«Умиротворять» дуче в июне 1935 года был направлен Энтони Иден, но он, напротив, только испортил англо-итальянские отношения. Иден решил, что дуче не нуждается в снисхождении и умиротворении, «выплюнув» такую характеристику Муссолини: «Он не джентльмен»[282]. «Мы поняли, что мы враги, — сказал Муссолини Ракеле (своей жене. — М. Д.). — Я временно, а он — заклятый враг Италии»[283]. Вряд ли, конечно, Бенито Муссолини был джентльменом, но это опять же не означало того, что с ним и его страной не стоило считаться. Этот июньский антиитальянский поворот Идена, которого он и после будет упорно придерживаться, безусловно, сыграл важную, если не решающую роль в дипломатических реалиях не только Британской империи, но и всей Европы.
Тем временем произошли перестановки в Форин Оф-фисе: Джона Саймона сменил Самюэл Хор, чье назначение министром иностранных дел лоббировал в первую очередь Чемберлен, полагая, что с Иденом они прекрасно сработаются. Чемберлен всегда высоко оценивал способности Энтони Идена в дипломатии восточного направления, поэтому настаивал, чтобы именно он поехал в Варшаву и Москву в начале 1935 года. Однако Иден сосредоточил свои выдающиеся способности на Италии, о чем в июле Чемберлен записал в дневнике: «После визита Идена в Рим стало ясно, что Муссолини решил съесть Абиссинию, независимо от соглашений, гарантий и договоров. <…> Но если, в конце концов, Лига продемонстрирует, что неспособна к эффективному вмешательству, чтобы остановить эту войну, будет практически невозможно поддерживать идею о том, что ее (Лиги Наций. — М. Д.) существование оправдано вообще»[284]. Итальянский посол граф Гранди сказал Чемберлену в конце июля, что все еще есть два месяца до начала каких-либо активных действий со стороны Италии[285].
Невилл Чемберлен к тому моменту занимался предстоящими Всеобщими выборами и готовился отражать атаки лейбористов, которые обвиняли и его, и Консервативную партию, и все Национальное правительство в «подготовке к войне», ввиду планов по пересмотру бюджета на перевооружение, о чем говорилось выше. Выборы и выработка партийной политики отнимали у него столько сил, что после всего этого он «чувствовал себя скорее мертвым, чем живым»[286], но тем не менее, как мог, помогал Хору, в частности готовить речи.
Новый министр иностранных дел Сэм Хор пытался предпринять какие-то шаги в Лиге Наций, чтобы предотвратить возможность итало-абиссинского вооруженного конфликта. В своей знаменитой женевской речи он говорил, что «безопасность многих не может быть обеспечена усилиями нескольких». Хор был абсолютно убежден в том, что действовать в одиночку Британии не стоит, она должна сотрудничать по этому вопросу в первую очередь с Францией. Во Франции же тем временем сложилась крайне тяжелая внутриполитическая обстановка, так как за власть сражались несколько группировок. К лету 1935-го победила группа Пьера Лаваля, который стал премьер-министром и тормозил ратификацию франко-советского договора, хотя сам же его и заключил в начале года, а также был полон надежд договориться с Италией о сотрудничестве. Противоположную точку зрения имела группа Леона Блюма, которая изо всех сил противилась политике Лаваля и имела определенный вес в парламенте Третьей республики.
Все это лишь тормозило возможность быстрого и адекватного решения по вопросам назревающей войны. В Лиге Наций был создан так называемый Комитет пяти, который предлагал свой план по урегулированию ситуации, но Муссолини план этот отверг, а в октябре и вовсе вторгся в Абиссинию. Лига, несмотря на призывы абиссинского императора Хайле Селассие предпринять военное вмешательство в этот конфликт, ограничилась экономическими санкциями против Италии, введенными в ноябре 1935 года. Никаких особых плодов это не приносило, поскольку санкции не включали в себя топливные ресурсы и, в частности, нефть. Если бы Италии отказались продавать нефть те же Соединенные Штаты да и все остальные государства, это было бы не лучшим вариантом развития событий для Муссолини, который такого исхода боялся, и такой исход неизменно означал бы начало военных действий.
Опасался подобного поворота событий и Пьер Лаваль, который идею нефтяных санкций отвергал. Наблюдая за ситуацией, Чемберлен писал в дневнике: «США уже пошли намного дальше, чем обычно. <…> Следовательно, к вопросу относятся серьезно. <…> При необходимости мы должны взять лидерство (в решении этого вопроса. — М. Д.) сами, а не позволить вопросу плыть по течению. <…> Если бы мы отступили теперь из-за угроз Муссолини, мы оставили бы американцев в подвешенном состоянии. А они были бы неспособны сопротивляться аргументам своих поставщиков нефти. <…> Неизбежно, что при таких обстоятельствах США должны будут отказаться в будущем помогать нам в любой ситуации. Санкции падут, а Лига потеряет свою репутацию. <…> Мы должны прояснить в Женеве, что Франция, а не мы, блокировала нефтяные санкции»[287].
Взять на себя лидерство решился Сэм Хор, который из Швейцарии и направился в Париж для встречи с Лавалем. Хор был переутомлен не только морально, но и физически всей этой ситуацией, длившейся уже полгода, он даже несколько раз падал в обмороки и отчаянно нуждался в отдыхе, а ему предстоял очередной этап переговоров, да еще и с «изворотливым» Лавалем.
Французский премьер-министр популярно объяснил британскому министру иностранных дел, что в случае введения Империей нефтяных санкций и следом вспыхнувшей войны Франция вряд ли сможет гарантировать Британии необходимую поддержку. Лаваль предложил Хору план, по которому Абиссинии предстояло быть разделенной на две области и одна из них должна быть подчинена Италии. Единственное, что смог сделать Сэм Хор, это вытребовать порт для Абиссинии. Он пытался также побороться за увеличение остававшейся Абиссинии территории, однако в результате глубокой ночью план все же был подписан.
Собственно, само подписание плана или пакта Хора-Лаваля не было такой уж страшной катастрофой. Пакт еще следовало передать правительствам стран Лиги для обсуждения, внесения поправок и ратификации. Иными словами, это соглашение было только черновиком возможного будущего договора. Но премьер-министр Лаваль решил миновать эти ненужные, по его мнению, стадии и продемонстрировать свою работу в первую очередь французам, поэтому соглашение уже утром было представлено прессе как окончательный вариант урегулирования итало-абиссинского конфликта. Это ставило под угрозу не только карьеру Хора, который сразу после подписания пакта наконец уехал отдыхать в Альпы и не знал, что Лаваль передал его текст журналистам. Это ставило под угрозу также авторитет Лиги Наций, которая вопросы санкций должна решать коллегиально, а не таким образом.
Все это поставило в крайне уязвимое положение и британское правительство, члены которого, мягко говоря, очень удивились, прочитав в утренних газетах, что их министр вместе с французским премьером отдали половину африканской страны итальянскому дуче. Вот как описывал те события в письме сестре Чемберлен, министр финансов и второе лицо Кабинета: «Когда Сэм уехал в Париж в субботу 7-го (7 декабря 1935 года. — М. Д.), мы понятия не имели, что он будет приглашен рассматривать подробные мирные предложения. Я верил, и насколько я знаю, мои коллеги полагали также, что он собирался остановиться в Париже на несколько часов по пути в Швейцарию и обсудить с французами такие условия, которые, как мы могли бы сказать Лиге, «не наносят ущерб возможностям благоприятного решения проблемы введением этой особенно провокационной дополнительной санкции в данный момент». Вместо этого был согласован ряд предложений, и всему этому французами было позволено просочиться в прессу, чтобы лишить возможности нас исправить предложения или даже отсрочить принятие их, не бросая нашего собственного министра иностранных дел… Ничто не могло быть хуже, чем наше положение. Наш престиж в иностранных делах и дома и за границей рассыпался как карточный домик. Если бы мы должны были бороться на выборах снова, мы могли бы потерпеть поражение… Ты можешь найти некоторое утешение в том, что, если бы я был премьер-министром, дискредитация ждала бы меня, вместо С<тэнли> Б<олдуина>. Это верно, если бы то же самое случилось. Но я утверждаю с некоторой уверенностью, что при мне этого не произошло бы»[288]. Болдуин мало вникал в эту внешнеполитическую линию, поэтому Чемберлен и был уверен, что при более пристальном контроле премьера подобное не могло случиться. Между тем Рандольф Черчилль, сын Уинстона, прочил даже его, Чемберлена, в кресло главы Форин Оффиса в тот момент.
