Не готова была видеть Германию полноценным партнером для ведения международной политики и Франция, которая отказывала рейху в какой-либо возможности перевооружения и к тому же сама постоянно конфликтовала с Италией из-за африканских колоний. Европейские государства своими отношениями напоминали клубок змей, переполненных ядом взаимных претензий и враждебности.
Невилл Чемберлен никогда не был германофилом, немцы ему были непонятны, а иной раз и неприятны, как после убийства австрийского канцлера Энгельберта Дольфуса — «несчастного маленького Дольфуса», погибшего во время фашистского путча в июле 1934 года от рук австрийских нацистов (высланных ранее из страны, прошедших выучку в Мюнхене и вернувшихся в Австрию при поддержке из Берлина). Чемберлен писал сестре, что сила «это — единственное, что понимают немцы»[273]. Но унижать Германию (считавшую и так себя униженной Версальским договором 1919-го и Версальскими соглашениями начала 1920-х, в результате чего у нее были отобраны колонии, часть территории, до минимума сокращены армия, вооружение, наложены огромные репарации и т. д., что и породило реваншистские настроения), не считаться с ее объективными требованиями и интересами Чемберлен не стремился. В отличие от многих фронтовиков в британском национальном правительстве, а оно в 1931 году практически состояло из участников Первой мировой войны. Равно как не стремился и начинать с Германией военные действия, хотя считал именно Третий рейх потенциальным будущим врагом Британии: «Гитлеровская Германия — это хулиган Европы, но я не отчаиваюсь»[274].
«В данный момент, осенью 1934 года, нет никакой непосредственной угрозы нашей безопасности, — полагал Чемберлен. — Но есть общее предчувствие будущей угрозы, будет ли это вопросом 2, 3, 5, или 10 лет, или четверти века, когда подобное сможет произойти, но угроза эта будет исходить из Германии»[275]. Прогерманские чувства премьер-министра Великобритании были весьма преувеличены советской историографией. Но не было в нем и воинственной германофобии, за что он получал упреки от Леопольда Эмери, своего старого друга, в робости, нудности и безынициативности. У Эмери всегда имелось свое особое мнение по любому вопросу, правда, к великому сожалению для него же, его мнение не всегда представляло интерес для других.
Сознавая, на какой зыбкой почве стоит мир в Европе, Невилл Чемберлен вряд ли имел другой выбор, чем путь исключительно аккуратных, неспешных действий. Начав проверять отечественную обороноспособность, Чемберлен пришел к выводу, что войны с Германией и Японией одновременно Британская империя не выдержит. Обеспокоенный таким положением вещей еще в 1934 году, он уже тогда начинает лоббировать заключение пакта о ненападении с Японией, поскольку в случае войны помощь со стороны Соединенных Штатов виделась ему весьма и весьма призрачной: «Американцы в основном стремятся убедить своих людей, что они не собираются быть вовлеченными в выполнение каких-либо обязательств в любой другой части мира»[276]. Форин Оффис вновь не поддержал его «смелого и оригинального»[277], по собственным словам Чемберлена, решения.
Зато Чемберлен поддержал решение министра иностранных дел Саймона ехать в Берлин в 1935 году, с ним отправился в качестве «партийного торийского комиссара» и молодой Энтони Иден (в будущем, в 1955–1957 годах, премьер-министр Великобритании). Но кроме устных договоренностей с Гитлером о том, что все вопросы в Европе должны быть решаемы мирно, эта встреча ничего не принесла. Определенным шагом стало лишь подписание летом 1935 года военно-морского англо-германского соглашения, согласно которому флот Третьего рейха по численности мог теперь составлять 35 процентов от флота Британской империи. Соглашение означало для рейха признание Великобританией несправедливости Версальского договора, который ограничивал германские военные силы, то есть фактический отказ от этого договора.
Не будем забывать, что Невилл Чемберлен тогда, в 1935-м, был канцлером Казначейства (то есть министром финансов) и внешнюю политику определять не мог. Занимался дипломатией на тот момент еще относительно здоровый Рэмзи МакДональд. После январского франко-итальянского соглашения, направленного против ремилитаризации Германии и в защиту Австрии (была признана ее независимость), британский премьер-министр в апреле 1935 года инициировал встречу трех глав государств — Великобритании, Франции, Италии — в формате Стрезской конференции (названной по итальянскому городку Стреза, где состоялась встреча). Таким образом, МакДональд с французским премьером Фланденом и итальянским дуче Муссолини создали так называемый «Фронт Стрезы».
В основе этой внешнеполитической линии лежала теория создания противовесов. Теперь Британия, Франция и Италия составляли противовес Германии, которая, в свою очередь, как предупреждал еще в начале 1934 года французский министр Барту, могла бы заключить пакт с Советским Союзом, что спустя пять лет и произошло. Так или иначе, политика противовесов чревата тем, что создание нескольких источников силы рано или поздно может привести к возникновению нескольких же враждующих лагерей, и это, собственно, позже и случилось.
Чемберленовская схема создания «международной полиции» и сотрудничества сразу шести европейских государств была куда более здравой. Несмотря на все потенциальные угрозы, исходившие от рейха, договариваться с ним о стабилизации ситуации было не то что возможно, а просто необходимо. Если даже отбросить все моральные аспекты, останавливало Британию от воинственной политики следующее: а) слабейшее состояние ее собственной армии; б) решительный отказ доминионов и колоний поддерживать метрополию в случае европейской войны.
Об этих простых на первый взгляд факторах почему-то забывали такие политики, как Леопольд Эмери, Уинстон Черчилль и К°. Внешнеполитическая линия, которую отстаивал Чемберлен, была более естественной для островной страны, ослабленной предыдущей войной, а также имевшей серьезные внутренние проблемы[278]. Можно было найти союзников для создания своего лагеря силы, но это бы угрожало возможной будущей военной развязкой, чего Британская империя позволить себе не могла. Однако в итоге именно такая политика, которой опасался Чемберлен, позже и разрушила Империю.
Договоренности Стрезы развязали руки Муссолини в Африке. Еще в апреле он заключил дополнительное соглашение с французской стороной об африканском побережье, что стало практически зеленым светом для начала его абиссинской кампании. 12 мая 1935 года Чемберлен писал, что «Муссолини кажется полным решимости предпринять абиссинское приключение»[279]. Через неделю он сокрушался в дневнике: «Это действительно кажется варварским, что в эти дни все должно быть подчинено власти человека, который по собственной прихоти или с целью сохранить свое личное влияние готов пожертвовать жизнями тысяч итальянцев»[280].
Абиссиния (Эфиопия) хотя и была включена в Лигу Наций по настоянию Франции, но как африканская страна, все еще остающаяся в стадии вассального феодализма, сильно отличалась от европейских уровнем развития. Поступали регулярные отчеты о набегах эфиопов в соседние земли за новыми рабами. Уинстон Черчилль без обиняков говорил о том, что «никто не может поддержать мнение, что Абиссиния — здоровый, достойный и равный член лиги цивилизованных стран»[281]. Но все же это еще недостаточный повод для того, чтобы Италия могла так просто взять и захватить эту страну.
