Я помахал перед его лицом пачкой денег с весьма убедительными цифрами на банкнотах:

– В ваши обязанности не входит мотать мне нервы, сержант. Хотите, чтоб я был вашим клиентом? Если нет, так и скажите, я ведь могу пойти в «Центральную долину». Потому что лечь в Долгий Сон мне нужно именно сегодня.

Он все еще кипел от злости, но, похоже, сдался. Потом он начал ворчать о дополнительных шести месяцах «холодного сна» и ни за что не хотел гарантировать точную дату пробуждения.

– В контрактах обычно указывается: «Плюс-минус один месяц на усмотрение администрации с целью избежания риска при пробуждении».

– А в моем контракте не указывайте. В нем должна стоять точная дата: двадцать седьмое апреля две тысячи первого года. И мне плевать, будет это написано в бланке «Взаимной» или «Центральной долины». Вы продаете, мистер Пауэлл, а я покупаю. Не можете продать, что мне надо, так я пойду туда, где могут.

Он внес изменения в контракт, и мы заверили его своими подписями.

Ровно в двенадцать я предстал перед врачом для заключительного осмотра. Он внимательно взглянул на меня:

– Ты пил?

– Трезв как стеклышко.

– Это еще выяснить надо. Увидим.

Обследовал он меня не менее тщательно, чем «вчера». Наконец он отложил свой резиновый молоток и сказал:

– Я удивлен. Сегодня ты в гораздо лучшей форме, чем вчера. Просто поразительно.

– Вы не представляете насколько, док.

Я взял Пита на руки и гладил его, пока ему делали успокоительный укол. Потом откинулся назад и позволил им заняться мной. Я мог бы, конечно, и подождать еще день-два, но, честно говоря, мне очень не терпелось поскорей оказаться в 2001 году.

Около четырех я мирно уснул; на груди у меня покоилась голова Пита.

На этот раз я видел более приятные сны. Единственный плохой сон, который я запомнил, был не так уж плох, просто он был полон бесконечных разочарований. Это был «холодный сон», и в нем я все шел и шел, дрожа, ветвящимися коридорами, заглядывая во все двери в надежде, что уж следующая непременно окажется Дверью в Лето и за нею меня ждет Рикки. Пит мешал мне, то и дело забегая вперед; у котов есть такая вредная привычка – шнырять под ногами туда-сюда, когда они тебе доверяют и уверены, что ты не наступишь на них или не пнешь ненароком. Перед каждой дверью он проскакивал у меня между ног, выглядывал наружу, убеждался, что там все та же зима, и отпрыгивал назад, едва не сбивая меня с ног. Но нас с ним не оставляла надежда, что уж следующая-то дверь обязательно будет та самая, Дверь в Лето.

На этот раз я проснулся легко: все мне было уже привычно. Доктор был даже несколько раздосадован, что я не захотел поболтать с ним, а сразу спросил завтрак и местную «Таймс». Вряд ли стоило объяснять ему, что мне не впервой выходить из анабиоза: все равно он бы мне не поверил.

Меня ожидала недельной давности записка от Джона.

Я подумал было позвонить Джону – поприветствовать его и рассказать о колоссальной новой идее, пришедшей мне в голову во сне: сделать штуковину, которая превратит купание в ванне из обычной гигиенической процедуры в тонкое удовольствие. Но потом решил не делать этого: меня заботили другие дела. А пока я не забыл подробностей нового замысла, я кое-что записал. Вскоре я заснул. Заснул и Пит, сунув голову мне под мышку. Жаль, что не могу отучить его от этого. С одной стороны, лестно, с другой – не очень удобно.

Тридцатого апреля, в понедельник, я выписался и отправился в Риверсайд, где снял комнату в гостинице «Мишн инн». Как я и ожидал, по поводу Пита возникли сложности: автоматический коридорный взяток не берет – тоже мне усовершенствование; но помощник менеджера проявил бо́льшую гибкость в синапсах. Он внял моим доводам – хрустящим и шелестящим. В ту ночь я спал плохо. Очень волновался перед встречей с Рикки.

На следующий день в десять утра я уже представлялся директору Риверсайдского храма.

– Доктор Рамси, меня зовут Дэниел Б. Дэвис. Есть у вас клиентка по имени Фредерика Хайнике?

– Полагаю, у вас имеется удостоверение личности?

Я показал ему свои водительские права, выданные в 1970 году в Денвере, и свидетельство о выписке из храма «Лесная лужайка». Он осмотрел документы, потом меня, потом вернул их обратно.

– Я знаю, что ее должны разбудить сегодня, – взволнованно сказал я. – Распорядилась ли она разрешить мне присутствовать при этом? Я не имею в виду сам процесс – только ту минуту, когда ей введут рестимулянт и она придет в сознание.

Он выпятил нижнюю губу и безразлично взглянул на меня:

– В наших инструкциях относительно этого клиента не указано, что ее следует разбудить сегодня.

– Нет? – Я почувствовал обиду и разочарование.

– Нет. Ее пожелания были таковы: она не хотела, чтобы ее будили именно сегодня, она хотела, чтобы ее не будили, пока вы не появитесь. – Он оглядел меня и улыбнулся. – У вас, должно быть, золотое сердце, потому что вашей привлекательностью такое не объяснить.

Я вздохнул с облегчением:

– Спасибо, доктор.

– Подождите в вестибюле или погуляйте. В вашем распоряжении часа два.

Я вышел в вестибюль, забрал Пита, и мы отправились на прогулку. Я припарковал его в новую дорожную сумку, но он ею был не очень-то доволен, хотя я постарался подыскать в магазине точно такую же, как и прежняя, даже прорезал в ней окно. Должно быть, она пока еще неправильно пахла.

Мы прошли мимо «воистину чудесного местечка», но я не был голоден, несмотря на облегченный завтрак, – Пит съел мою порцию яиц, отворотив морду от дрожжевых полосок. В одиннадцать тридцать я вернулся в храм. Наконец меня впустили к Рикки.

Я мог видеть только ее лицо, тело было накрыто. Да, это была моя Рикки, но она уже стала взрослой женщиной и выглядела как спящий ангел.

– Она сейчас выходит из состояния гипноза, – мягко сказал доктор Рамси. – Стойте здесь, я сейчас начну ее будить. Да, а кошку бы лучше убрать отсюда.

– Нет, доктор.

Он хотел было что-то сказать, потом пожал плечами и повернулся к пациентке:

– Просыпайтесь, Фредерика. Просыпайтесь. Вы должны сейчас проснуться.

Ее веки затрепетали, и она открыла глаза. Блуждающий взгляд остановился на нас, и она сонно улыбнулась:

– Дэнни… и Пит. – Она протянула к нам руки – и на большом пальце ее левой руки я увидел свое кольцо.

Пит мяукнул, прыгнул на кровать и принялся тереться о ее плечо, по-своему выражая радость встречи.

Доктор Рамси хотел оставить ее в палате до утра, но Рикки наотрез отказалась. Я подогнал такси к двери храма, и мы рванули в Броули. Бабушка Рикки умерла в 1980 году, а других родственников у нее не было. Но она оставила там на хранение кое-что из вещей – в основном книги. Я распорядился отправить их в «Аладдин», на имя Джона Саттона. Рикки была немного ошеломлена изменениями, происшедшими в родном городе, и ни на миг не отпускала мою руку. Слава богу, она оказалась не подверженной ностальгии, той страшной опасности, что таит в себе Долгий Сон. Просто она хотела уехать из Броули как можно быстрее.

Поэтому я нанял другое такси, и на нем мы добрались до Юмы. Там, в книге актов гражданского состояния графства, красивым округлым почерком я вывел свое полное имя: Дэниел Бун Дэвис, чтобы ни у кого не возникло сомнений – Д. Б. Дэвис подписался под своим magnum opus. Несколько минут спустя я уже стоял, держа в ладони ее маленькую руку, и, задыхаясь от волнения, произносил: