Не сорваться. Не раствориться в нём, на этот раз окончательно и бесповоротно. Не рехнуться, когда он снова уйдёт.

— Правда так думаешь? — Ян касается моей щеки, удерживая взгляд. — Или просто боишься?

Боюсь.

Тебя.

Того, что брошу всё и всех. Что снова разделю жизнь на до и после.

Я могла себе это позволить тогда, сейчас — нет. Сейчас мне проще соврать, извернуться, закрыться, но не дать ему понять то, что уже дошло до меня.

— Ты всего лишь возвращаешься к старым развлечениям, — криво улыбаюсь я, — а мне этого добра хватило по самое не хочу.

— Я люблю тебя. В том долбанном ресторане я всерьёз планировал оторвать твоему… руку, а сегодня голову только за то, что он решил тебя удержать. Я знаю каждое дерево в парке под твоими окнами. Я два года честно держался от тебя подальше, а последние два месяца ещё и смотрел, как ты собираешься испортить себе жизнь. А теперь скажи ещё что-нибудь о моих развлечениях!

— Какие ещё два года? — Прости, Аня, но, кажется, этот мужчина всё-таки мой. Даже если на очередные полгода.

— После развода, — мрачно отзывается Ян и ложится на спину, перестав обращать на меня внимание.

— Подожди, — привстав на локте, я заглядываю в его лицо, — причём тут два года, если ты развёлся в июне?

— В июне, — глядя в потолок, хмыкает он, — только не этого года, а позапрошлого. И объясни мне, девочка моя, — перевернувшись и легко удержав меня за талию, нависает надо мной уже Ян, — почему из всего, что я сказал, больше всего тебя заинтересовал мой развод?

Финиш.

— Нам нужно выспаться, — даже не пытаясь скрыть попытку, ухожу я от темы.

— Алиса…

— Спокойной ночи, Ян, — вывернувшись из-под него, я отворачиваюсь к окну, действительно чувствуя, как слипаются глаза.

— Спокойной ночи, — тёплым дыханием по шее и мурашками по всему остальному. — Кошмаров больше не будет, обещаю.

Не успев толком понять, как он может это обещать, я проваливаюсь в сон.

— Алиса… — Щекотание по шее раздражает и в полусне, под чужой смешок, я переворачиваюсь на другой бок. — Алиса, вставай.

— Сегодня выходной, — бурчу я в ответ и глубже зарываюсь в подушку.

— Могу разбудить по-другому, моя Алис-са, — с последним звуком шеи касается лёгкий поцелуй и я подскакиваю, прижимая к груди одеяло, забыв, что на мне спортивный топ.

— Я не сплю.

— Жаль, — полностью одетый, Ян поднимается с кровати, — ты смешная, когда не хочешь просыпаться.

— Я? — с трудом разлепив веки, я со стоном тру лицо ладонями. Почему я так хочу спать?

— Ты, — улыбаясь, подтверждает он. — Уже одиннадцать, мы должны освободить дом до двенадцати. Ты как, продляешь?

— На черта мне это сдалось, — с тяжёлым вздохом я откидываю одеяло и спускаю ноги на пол.

— Я тоже так подумал. — Мы легли в одно время, но Ян счастлив и полон сил, а я напоминаю ветхую развалюху из тех, которые посыпают песком дорожки. Может просто переспала?

— Все разъехались?

— Почти, — сверив пиликнувший брелок с раздавшимся с улицы рычанием, Ян обращает всё внимание на меня. — Ты как?

А как я? Проснувшись окончательно, замерев и просканировав собственный организм, я пожимаю плечами.

— Вроде неплохо.

— Едем в больницу? — всё же спрашивает он, но по смешинкам в глазах видно, что не всерьёз.

— Давно не носил никому апельсинки? — отзываюсь я в тон и натягиваю, висящую на холодной батарее, кофту. Пусть она не первой свежести, но всё лучше, чем щеголять голым животом. — Вова сказал «если».

— Тогда домой?

— Домой, пусть меня лечат стены.

Стены не лечат.

Зато с этим с лихвой справляется работа, вернувшийся домой отец и Ян. В те короткие часы, когда я не разрываюсь между «Саркани», в котором внезапно оказываюсь ненужной, и «Альдебараном», моё время заполняют разговоры с отцом и прогулки с Яном. Оба занятия нельзя назвать привычными, но и неприятными тоже нельзя.

Вспомнить, что отец это не просто номер в телефоне и еженедельные «Как дела?» по ощущениям равняется разве что прыжку с обрыва или съезду с высочайшего виража «Американских горок». Захватывает дух, да так, что я всё ещё не верю своим открытиям.

Ведь папа никогда не забывал про меня. Пусть издалека, но следил, не выпуская меня из вида. Оказалось, что именно он договорился с ректоратом, когда меня собирались отчислить с выпускного курса. Он поговорил с моим первым арендатором — знакомым знакомых — о снижении цены на первый магазин, иначе мне не хватило бы бюджета. Больше того, в отдельной папке у него оказались подшиты мои бухгалтерские отчёты за все годы владения «Саркани».

Он так и не признался где их взял, хотя вариантов немного и самый вероятный из них банальный до скрипа — напряг своих налоговых друзей.

И именно тогда, глядя как отец бесстрастно пожимает плечами в ответ, словно в этом нет ничего удивительного, меня впервые накрывает ощущение абсолютной защиты. Словно я в непроницаемом коконе, за пределами которого могут скрываться все проблемы этого мира, но меня они не коснутся. Потому что есть кто-то сильный и надёжный, под чью защиту можно отступить в любой момент любого боя.

Плакала, конечно.

Чем напугала папу, который впервые увидел, как текут слёзы по лицу двадцатисемилетней дочери.

С Яном оказалось сложнее.

На рабочих встречах и, когда приезжал в «Саркани», он вёл себя идеально, а его безукоризненно-вежливое «Алиса», спасибо не Константиновна, раздражало даже больше закулисного «девочка моя». Но вся эта показательность не спасала. Ни его, ни меня.

Потому что чем дальше, тем сложнее давались мне эти якобы случайные касания и явное нарушение всех границ. И ладно я, в отношении Яна мой диагноз давно известен, но это замечали остальные. И это замечала Аня.

Уже позже, через пару дней после возвращения домой с того самого корпоратива, до меня начали долетать обрывки разговоров и настроения остальных девушек «Альдебарана». Не то чтобы ехидные, но явно высокомерные, из которых несложно оказалось понять, что в тот вечер, когда мне стало плохо, Ян вежливо, но твёрдо отбрил все Анины надежды.

И с одной стороны девушку мне было жаль, но с другой… О другой лучше не думать. Точно не здесь и не сейчас, потому что облегающее чёрное длинное платье на бретелях, с глубоким декольте и частично оголённой спиной пугало своим настроением.

Особенно, учитывая, что моим спутником на этот вечер был Ян.

— Алис, ты готова?

Стук в дверь заставляет вздрогнуть и выдохнуть, прижав руку к сердцу. Экстрима мне сегодня хватит и без этого.

— Минуту.

Сколько я уже не могу выйти из собственной спальни? Час? Точно не вспомню, но Ян впервые за это время напоминает о себе. Неудивительно, учитывая, что выйти мы должны были минут пятнадцать назад.

Иногда мне кажется, что Ян не хочет терять даже одной лишней минуты, поэтому всегда приходит раньше, заставая меня в таком виде…

Покачав головой, я усмехаюсь своему отражению.

Пора выдвигаться, иначе Иван Фёдорович будет недоволен, а это чревато, учитывая, что я на него вроде как работаю.

Задрав подбородок и решительно выдохнув, я смахиваю с подола несуществующую пылинку и открываю дверь.

— Знаешь, этот вечер можно провести и дома, — окинув меня долгим взглядом, многообещающе улыбается Ян.

— Это не развлечение, мы идём на работу.

Сейчас всё произошедшее две недели назад кажется страшным сном. Кошмаром, отголоски которого ещё встречаются в мыслях, но основной ужас схлынул, оставив после себя лёгкую паранойю. Гинеколог сказала, что я восстановилась, но с рождением ребёнка нужно подождать хотя бы год. Андрей пропал, а о его существовании напоминали лишь две коробки вещей у двери, которые я никак не соберусь отправить хозяину.

— Надеюсь, это не станет твоим постоянным дресс-кодом, — насмешничает Ян.

— Даже если и так, — пожав плечами, я иду к двери, — ты не можешь мне запретить.