Иными словами, все это грозило мировому сообществу новой, еще более сокрушительной волной и экономического, и политического кризиса. «Последствия отказа от оплаты были бы так серьезны, что… мы должны стараться избежать их, пока остается хотя бы мизерный шанс счастливого исхода»[227], — констатировал министр финансов. После длительных совещаний с Кабинетом министров Чемберлен решился на то, что 10 декабря 1932 года долг Соединенным Штатам был уплачен золотом, хотя канцлер Казначейства особо подчеркнул, что это не означает возобновления ежегодных выплат. Тем не менее, как говорится, Европа сохранила свое лицо.
Новоизбранный президент США Франклин Рузвельт в январе 1933 года прислал в Британию своего представителя, который передал самые сердечные заверения избранного, но пока еще ожидающего инаугурации (она должна была состояться 4 марта) президента в том, что вопросы военных долгов он держит под особым своим контролем и что они будут урегулированы с наилучшим результатом для всех заинтересованных сторон. Тем не менее, несмотря даже на апрельский визит в США премьер-министра Великобритании МакДональда и переход на рельсы «Нового курса» Рузвельта, к июню 1933 года Лондон опять получил предложение об уплате «символических» десяти миллионов долларов.
Канцлер Казначейства воспринял это предложение скептически: «Сейчас мы заплатим 10 миллионов, почему бы им и в следующем декабре не попросить нас выложить еще 10 миллионов, а через год затребовать еще два платежа по столько же»[228]. Чемберлен был готов заплатить десять миллионов серебром, что составило бы половину от требуемой суммы, но речь ведь шла о «символическом» платеже. В итоге Британия все-таки заплатила все десять миллионов долларов тем же серебром, но с условием, что Рузвельт более подобных требований предъявлять не станет. Тем и пришлось довольствоваться Соединенным Штатам, которые в июле практически сорвали Мировую экономическую конференцию, проходящую в Лондоне, что заставило Чемберлена охарактеризовать их как «хамскую страну»[229]. Его взгляды разделил французский министр Жорж Бонне, с которым они сошлись во мнении, что США давно отделили себя от Европы, тогда как Британия должна больше внимания уделять делам на континенте и особенно отношениям с Францией[230]. Надежд на улучшение британо-американских отношений было мало.
С середины лета 1933 года до середины лета 1934-го министр финансов Британской империи, пользуясь поддержкой МакДональда, Болдуина, а также лорда Ирвина, который стращал других министров тем, что «они не осведомлены по этим вопросам, поэтому лучше остальных должны подчиняться решениям (канцлера. — М. Д.)»[231], пытался достигнуть договоренностей с США по вопросу выплат военных долгов. Но, как предсказывал Чемберлен, Рузвельт и в декабре 1933-го, и после требовал все те же «символические выплаты», пока уже его родной американский Конгресс не принял в июне закон Джонсона, запрещающий подобную практику. Это закрыло вопрос военных выплат Соединенным Штатам и обогатило британский бюджет, работать над которым Чемберлену теперь стало куда легче.
Финансовая политика Невилла Чемберлена не была рассчитана на быстрый и кратковременный успех, который, к примеру, мог бы гарантировать легкую победу на выборах, но после грозить падением в экономическую бездну. «Канцлера никто не похвалит. <…> Но я все равно доволен исполнением своих обязанностей, поскольку я вижу их перспективу и доверяю признание будущему, — рассуждал Чемберлен о собственной работе, добавляя: — Чем долгосрочнее перспектива, тем более раздражено общественное мнение»[232]. Мало заботясь о сиюминутной своей репутации, Чемберлен закладывал фундамент под общее оздоровление экономики, которое, естественно, происходило не за один день и даже не за один год. Например, доля национального продукта только снижалась в период с 1931 по 1934 год, но после стабилизировалась и дала резкий рост в 1937 году.
Разочарованный отсутствием немедленных результатов, МакДональд принялся за старое и возобновил свои контакты с экономистами и банкирами, продолжая посвящать их во все детали правительственной политики. На этот раз Чемберлен уже «показал зубы»[233], и премьер-министр пересмотрел свое поведение. К 1934 году чемберленовские ростки дали свои всходы. Экономическая ситуация начинала стабилизироваться, налогообложение было сокращено на 60 миллионов фунтов стерлингов, что позволяло «человеку с улицы» вздохнуть свободнее. Бюджет, который Невилл Чемберлен представлял в мае, оказался настолько проработан и выверен, что «ни у какого другого бюджета, по воспоминаниям, не было настолько хорошего приема и в палате, и в стране»[234].
Также постепенно нормализовалась ситуация и с безработицей, которой часто попрекали Чемберлена. Если в январе был пик показателей и насчитывалось около трех миллионов безработных, то уже к 1937 году их оставалось менее полутора, даже на угольных шахтах, самой пострадавшей области промышленности, процент безработных сократился с 40 до 18. Начало оживать сельское хозяйство, производство пшеницы возросло на 44 процента, бекона — практически вдвое. Помимо прочего начался так называемый «жилищный бум», ведь министр финансов еще находил время составлять план по трущобам для Хилтона Янга, министра здравоохранения, вникать в проблемы Джона Саймона, занимающегося политикой перевооружения, да и решать многие другие вопросы. «К несчастью, особенность моего характера в том, что я не могу рассматривать проблему, не пытаясь найти ее решения. Таким образом, я практически принял на себя теперь управление комитета по оборонным требованиям страны»[235], — писал он сестре.
Безусловно, это желание помочь, даже в чем-то сделать за других работу, повесило на Чемберлена седло «вьючной лошади», с которой его сравнивал Уинстон Черчилль. В декабре 1934 года, после того как экономическая ситуация выровнялась, Чемберлену предлагали перейти в Фо-рин Оффис, повторив судьбу своего старшего брата, и стать министром иностранных дел, но он отказался, в частности потому, что «ненавидел поездки в Женеву и терпеть не мог официальных церемониалов»[236], - как писал в дневнике. Его энергия, энтузиазм, несмотря на уже преклонный возраст, резко контрастировали с апатичностью Болдуина и болезненной усталостью МакДональда. Неудивительно, что они с удовольствием перекладывали на Чемберлена максимально возможное количество своих обязанностей. «Я все больше и больше тащу это правительство на своей спине. Премьер болен и устал, С. Б. устал и не будет заниматься проблемами»[237], — писал он в дневнике 8 марта 1935 года. Но уставал иногда и Чемберлен, особенно видя враждебные нападки прессы. «Иногда я чувствую себя склонным сказать: хорошо, если люди такие дураки, что не понимают всей нашей работы, пусть варятся в их собственном соку, раз уж он им так нравится. Почему один человек как раб должен работать и беспокоиться о таких неблагодарных и не ценящих ничего собаках. Но это все потому, что каждый иной раз может уставать»[238], — сетовал он в письме сестре.
Зато энергии было не занимать внезапно восставшему из вигийского небытия Дэвиду Ллойд Джорджу, которого успехи его давнего врага канцлера Казначейства изрядно раздражали. В противовес чемберленовской политике уравновешенных бюджетов весной 1935 года он предложил Британии свой «Новый курс» по аналогии с рузвельтовским. Предложения эти он направил не только в прессу, но и Болдуину с МакДональдом, которые уделили их рассмотрению определенное внимание. Обнаружив, что тень «валлийского карлика» замаячила в Кабинете министров, Чемберлен немедленно пригрозил своей отставкой[239], равно как и добрая половина остальных министров, не желавших работать с Ллойд Джорджем[240], и лично взялся за изучение концепции, памятуя о том, что правительство все же не принадлежит ему, а исповедует межпартийное сотрудничество.
