– Помоги мне, Сэм, – перебила меня Мэри. – Я их сама не размотаю.

Я заткнулся и дрожащими от ярости руками принялся отгибать повязку с одной стороны. Через некоторое время тот, что был постарше и помягче, присвистнул и сказал:

– Хорошо, я удовлетворен. Карл?

– Я тоже, Скай. Кошмар какой-то. Девочка, похоже, кто-то пытался поджарить тебя на барбекю. Как это случилось?

– Расскажи им, Сэм.

Так я и сделал. Когда я закончил рассказ, старший заметил:

– Скажу, что вы еще легко отделались, – без обид, мэм. Значит, теперь еще и кошки, да? Про собак я уже слышал. И про лошадей. Но кто бы мог подумать, что обычная кошка тоже может таскать паразита, а? – На лице у него словно сгустилась тень. – У нас дома есть кошка, и теперь придется от нее избавиться. Детишки, понятное дело, расстроятся.

– Сочувствую вам, – сказала Мэри, и, судя по голосу, она действительно ему сочувствовала.

– Всем сейчас тяжело. Ладно, ребята, вы свободны.

– Подождите-ка! – сказал первый. – Скай, если она пойдет по улице с такой повязкой на спине, кто-нибудь наверняка пришкворит ее из лучемета.

Второй полицейский почесал подбородок.

– Тоже верно, – сказал он Мэри. – Видимо, придется вызвать вам патрульную машину.

Что они и сделали – одна из машин как раз садилась неподалеку. Я расплатился за аренду нашей развалюхи и доехал с Мэри до ее входа в Отдел – через служебный лифт в одном из небольших отелей. Чтобы избежать лишних вопросов, мы вошли в лифт вместе. Она спустилась до нижнего уровня, который даже не значился на очевидных для взгляда кнопках, а я поднялся, уже один, обратно. Можно было пройти в Отдел с ней, но Старик приказал мне возвращаться через «К-5», так что мне нужен был «К-5».

А еще мне очень хотелось снова надеть шорты. В патрульной машине и во время марш-броска от машины до служебного входа в отель, в сопровождении полицейских, которые решили довести нас до места, чтобы никто случайно не подстрелил Мэри, я еще чувствовал себя нормально, но для того, чтобы выйти на люди без штанов, когда ты один, выдержки требуется несравненно больше.

Впрочем, я зря беспокоился. Идти мне было недалеко, но и за эти несколько минут я увидел достаточно, чтобы понять: древняя привычка человечества прятать тело под одеждой канула в Лету. Большинство мужчин носили такие же гульфики с завязками, как и полицейские, но я оказался не единственным человеком в Нью-Бруклине, расхаживающим в одних ботинках. Один мне запомнился особенно хорошо: он стоял, прислонившись к столбу, и буквально сверлил холодным взглядом каждого, кто проходил мимо. Кроме сандалий и нарукавной повязки с буквами «ДФ», на нем ничего не было, но в руках он держал пистолет-пулемет Оуэна. По дороге мне встретились еще трое таких, и я подумал, что очень вовремя решил нести шорты в руке.

Некоторые женщины разделись полностью, некоторые носили белье, но они с тем же успехом могли оставаться голышом – только тоненькие лифчики и полупрозрачные пластиковые трусики, ничего, что могло бы скрывать слизняка.

Правда, большинству женщин, на мой взгляд, лучше бы было оставаться в одежде, желательно в тогах. Если проповедники прошлых лет боялись именно этого, то они ломились не в ту дверь: никакой похоти зрелище не возбуждало – так, во всяком случае, мне показалось сначала. Но даже это впечатление скоро исчезло. На некрасивые тела я обращал не больше внимания, чем на побитые такси. Глаз их просто не замечал. И точно так же, похоже, вели себя все остальные – с полным безразличием. Видимо, режим «Голая спина» хорошо их к этому подготовил.

Еще кое-что я осознал только задним числом: уже через квартал я начисто забыл о собственной наготе, хотя еще долго замечал других голых людей. Американское общество веками держалось за свое нелепое табу на обнаженное тело, но, когда припекло, это табу обернулось такой же пустышкой, как призрак в окне, который оказывается трепещущей на ветру занавеской. Кожа – она кожа и есть, что в ней такого? Сама по себе она ничего не значит, в ней нет ни морального, ни аморального.

Когда я вернулся в Отдел, меня сразу пропустили к Старику. Он поднял голову и буркнул:

– Ты опоздал.

– Где Мэри? – спросил я вместо ответа.

– В лазарете. Залечивает ожоги и диктует рапорт. Ну-ка покажи, что у тебя с руками.

Но я даже пальцем не пошевелил, чтобы снять перчатки.

– Нет, спасибо, – ответил я, – я их лучше доктору покажу. Что вообще происходит?

– Если бы ты хоть изредка слушал новости, ты бы знал, что происходит, – проворчал он.

На самом деле я даже обрадовался, что не смотрел выпуски новостей, иначе бы наш медовый месяц закончился, не успев начаться. Пока мы с Мэри рассказывали друг другу, какой у каждого из нас замечательный избранник, человечество едва не проиграло войну – причем насчет «едва не» я отчасти сомневался. Мои подозрения насчет того, что паразит может управлять носителем, прячась на теле жертвы в любом месте, полностью подтвердились. Я догадался об этом, исходя из своих наблюдений на улицах. Оказалось, что это подтвердили экспериментами в Национальном зоопарке еще до нашего с Мэри отлета в горы, однако отчет прошел мимо меня. Но Старик знал. Президент, разумеется, тоже, и все высшее руководство.

И тогда на смену режима «Голая спина» пришел режим «Загар», и все дружно скинули штаны…

Черта с два! Когда начались Скрантонские беспорядки,[25] новая информация все еще была под грифом «совершенно секретно», а вокруг нее шли бурные дебаты в Кабинете. Не спрашивайте меня, зачем было вешать на нее гриф «сов. секретно» или даже «д. с. п.». Наше правительство привыкло секретить все, что ни попадя, ведь мы, по мнению мудрых государственных мужей и чиновников, еще недостаточно взрослые мальчики и девочки. «Маме лучше знать, дорогой» – вот их политика. Я читал, что когда-то налогоплательщик мог потребовать от чиновников сообщить ему любые факты – и его требование выполняли. Не знаю, не знаю, это какая-то утопия.

Скрантонские беспорядки должны были убедить любого, что по зеленой зоне шляются толпы слизняков, но даже после этих событий режим «Загар» ввели не сразу. Насколько я понимаю, ложные сигналы воздушной тревоги передали на Восточном побережье на третий день нашего медового месяца. За день до этого мы спускались в деревню и не заметили там никакого особого ажиотажа и никакой повышенной активности линчевателей. Властям потребовалось довольно много времени после объявления тревоги, чтобы разобраться, что произошло, хотя с самого начала было ясно, что освещение не может «случайно» отключиться одновременно в таком количестве бомбоубежищ.

Даже сейчас я с ужасом думаю о том, как все эти люди сидели в кромешной тьме, дожидаясь сигнала отбоя, а тем временем зомби, перебираясь от одного к другому, подсаживали на них слизняков. По-видимому, в некоторых бомбоубежищах они добились стопроцентных результатов. У людей просто не было шансов спастись.

На следующий день вспыхнули беспорядки в других городах, в стране начался террор, хотя мы об этом и не знали. Строго говоря, начало движению бдительных граждан положил один отчаявшийся гражданин, который попытался, угрожая оружием, проверить полицейского. Это был житель города Олбани Морис Т. Кауфман; полицейского звали Малькольм Макдональд. Спустя полсекунды Кауфман погиб от руки полицейского, но Макдональд тут же последовал за ним – толпа разорвала его на куски вместе с паразитом. Однако по-настоящему добровольческое движение оформилось, когда за организацию дежурств взялись на местах инспектора по гражданской обороне.

Поскольку во время воздушной тревоги инспектора в основном оставались наверху, они не попались в ловушку в бомбоубежищах и теперь чувствовали свою ответственность за случившееся. Не все добровольцы были инспекторами, и не все инспектора стали добровольцами; голых вооруженных людей с повязками «Инспектор ГО» либо с аббревиатурой «ДФ» было на улицах примерно поровну. И те и другие, случалось, стреляли по любому, у кого замечали что-то подозрительное под одеждой, – сначала стреляли, а разбирались после.