В отличие от Болдуина, который руководил исподволь, во многие проблемы правительства просто не вникая из-за недостатка знаний или банального нежелания разбираться с этими проблемами, Чемберлен совал свой хищный нос практически во все вопросы повестки дня еще будучи министром финансов, а уж получив пост премьер-министра — тем более.
Авторитаризм его был вызван в первую очередь пониманием того, что за все и за всех так или иначе отвечать будет он: «Действительно, я не думаю, что долгий рабочий день или тяжелый труд — наиболее тревожный аспект обязанностей премьер-министра. Наиболее тревожно, кажется мне, знание, что во всех недоумениях и проблемах, которые день за днем только увеличиваются и встают перед любым правительством в эти беспокойные времена, окончательная решающая ответственность должна лечь на плечи премьер-министра»[263]. Такое отношение многим казалось чересчур властным и позволяло его противникам рассуждать о том, что «консерваторы теперь получили своего фюрера, премьер-министр становится все более диктаторским»[264].
Сэм Хор, его давний друг и коллега, в новом правительстве Чемберлена получивший пост министра внутренних дел, позже в мемуарах, сравнивая стиль трех премьер-министров, под началом которых служил, называл МакДональда «романтиком», Болдуина «гуманистом», а Чемберлена в первую очередь «аналитиком», «острый ум которого штурмовал проблемы правительства, разбирал их и закреплял на тех пунктах, которые действительно имели значение»[265]. Он, как прожектор, выхватывал из темноты хаоса проблем основное и прикладывал все усилия, чтобы разобраться в той или иной ситуации[266].
Но если ситуация в стране была более или менее самим же Чемберленом стабилизирована, то ситуация в мире с каждым днем все заметнее обострялась. «Эти следующие два года могут быть очень важными в истории Европы, и пройдут ли они в хаосе или в постепенном успокоении старой вражды и восстановлении уверенности и стабильности, будет, весьма вероятно, зависеть от роли, которую сыграет эта страна. Роль эта будет важной и, может быть, решающей»[267], — говорил Невилл Чемберлен в конце мая 1937 года.
Чемберлен не ошибся. Действительно, следующие два года (ставшие преддверием начала новой мировой войны) оказались роковыми для Европы, которая в то время представляла собой кипящий котел с ядовитым варевом, над которым макбетовскими ведьмами колдовали то Гитлер, то Муссолини, то полковник Бек, министр иностранных дел Польши, то Эдвард Бенеш, президент Чехословакии. Остужать этот отвар следовало Лиге Наций, учрежденной по инициативе президента США Вудро Вильсона после заключения Версальского мирного договора (подписанного 28 июня 1919 года в Версальском дворце во Франции и официально завершившего Первую мировую войну, а первое рабочее заседание Лиги Наций состоялось 16 января 1920 года в Женеве). Но остудить, к примеру, Третий рейх уже никак не удавалось, поскольку в октябре 1933 года рейх покинул Лигу Наций, предварительно устроив срыв Конференции по разоружению 1932–1933 годов.
Тем временем в искусственно созданном после Первой мировой войны по Версальской системе государстве, Чехословацкой Республике, проживало три с половиной миллиона немцев, а также другие народности, для которых никто не проводил плебисцита и не спрашивал, согласны ли они с такой своей участью. В Австрии немцев проживало шесть с половиной миллионов, и далеко не все они были довольны их территориальной принадлежностью.
А вот Кабинет министров Великобритании был категорически недоволен состоянием своей армии. С 1920 года все министерства, особенно военные, были подчинены приказу: «никакой большой войны в течение десяти лет». По этой инструкции осуществлялось их планирование, и британская военная мощь была ощутимо сокращена. Производство линкоров ограничивалось Вашингтонским соглашением 1922 года; в пригодном для военных действий состоянии находились менее пятидесяти крейсеров. Военно-воздушные силы, на момент 1919 года насчитывающие 187 подразделений, в течение следующих четырех лет были так быстро рассеяны, что осталось только 18 подразделений, готовых для самообороны. И хотя в 1923 году Сэм Хор начал увеличивать количество авиационных подразделений и планировал довести их до пятидесяти двух к 1929 году (концу его второго срока полномочий как министра авиации), но реально удалось довести их количество только до тридцати одного. Военно-воздушные силы Великобритании по численности занимали пятое или шестое место в Европе. Были расформированы 9 полков кавалерии, 61 батарея и 21 батальон пехоты. Территориальная армия составляла 40 тысяч человек. Таким образом, к 1930-м годам действительно «разоружена» была только Британская империя, тогда как многие страны на континенте вооружение только наращивали.
Невилл Чемберлен первым из поствоенных министров финансов стал пересматривать расходы на оборону не в сторону уменьшения, которое всегда вызывало сочувствие у общественности, а в сторону увеличения, что, напротив, вызывало шквал критики. Именно поэтому он восклицал: «Бог ты мой! Бог ты мой!» — подготавливая статью военных расходов для бюджета 1936 года. «Когда страна изучит, сколько мы планируем в этот год потратить на вооружения, это станет для нее шоком. И это будет полезной вещью, потому что может помочь подготовить их к худшему — намного худшему, что еще может случиться»[268].
Проекты его бюджетов 1936 и 1937 годов предполагали достичь цифры в полтора триллиона фунтов стерлингов на военные расходы в течение пяти лет. Разумеется, по сравнению с рейхом, чьи оборонные расходы составляли на тот момент около триллиона ежегодно[269], цифра эта была мала, но и она не нашла одобрения у палаты общин. Оппозиция, особенно лидер лейбористов мистер Эттли, по данным опросов самый выдающийся премьер-министр XX столетия[270] (этот пост он будет занимать в 1945–1951 годах), решительно выступал против подобных мер. «В вооружениях нет никакой безопасности. И мы не станем партией поддержки их накопления»[271] — вот что говорил Клемент Эттли. Лейбористы полагали, что увеличение военных расходов идет вразрез с политикой коллективной безопасности, и настаивали на традиционном пацифизме. Но сказать, что своими бюджетами Невилл Чемберлен разыгрывал карту войны, тоже невозможно.
Его идеей было создание так называемой «международной полиции», которая, в отличие от Лиги Наций, стала бы более эффективным инструментом поддержания ставшего таким хрупким мира. Еще в 1934 году Чемберлен обдумывал эту идею, о чем писал сестре: «Я сделал ему (Джону Саймону, тогда министру иностранных дел. — М. Д) набросок плана, который я называю планом ограниченной ответственности. В голой схеме он состоит из взаимной гарантии, по которой Германия, Франция, Италия, Великобритания, Польша и Чехословакия <…> обязуются оказывать ограниченную военную помощь, чтобы поддержать потерпевшую сторону в случае нападения. Сама помощь может насчитывать много альтернатив, например, два подразделения или пять авиаподразделений, или три крейсера и десять подводных лодок и т. д., и т. д., и т. д. Требовалось бы четкое решение, но я полагаю, что в этом есть зародыш практической схемы. Это на самом деле была бы международная полиция, чтобы помочь потерпевшей стороне»[272].
Фактически это означало бы военные взаимогарантии между шестью основными европейскими державами, четыре из которых на тот момент (Германия, Италия, Польша, Чехословакия) как раз и представляли наиболее серьезную угрозу европейскому миру своими конфликтами. Конечно, у этой схемы были свои минусы: Чемберлен не предусматривал участие Советского Союза, равно как и участие США или Китая и Японии. Но были и плюсы: шесть стран стали бы полноценными партнерами. Чемберлен долго боролся за этот прекрасный, но утопический план в первую очередь с собственными коллегами, а также с Форин Оффисом, с начальниками штабов и т. д., которые к такому смелому решению были не готовы.
