– Что-то я вас не понимаю. Минуту назад вы сказали, что наш план сработает, а теперь утверждаете, что режим «Загар» останется в силе навсегда.

– С некоторыми изменениями, но останется.

– Простите? Я сегодня не очень хорошо соображаю.

Он выбил на клавиатуре еще одно пиво.

– Мистер Нивенс, я никогда не думал, что мне доведется увидеть, как военный комплекс превращается в лагерь нудистов. А увидев, я уже не жду, что все вернется обратно. Потому что это невозможно. Ящик Пандоры открывается только в одну сторону. «И вся королевская конница, и вся королевская рать…»[27]

– Согласен, – ответил я. – В жизни ничто не проходит бесследно и ничто не становится как было. Но по-моему, вы преувеличиваете. Едва президент отменит режим «Загар», законы о появлении в общественных местах в непристойном виде снова войдут в силу и человека без штанов, скорее всего, арестуют.

– Надеюсь, этого не произойдет.

– Ха! Вам все-таки нужно решить, чего вам хочется больше.

– А все уже решено за меня. Мистер Нивенс, до тех пор пока существует вероятность, что на Земле остался хотя бы один слизняк, любой нормальный человек должен быть готов оголить тело по первому же требованию. Иначе его могут просто пристрелить. Не только на этой неделе или на следующей, а двадцать лет спустя и, может быть, сто. Нет, я не сомневаюсь в успехе операции, – добавил он, видя, что я собираюсь возразить, – но, простите, вы были слишком заняты их деталями, чтобы заметить: все эти меры сугубо временные и локальные. Как, например, быть с амазонскими джунглями? Вы, случайно, не собираетесь их прочесывать? Но это так, риторические вопросы. На планете около шестидесяти миллионов квадратных миль суши. Этой работе конца не видно. Черт, мы даже с крысами не можем справиться, хотя люди бьют их с незапамятных времен. А титанцы хитрее крыс и плодятся с большей скоростью.

– Хотите сказать, что мы затеяли безнадежное дело? – спросил я.

– Безнадежное? Вовсе нет. Закажите себе еще. Я просто пытаюсь убедить вас, что нам предстоит научиться жить с этим кошмаром – так же, как мы научились жить при атомной бомбе.

Я ушел из кают-компании, чувствуя себя разбитым. Моя самоуверенность куда-то улетучилась. Мне хотелось увидеть Мэри. И еще я думал, что в иные дни никакой радости быть гением.

Все собрались в том же самом конференц-зале Белого дома, и мне сразу вспомнилась ночь после обращения президента к нации, много недель назад. Присутствовали отец, Мэри, Рекстон и Мартинес. Не было никого из обычного окружения президента, их места заняли наш генерал из лаборатории, доктор Хазелхерст и полковник Гибси. Мартинес еще не вполне очухался от известия, что самое большое шоу его собственного отдела разыграли у него за спиной.

Но никто не обращал на него внимания. Наши глаза были прикованы к электронной карте на стене; прошло уже четыре с половиной дня от начала операции «Лихорадка», но долина Миссисипи по-прежнему светилась рубиновыми огнями.

Я немного нервничал, хотя в целом заброска обезьян прошла успешно и мы потеряли только три борта. По нашим расчетам, все слизняки, вступавшие в прямые переговоры, должны были заразиться три дня назад, причем двадцать три процента из них неоднократно. Операция планировалась таким образом, чтобы охватить около восьмидесяти процентов титанцев в первые же двенадцать часов – главным образом в крупных городах.

Скоро, очень скоро паразиты начнут дохнуть быстрее, чем мухи. Если только мы нигде не ошиблись.

Усилием воли я заставил себя сидеть на месте, но мысли сами возвращались к карте. Что там за этими рубиновыми огнями? Несколько миллионов очень больных слизняков или две сотни мертвых обезьян? Вдруг кто-то напутал в расчетах? Сболтнул лишнего? Или мы допустили в своих рассуждениях ошибку столь колоссальную, что не можем ее увидеть?

Неожиданно прямо в центре карты вспыхнул зеленый огонек. Все встрепенулись. Из динамиков стереовизора послышался голос, хотя изображение так и не появилось.

– Говорит станция Дикси, Литл-Рок, – донесся до нас очень усталый голос; говорил явно южанин. – Нам срочно нужна помощь. Все, кто нас слышит, пожалуйста, передайте это сообщение дальше: в Литл-Роке, штат Арканзас, разразилась ужасная эпидемия. Необходимо поставить в известность Красный Крест. Мы были в руках… – Голос растаял – то ли от слабости, то ли прервалась связь.

Я наконец вспомнил, что надо дышать. Мэри тронула меня за руку, и я откинулся в кресле, чувствуя, как полегчало на душе. Не просто удовольствие, нет – ощущение великой радости. Вглядевшись в карту внимательнее, я заметил, что зеленый огонек вспыхнул не в самом Литл-Роке, а западнее, в Оклахоме. Вскоре вспыхнули еще два: один в Небраске, другой чуть к северу от канадской границы. Из динамиков донесся новый голос – со звонким новоанглийским произношением. И как его угораздило оказаться в красной зоне?

– Как во время выборов под конец дня, да? – пошутил Мартинес.

– Похоже, но обычно мы не получаем голосов из Мексики, – согласился президент и указал на карту: в штате Чиуауа загорелось сразу несколько зеленых огней.

– А, черт, верно! Видимо, когда все это закончится, Госдепартаменту придется утрясать не один конфликт, а?

Президент не ответил, и Мартинес, слава богу, умолк. Я посмотрел на президента. Тот шевелил губами, словно разговаривал сам с собой. Он заметил мой взгляд, улыбнулся и произнес вслух:

Я из вежливости улыбнулся: ситуация – наша, во всяком случае, – к веселью не располагала.

Президент отвернулся и сказал:

– Кто-нибудь хочет ужинать? У меня впервые за несколько дней разыгрался аппетит.

К вечеру следующего дня зеленого на карте стало гораздо больше, чем красного. Рекстон распорядился установить в зале два монитора с прямым подключением к центру управления в Новом Пентагоне: один показывал сложным образом рассчитанный процент готовности к высадке, другой – расчетное время десантирования. Цифры на втором мониторе время от времени менялись то в одну, то в другую сторону, но последние два часа время колебалось около 17:43 по времени Восточного побережья.

Рекстон поднялся с места и объявил:

– Я думаю, надо назначить десантирование на семнадцать сорок пять. Господин президент, если позволите…

– Разумеется, сэр.

Рекстон повернулся к нам со Стариком:

– Если вы, донкихоты, все еще не передумали, то пора идти.

Я встал:

– Мэри, ты меня обязательно дождись.

– Где? – спросила она.

Еще раньше мы решили – правда, не без скандала, – что Мэри в операции участвовать не будет.

– Может быть, миссис Нивенс подождет вас здесь? – вмешался президент. – В конце концов, она – почти член семьи.

Он сопроводил приглашение своей лучшей улыбкой, и я сказал:

– Благодарю вас, сэр.

Полковника Гибси чуть не перекосило.

Спустя два часа мы были над целью, и дверь уже открылась. Мы с отцом шли последними, за молодыми десантниками, которые займутся настоящей работой. Руки у меня вспотели, и, видимо, от меня просто несло страхом. Ненавижу прыгать с парашютом.

С пистолетом в левой руке, инъектором с антитоксином – в правой, я перебирался от дома к дому в назначенном мне квартале – старый район Джефферсон-Сити, почти трущобы, застроенные многоквартирными домами пятидесятилетней давности. Я успел ввести антитоксин двум десяткам больных, и еще порций тридцать у меня оставалось, а затем нужно было идти к месту сбора у здания муниципалитета. Но по правде сказать, меня уже начинало мутить.