что я не должен иметь дело с Энтони в эти смутные времена»[403].
Письмо процитировано практически полностью, так как включает в себя объективную расстановку сил на момент весны 1938 года, а также содержит те планы премьер-министра, которые он и будет в дальнейшем претворять в жизнь.
Как можно заметить, идея дать военные гарантии Чехословакии была первой мыслью Чемберлена, от которой он отказался по весьма понятным причинам. И дело было не только в территориальном положении. Ни один англичанин не стал бы проливать кровь ни за Вену, ни за Прагу. Но и оставаться в стороне, в «блестящей изоляции» от европейских дел ни Британия, ни Чемберлен не могли. Относительная бескровность аншлюса Австрии премьер-министра успокаивала, к тому же проблемы судетских немцев действительно были реальны, чтобы не относиться к ним, как к капризу Гитлера. Все же 24 марта Чемберлен произнес речь в палате общин, общий смысл которой сводился к тому, что если война из-за Чехословакии вспыхнет, она вряд ли оставит в стороне и государства, напрямую не связанные с ней обязательствами.
Во Франции к апрелю 1938 года наконец-то сформировалось правительство, которое продержалось у власти более одного месяца. Возглавил его Эдуар Даладье, а министром иностранных дел стал Жорж Бонне, старый знакомый Чемберлена по конференции в Лозанне: «Я не нахожу Даладье столь же понимающим, каким был Шотан, но он кажется простым и прямым, хотя, возможно, не столь сильным, как его репутация. Бонне я знаю с 1932 года: он умен, но амбициозен и интриган. Французам не очень везет с их министрами иностранных дел». Бонне в своих мемуарах о Чемберлене отзывался исключительно хорошо: «В 1938–1940 гг. я часто встречался с ним и всегда находил его дружелюбным. <…> За стеклами очков блестел живой взгляд. Телом он был так же тверд, как духом. Вырезанный из цельного куска, он, не отвлекаясь, шел прямо к цели. Его мысль была ясной и прямой. Говорил он исключительно точно и без обиняков. Он даже немного бравировал тем, что не упускал ни одной детали. Собеседники порой могли быть не согласны с ним, но никто никогда не мог пожаловаться на малейшее недоразумение»[404].
