— Знает, потому что она сама звонила в налоговую с просьбой проверить обращение номер 16749 от 18 мая этого года, — Ян кривится. Что, не нравятся такие игры? С каких это пор? — А имя… оно знакомо и тебе. Это Алина Гараншина, — пока я вспоминаю, кто это, он добавляет: — секретарша твоего Андрея.

— Алина, — эхом отзываюсь я, приподняв бровь, — Гараншина. Друг.

Высокая и фигуристая брюнетка с вечно задранным носом может быть чьим-то другом? Нет, понятно, что у всех госслужащих зашкаливает осознание собственной значимости, но эта мнит себя чуть ли не президентом. И сквозь зубы не общается только с Андреем, остальных считая ниже своего достоинства.

И, может, три высших дают ей на это право, но желания с ней разговаривать это не добавляет.

— Ревнуешь?

Скорее, удивляюсь. Мало того, что у Гараншиной есть друзья, читай бывшие любовники, так она ещё и пьёт.

— Тебя переклинило, — покачав головой, я поднимаюсь. — Спи с кем хочешь, для меня это давно не повод убиваться. — Зато плеснуть коктейлем в наглую физиономию — очень даже, но я же хорошая девочка. Сегодня так точно. — Всего хорошего.

— И это всё? — Ян встаёт следом.

— А ты чего ждал? Истерик и битья посуды? — смерив его красноречивым взглядом, я забираю свой экземпляр соглашения и иду на выход.

— И даже глаза мне выцарапать не желаешь? — хмыкает Ян, догнав меня перед лестницей. — За правду.

— Не мои методы, — не отпуская кованые перила, я аккуратно спускаюсь на площадку между пролётами. Да уж, мода на кроссовки развращает. Ещё чуть-чуть и о двенадцатисантиметровых шпильках будут напоминать только клипы двухтысячных годов. — Если всё действительно так, как кажется, то Андрей пожалеет. Если нет… в любом случае ты последний, с кем я стану это обсуждать.

— Даже если я могу помочь? — не выдержав, я резко разворачиваюсь, практически врезавшись в его грудь.

— Чем?! Чем ты можешь мне помочь? — Пока сознание не определилось что думать, тело закономерно реагирует на близость Яна. Отвратные ощущения. — Пока ты не приехал, у меня было всё! Любимый мужчина, лучшая в мире работа, отец рядом, а теперь всё это летит к чертям собачьим! Отец практически без сознания, грёбаная налоговая ищет способ меня утопить, а Андрей, вероятно, окажется сволочью. Просто потому, что это я, у меня не бывает ничего нормального!

— Принести коктейль?

— Да иди ты! — Больше всего желая сбросить чёртовы туфли, я делаю шаг назад, но Ян удерживает за руку. — Что ещё?!

— Я отвезу тебя, куда скажешь, не садись сейчас за руль, — серьёзно глядя на меня, просит он.

— Благодетель ты мой! — ахаю я, едва не кланяясь в пояс. — И носом в правду ткнул, и успокаивающий чай подсунул, а теперь переживаешь, как бы я в первый же фонарный столб не влетела? А знаешь что, — выдернув ладонь, я шагаю навстречу, пользуюсь тем, что каблуки почти сравняли нас в росте, — мне не сдалась ни твоя помощь, ни твоя жалость. — Не отрывая взгляда от тёмных глаз, я поднимаю руку, касаясь его щеки. Большим пальцем скольжу по подбородку, задевая нижнюю губу. — И ты мне тоже не сдался.

У Яна дёргается уголок губ, видимо, в попытке что-то сказать, но он сдерживается. При этом в глазах такая борьба, что даже мне стало бы неуютно. Если бы не последние выматывающие недели.

— Я любила тебя, когда-то. — Мой задумчивый взгляд скользит вслед за пальцем. — Неидеально, по-своему, но любила. Правда, тебе было не до этого, амбиции играли, кровь кипела, будущее виделось исключительно блестящим и великим. Жаль, что реальность безмерно далека от наших желаний. Правда, ведь?

— Ты всё ещё меня любишь, — без смеха уверенно заявляет он, ища подтверждение в моих глазах.

— Я тебя хочу. — Не знаю почему, но это пробивает его даже больше прошлых признаний. — И ни один психиатр это из меня не выбьет. Но, если ты продолжишь игры во взаимность, я вспомню ту, какой была когда-то. И я уничтожу тебя, Ян, пусть не физически, но мне хватит и моральных страданий.

— И побежишь под венец с этим… — хрипло интересуется он.

— Может быть да, а может, и нет, — улыбнувшись, я отступаю и пытаюсь привести в порядок гормоны. Рука, касавшаяся его щеки, горит дурным пламенем. — Ты хотел со мной работать? Считай, что уже начал, но всё остальное… Оставь другим.

— А если меня это не устраивает? — раздаётся мне в спину.

— Тогда готовься проиграть.

Выехав на проспект, я подрезаю белый Рено, чтобы перестроиться и проехать под заканчивающийся жёлтый. В голове пусто, а нога всё сильнее нажимает на газ. Один поворот, другой. Пробка, которую я объезжаю по трамвайным путям, наплевав на злые взгляд других водителей.

Ещё один недовольный, в этот раз на красной Ладе. Моя машина выныривает из-за его правого бока, едва не шоркнув красное новенькое крыло. Ещё один перекрёсток и шлагбаум, который поднимается, стоит охране рассмотреть мой номер. Подземная парковка, лифт и мраморные плиты, ложащиеся под ноги на первом этаже городской администрации.

К счастью, обед закончился даже у самых припозднившихся и коридоры пусты, а народных выдвиженцев надёжно укрывают крепкие деревянные двери. Всегда подозревала, что как раз от народа и укрывают, ведь детские площадки это прекрасно, только ими работа не заканчивается. О чём большинство избранных предпочитают не вспоминать.

Большинство, но не он.

Лестница тоже красивая, с резными деревянными перилами и такой же мраморной плиткой. Широкая, внушительная, ведущая на второй этаж, где сидят особы поинтереснее. Да и коридоры здесь отличаются — уже непростые обои, деревянные панели на метр от пола и ниши с бронзовыми литыми медальонами. На которых, естественно, бывшие мэры с 1814 года и до наших дней. Красиво, но не впечатляет.

Есть и третий этаж, но для доступа туда нужен специальный пропуск, которого у меня нет. Да и не очень хочется, учитывая, что кроме мэра и вице-мэров достопримечательностей там не водится. А на этих я итак насмотрелась.

Первая дверь, вторая, третья. Перед шестой по счёту я останавливаюсь и берусь за ручку.

Что я хочу увидеть?

Что я хочу услышать?

И что со всем этим собираюсь делать?

Посмотреть в глаза Гараншиной? Зачем? То, что Ян не врал, я знаю и так. Просто знаю и всё, а в ненатурально синие, явно линзованные, глаза этой мадам я ещё насмотрюсь. Как и в аккуратно наращенные ресницы, татуажные брови и губы. И не то чтобы я против апгрейда — было время сама не вылезала от специалистов, но клясться, что всё вот это натуральное?.. Такой наглости не водилось даже за мной.

Металлическая, медного цвета ручка теплеет, зажатая в моей руке, а я всё ещё стою в коридоре.

Насколько проще всё это в фильмах! Когда героиня врывается к герою и смотрит на него с выразительной укоризной, но, главное, видит в его глазах все ответы на незаданное вопросы. Угум, поплакать и забыть. Потому что чёрта с два она бы увидела что-то во взгляде того, кто регулярно преувеличивает, преуменьшает и ораторствует так, что заслушаешься. И врёт. Умом я понимаю, что без этого умения Андрей бы не поднялся, но так хочется верить, что это меня не касалось!

Разжав ладонь, я снова сжимаю её на ручке. Вот это вот сомневающееся нечто это я? Папа бы разочаровался.

Выдохнув, я поворачиваю ручку.

— Алиса Константиновна? — резко вскинувшись, я быстро отступаю от двери, словно меня застали за преступлением. И, наблюдая как ко мне пружинящей походкой, подходит немолодой, но всё ещё подтянутый мужчина. С приветливой улыбкой.

У меня и здесь есть знакомые?

— Извините?..

— Полуночная Алиса Константиновна, — подойдя, этот некто протягивает мне руку, в которую я заторможено вкладываю ладонь, и едва пожимаю в ответ на рукопожатие. — Рад вас видеть! Вы к Андрею?

— Нет, я уже уходила, — вру я с улыбкой. — А вы?..

— Сухоруков Иван Фёдорович, к вашим услугам. — С улыбкой глядя на меня, он предлагает: — Выпьете со мной кофе?