В мае 1927 года, продолжая довольно мурлыкать, Остин Чемберлен разорвал дипломатические отношения с Советским Союзом, что послужило стартом знаменитейшему, выражаясь современным языком, флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», который и сегодня необычайно популярен. Но в 1928 году старший Чемберлен едва не умер от пневмонии; младший просил сестер сказать тому, чтобы он сократил количество выкуриваемых сигарет и алкоголя, поскольку его он вряд ли послушается[174].
А тем временем некоторые чиновники Форин Оффиса говорили о том, что если уж кто и должен стать следующим министром иностранных дел, так это Невилл Чемберлен. За внешней политикой он следил все это время, не так пристально и вдумчиво, чтобы прослыть великим дипломатом, но достаточно для того, чтобы подарить своему брату формулировку о «почти невыносимых провокациях» большевистской власти, из-за чего тот отношения с СССР и разрывал. Надо сказать, ярым «антисоветчиком» младший Чемберлен не был, гораздо сильнее, нежели «молодая советская республика», его раздражали собственные британские лейбористы, которые отчасти переняли большевистскую риторику и своими бесконечными выпадами мешали его правительству работать. Чемберлен в палате общин уже не щадил никого: раз они считали его «убийцей, хамом, самым черствым и жестоким министром, который когда-либо сидел на министерской скамье»[175], он и реагировал на их нападки с должной резкостью. Например, перебил «красную Эллен» Уилкинсон[176], когда она просила прощения за свою «каверзную критику тори», переспросив: «Какую критику?» — «Каверзную». — «О, я подумал, что вы сказали кошачью критику»[177], — пояснял он под взрыв хохота даже с лейбористской скамьи[178].
Но все же основной деятельностью Невилла Чемберлена на тот момент была политика внутренняя, он был увлечен огромным проектом Закона о местном самоуправлении. Над этим проектом он работал четыре года, и ему удалось преодолеть все препятствия — а они возникали не только в палате общин, но и в Кабинете — только к 1929 году. Подготавливая почву для коренных преобразований муниципальной власти, Чемберлен ввел Билль об оценках и рейтингах, который был утвержден. Оценивать предполагалось советы графств и правительственные гранты, которые они получали из казны Его Величества и которые в основном не подвергались никакому пересмотру с 1888 года.
Еще инспектируя страну, Чемберлен заметил колоссальную разницу в делах муниципалитетов. Так, процветающий Оксфорд, например, получал из казны 102 пенса на душу, а голодному графству Мертир-Тидвилу полагалось всего 44 пенса. Все это необходимо было пересчитать и пересмотреть. Труд, который взяли на себя Чемберлен и его ведомство, был поистине геракловым, но выполнить его было необходимо. «Это будет моим выдающимся произведением, о котором скажут в моем некрологе»[179], - говорил Чемберлен об этой работе. Реформа пересматривала Закон о бедняках, с тем чтобы теперь выплаты осуществляли муниципалитеты всем категориям граждан; предполагалось провести фундаментальную реструктуризацию системы финансов местного органа власти, то есть муниципалитета, пересмотр налогообложения областей, а также непосредственное расширение полномочий самих органов самоуправления, в частности в плане медицинского обслуживания населения.
Каждую из этих мер Чемберлен скрупулезно обдумывал, а после не менее скрупулезно согласовывал с Уинстоном Черчиллем, воюя за каждый шиллинг из бюджета. Черчилль раз за разом предлагал безумные планы, вроде того, чтобы вырезать из бюджета три миллиона и раздать каждому безработному по пять фунтов, но Чемберлен такие утопические идеи на корню отметал.
Болдуина и других членов Кабинета министров беспокоили будущие выборы, которые могли быть затруднены столь объемными и малопонятными населению инициативами. Электорат, не без помощи лейбористских ораторов, мог вообразить, что правительство собирается вообще прекратить какие-либо выплаты, а это не сулило ничего хорошего. Дошло до того, что Невилл Чемберлен грозил своей отставкой, если ему продолжат связывать руки, но Болдуин его успокоил. Наконец-то Чемберлен и правительство достигли соглашения. «Грандиозная победа, и я чувствую себя подобно человеку, который выдерживал осаду в течение многих месяцев, а теперь, наконец, преуспел в том, чтобы отогнать врага!»[180] — записал он в дневнике. Но осаду предстояло еще держать в палате общин. Пресса поддерживала ажиотаж, выпуская статьи с заголовками типа «Сокрушительный удар для Невилла Чемберлена»[181] после первых, традиционно неблагоприятных слушаний и предлагая министру здравоохранения начать всю работу заново. Только после второго чтения законопроекта Чемберлен отметит в дневнике 1 декабря 1928 года: «…речь продлилась 2 1/2 часа… Когда я сел, палата приветствовала меня непрерывно в течение нескольких минут… то, что особенно поразило и тронуло меня, это что либералы и члены Лейбористской партии… присоединились с самой большой сердечностью»[182].
Все-таки Невиллу Чемберлену удалось победить и Кабинет, и палату общин. Планы по благоустройству Империи у него не истощались, да и проблемы не заканчивались. «Я очень хотел бы искоренить трущобы, увеличить льготы за материнство, разобраться со школой последипломного образования и реформой о психически нездоровых»[183], — писал Чемберлен. Впереди замаячила перспектива новых Всеобщих выборов. Понятно, что министр здравоохранения был от этой перспективы не в восторге: «Я нахожу удовольствие в администрировании, а не в политической игре… если бы мне сказали, что я никогда не смогу исполнять свои обязанности снова, я бы предпочел уйти из политики теперь»[184].
Выборы же обострили внутрипартийную борьбу. Кабинет вновь стал разбиваться на группировки. Черчилль предлагал объединиться с Ллойд Джорджем, чтобы гарантированно выиграть выборы, это его стремление поддерживал и старший Чемберлен. Для младшего же такой союз был смерти подобен (отношения с «валлийским волшебником» у него так и не наладились). Стенли Болдуин был до крайности утомлен всеми этими обстоятельствами, к тому же в Лондоне не было лорда Ирвина, на гарантированную поддержку которого они могли бы рассчитывать.
Усталость Болдуина замечали многие, и уже вслух обсуждался вопрос, кто же станет его преемником. Кандидатур было несколько, основными из них, естественно, считались Черчилль и Невилл Чемберлен. Последний не чувствовал себя счастливым по этому поводу. «Я не уверен, что все согласятся служить под моим началом. В любом случае у меня нет желания лидерства; я не уклонился бы, если бы чувствовал, что это моя обязанность, но сам я не пошевелю и пальцем, чтобы стать лидером. Я знаю, что это будет фатальным для моего душевного спокойствия»[185], — отметил он в дневнике. Черчилль же, напротив, с удовольствием бы возглавил и партию, и Кабинет, но для этого было слишком много препятствий, хотя бы то, что далеко не все консерваторы простили ему уход к либералам.
На Рождество 1928 года Болдуин и Чемберлен обсуждали возможные кадровые перестановки, сам Чемберлен подумывал о том, чтобы уйти в министерство сельского хозяйства, но перспектива невысокой зарплаты, а также положение младшего министра вне Кабинета его смущали. Болдуин думал предложить этот пост и Черчиллю, от энтузиазма которого устал, но Чемберлен отсоветовал ему это делать, мотивируя подобный шаг теми же соображениями, какими и собственную несговорчивость[186].
