– Я, Дэниел, беру тебя, Фредерика, в жены… до тех пор, пока смерть не разлучит нас…

Моим шафером был Пит, а свидетелей мы наскребли прямо в мэрии.

Из Юмы мы направились в гостиницу – ранчо близ Тусона – и заняли коттедж подальше от центрального корпуса. В услужении у нас был гостиничный «Трудяга», а больше нам никого и не требовалось. Пит выиграл историческую битву у кота, который до нашего приезда считался хозяином округи, после чего нам пришлось держать Пита взаперти или следить за ним во время прогулок. Насколько я помню, это было единственным неудобством. Рикки восприняла замужество как нечто само собой разумеющееся, а я – ну, у меня была Рикки, и этим все сказано.

Ну вот, пожалуй, и все. Рикки оказалась самым крупным держателем акций «Горничной, инкорпорейтед», и я воспользовался этим, чтобы обеспечить Макби более спокойную жизнь на должности «заслуженного инженера-исследователя». Чака я сделал главным инженером. Джон по-прежнему стоит во главе «Аладдина», но все время угрожает, что подаст в отставку, – надеюсь, что дело до этого не дойдет. Он предусмотрительно выпустил привилегированный пакет акций и облигации, так что теперь Дженни, он и я контролируем дело. Я не вхожу в совет директоров ни одной из корпораций и не управляю ими, они между собой конкурируют. Конкуренция – вещь полезная; не зря Дарвин придумал естественный отбор.

А сам я – «Проектная компания „Дэвис инжиниринг“»: конструкторское бюро, небольшая мастерская да старик-механик. Он считает меня тронутым, но с абсолютной точностью изготовляет детали по моим чертежам. Когда мы заканчиваем очередной проект, я продаю лицензию и принимаюсь за что-нибудь новенькое.

Я расшифровал записи бесед с Твитчелом. Написал ему об этом, добавив, что я совершил путешествие во времени и вернулся обратно с помощью «холодного сна»… Еще я униженно просил простить меня за «подначку»; спросил его, не хочет ли он прочитать рукопись книги, когда она будет закончена. Он так и не ответил – наверно, до сих пор злится.

Но я все-таки пишу книгу, а когда закончу – разошлю во все крупнейшие библиотеки. Даже если мне придется издать ее за свой счет. Я ведь в неоплатном долгу перед ним. Больше того – я обязан ему нашей встречей с Рикки и с Питом. Книгу я озаглавил «Невоспетый гений».

Дженни и Джон выглядят так, словно собрались жить вечно, – этим они обязаны достижениям гериатрии, свежему воздуху, солнцу, гимнастике и уравновешенному характеру. Дженни даже похорошела в свои… да, пожалуй, шестьдесят три! Джон все так же считает меня «просто» ясновидящим и не желает взглянуть правде в глаза. Как мне это удалось? Я пытался объяснить все Рикки. Но она страшно расстроилась, узнав, что, когда мы проводили медовый месяц, я в то же время, совершенно очевидно, находился в Боулдере, а когда разговаривал с нею в скаутском лагере, одновременно лежал в наркотическом оцепенении в долине Сан-Фернандо.

Выслушав меня, она побледнела. А я продолжал:

– Давай рассуждать отвлеченно. Теоретически. Тут все логично, если рассматривать с точки зрения математики. Скажем, берем морскую свинку – белую с коричневыми пятнами, сажаем ее на темпоральную платформу и отправляем на неделю назад. Но неделю назад мы ее уже нашли там, и с тех пор она сидит в клетке сама с собой. Так что теперь у нас две морские свинки, хотя фактически – всего одна. Но она же и другая, только на неделю старше. Поэтому если взять одну из них и отправить на неделю назад и…

– Подожди минутку! Какую отправить?

– Как – какую? Так их всего одна. Но берем, конечно, ту, что на неделю моложе, потому что…

– Но ты сначала сказал – свинка у нас всего одна. Потом сказал, что две. Потом сказал, что две и есть одна. Но ты-то хочешь брать одну из двух – а их всего одна.

– Я и пытаюсь тебе объяснить, как две свинки могут быть одной. Так вот. Если взять ту, что младше…

– А как ты узнаешь, какая из них младше, если они похожи?

– Ну, у той, которую мы будем посылать на неделю назад, можно отрезать хвостик. И когда она вернется…

– Фу, Дэнни, как жестоко! К тому же у морских свинок и хвостов-то нет!

Она, кажется, решила, что опровергла все мои доводы, – напрасно я пытался что-то объяснить. Правда, Рикки не из тех, кто беспокоится из-за таких пустяков. Увидев, что я расстроился, она тихо произнесла:

– Иди сюда, дорогой.

Она ласково взъерошила остатки моей шевелюры, поцеловала меня и сказала:

– Мне нужен ты в единственном числе, дорогой. Двоих таких для меня будет слишком много. Скажи мне лучше: ты рад, что дождался, пока я вырасту?

И я приложил все усилия, чтобы доказать ей это.

Но на самом-то деле мои объяснения ничего не проясняют. Я и сам потерял нить – словно сидел на карусели и считал обороты, а потом сбился со счета. Почему я не видел сообщения о своем собственном пробуждении? Я имею в виду второе, в апреле 2001 года, а не то, которое было в декабре 2000 года. Я должен был его увидеть, регулярно просматривая газеты после своего первого пробуждения. Меня разбудили (во второй раз) в пятницу, двадцать седьмого апреля 2001 года, значит на следующее утро в «Таймс» должны были опубликовать сообщение. Почему я его тогда, в первый раз, не видел? Вот же оно! Черным по белому: «Д. Б. Дэвис» – в «Таймс» за субботу, двадцать восьмое апреля 2001 года.

Рассуждая философически, одним росчерком пера можно с одинаковой легкостью создать новую вселенную и уничтожить Старый Свет. Неужели верна гипотеза о существовании параллельных временны́х потоков и альтернативных миров? Может, подкрутив начальные условия, я попал в другую вселенную? Даже притом что я нашел в ней Рикки и Пита? А может, где-то (или когда-то), в какой-то другой вселенной, Пит выл, пока не отчаялся, а потом, брошенный на произвол судьбы, отправился бродяжничать? А Рикки в ней не сбежала к бабушке, а вынуждена была сносить издевательства Белл?

Но газетная строчка мелким шрифтом ничего не доказывает. Той ночью я мог задремать и пропустить свое имя, а наутро попросту выбросил газету в мусоропровод, уверенный, что прочитал все. Я всегда отличался рассеянностью, особенно если думал в это время о работе.

Да и что бы я сделал, увидев? Пошел сам себя встречать – и сошел бы с ума? Нет, если б я и увидел свое имя в газете, я бы ни за что не сделал всего того, что и привело в конце концов к моему второму пробуждению. Вот потому-то этого и не случилось.

Ход событий регулируется, по-видимому, отрицательными обратными связями со своего рода «охранными цепями». И поэтому само существование этой строчки петитом зависело от того, увижу я ее или нет. У меня была вполне очевидная возможность ее увидеть, но моя способность увидеть эту строчку в данной системе считалась «запрещенным» состоянием.

«То божество намерения наши довершает, хотя бы ум наметил и не так».[50] Тут и свобода воли, и предопределение – в одной фразе. И то и другое – верно. Есть только один реальный мир – с одним прошлым и одним будущим. «Каков был изначально, таков есть и таким пребудет вовеки мир бесконечный. Аминь». Только один… Но достаточно большой и сложный, чтобы вместить в себя и свободу воли, и путешествия во времени, и все эти «обратные связи» и «охранные цепи». В пределах его правил нам разрешается все… но возвращаемся мы к тому, с чего начали.

Я не единственный, кто путешествовал во времени. И Форт, и Амброз Бирс описали много подобных случаев, которые иначе не объяснишь. А еще те две дамы в садах Трианона.[51] Подозреваю, что старый профессор нажимал кнопку чаще, чем признался мне… И это не говоря уже о других неизвестных, побывавших в прошлом или будущем. Но сомневаюсь, что о них когда-нибудь узнают. Взять хоть меня: о том, что со мной произошло, знают всего три человека. И двое из них мне не поверили. Не так уж много может путешественник во времени. Как говаривал Форт, железные дороги строят только тогда, когда приходит их время.