– Свою славу твой отец построил на крови и костях. Нет семьи в королевстве, которая бы не потеряла сына по его вине. Тысячи погибли в развязанных им войнах. Тысячи сложили свои головы на плахе за малейшую провинность. Тысячи безымянных жертв, и сотни тех, чьи имена не забыты. За последние пятнадцать лет он уничтожил глав всех влиятельных знатных семей, чтобы укрепить свою власть.

– Это ложь.

– Ты должен был видеть казни на главной площади. Или ты слеп? Или глух – не слышал их предсмертных криков?

Ариэль поджал губы.

– Казнили изменников.

Фер усмехнулся, его глаза остались холодными, чёрными, страшными, как самая тёмная бездна.

– И что же это за власть, чтобы каждую неделю находить десятки изменников, которых надо казнить? То заговорщиков среди знати, то планирующих мятеж купцов, то шпионов других королевств среди воинов, которых, на горе героям, начинали славить за отвагу и храбрость. Зная, что впереди ждёт непременная смерть, какой дурак стал бы участвовать в заговоре? Видя кругом порядок и справедливость, рвение короля за благополучие народа, кто захотел бы свергать такую власть, во всём честную и благословенную богами? Или, думаешь, все вокруг круглые дураки?

Ариэль не знал, что сказать, кроме:

– Их беспристрастно судили.

– Из-за перенесённых пыток не все могли своими ногами на плаху взойти. Этого ты тоже не видел?

Видел, но вопросов не задавал.

Фер встал, прошёлся из угла в угол, будто запертый в клетке дикий зверь, хотя это Ариэль сидел под замком.

– Чтобы противники твоего отца не обрели уважаемую, знакомую многим голову, имя, лицо, полегли тысячи. У каждого из них вырывали сердца, а тела бросали гнить на поле изменников. Его видно с самой высокой башни дворца, оно белое даже летом из-за тысяч костей. Его ты тоже не видел?

Фер подошёл к кровати, взял в руки меч в ножнах, с любовью взвесил его, со звоном вытащил лезвие.

– Так ты, мелкий лжец, хочешь сказать, что не знал ничего о том, о чём знали все? Ты не знал о тысячах трупов, лишившихся головы и сердец, шанса в посмертии обрести справедливость. Ты не знал о казнях десятков невинных людей на площадях каждую неделю. Ты не знал о страхе и ненависти к твоему отцу, к вам всем, его плоти и крови. Об его истинном имени – Ломающий души, Душелом проклятый, каким его и запомнят в веках, ты тоже не знал?

Он задавал вопросы тихим голосом, который грохотом отдавался в ушах Ариэля. Этот страшный голос звучал, словно набат, возвещающий горе, эхом отдавался внутри и корёжил всё, до чего добирался, всё, чем был мир Ариэля, всё, во что он верил и что твёрдо знал. Этот голос убивал.

– Это не может быть правдой.

Люцифер подошёл вплотную к клетке, и решётка загорелась. Амулет на его шее засветился, храня своего обладателя и даже его одежды перед пляшущим на металле огнём. Лезвие меча в его правой руке заблестело, будто радовалось скорой жертве. Фер схватился за решётку, дёрнул на себя дверь, но она не открылась.

– Думаешь, я запер тебя, чтобы удержать от побега?

Левой ладонью он держался за раскалённый металл, но даже не замечал этого, да и вони сгоревшей плоти Ариэль не чувствовал – только пронзающий внутренности страх, что в услышанном есть хотя бы малая толика правды.

– Я запер тебя здесь, чтобы сохранить тебя, твою жизнь. Чтобы уберечь тебя от желающих уничтожить тебя, превратить в кровавое месиво твоё лицо, так похожее на лицо твоего отца. Ты здесь, у моей постели, чтобы я привык к тебе, чтобы увидел в тебе человека, посочувствовал тебе и смог простить тебя за то, чей ты сын. Чтобы, глядя на тебя, помнил, что ты не он, что ты невинен.

В голосе Фера было столько ненависти, столько гнева – будто он не лгал, будто верил во всё, что говорил.

Ариэль выпрямился.

– Зачем такие сложности? Раз я, моё лицо, мой отец так вам ненавистны, и вы в своём праве, то убейте меня.

Меч дёрнулся в руке Фера, раздался лязг металла о металл. Огонь перекинулся с решётки, лезвие запылало.

– Не искушай меня.

Ариэль глубоко вдохнул. Горящая клетка слепила глаза. Раскалённый металл пел-гудел свою песню: «Ты пленник». Но хуже всего – присутствие Фера и слова, которые уже не вытравить из памяти, и понимание, что такие эмоции невозможно сыграть, Фер искренне верит в то, что говорит. Вот в чём весь ужас.

– Зачем я вам живой?

– Ты жив только потому, что я уважаю отца твоего отца. Твой дед был великим правителем, достойным своих предков. Тысячелетний род не должен погибнуть из-за одной гнилой ветви. Я принял решение и вырубил её, теперь мой долг – утраченное восстановить. А твой – помочь мне в этом. Ты ведь понимаешь, о какой задаче, стоящей перед нами обоими, идёт речь?

Ариэль понимал, но даже слушать об этом было невыносимо. Подготовка не помогла справиться со всё сильнее охватывающим ужасом из-за решимости Фера и тех – безусловно веских – аргументов, которые он приводил.

– Дайте мне в супруги женщину или омегу, и получите ребёнка, которого сможете воспитать как собственного сына.

Единственная здравая идея, которая пришла ему на ум, была со смехом отвергнута.

– Когда этот ребёнок может стать и моим сыном – законным наследником трона? Твоё предложение не принимается. Ты знаешь, что от тебя потребуется. Не только я требую этого от тебя, но и твой род.

Ариэль сохранял неподвижность, когда мысли метались, будто загнанные в угол крысы. Выхода всё не находилось.

– И вы согласитесь взять меня в супруги? Видеть ненавистное лицо рядом с собой до окончания наших дней?

– Я должен. Кого здесь волнуют чьи-то желания? Ты должен принести мне и своему роду плод – наследника королевской крови. Твой отец убивал ради укрепления власти, я собираюсь любить. Оцени это, когда будешь принимать решение.

Все благие намерения Ариэля рухнули перед затапливающим всё существо ужасом неизбежности жертвы. Он забыл о незавидной судьбе младшего брата, обо всём, о чём передумал, готовясь к этому разговору, о решимости согласиться, лишь бы выбраться отсюда в надежде добыть меч и решить всё окончательно и бесповоротно. Фер заговорил о долге перед родом – и у Ариэля не осталось иного выхода, если он хотел спастись от участи страшней смерти.

– Я уже принял решение, – сказал он. – Убейте меня.

Фер скривил губы в злой усмешке и потянулся за ключом от замка, висящим на шее. Меч в его руке яростно пылал, и Ариэль наблюдал лишь за его приближением, приветствуя желанную смерть.

Если бы Ариэлю дали право выбирать, происходящему с ним унижению он предпочёл бы быструю смерть от меча. Никогда в жизни он не испытывал такой жгучей ярости, никогда так не мучился от острого, как вонзившийся в грудь кинжал убийцы, стыда. Его лицо горело, уши пылали, шея взмокла, особенно там, на затылке, где совсем недавно на неё давила чужая ладонь. Фантомные следы прикосновений Фера не исчезали, все, как один, горели огнём; настоящие – причиняли всё новую и новую боль. Ариэль, как щенок, на свою беду оказавшийся в пасти медведя, бестолково вырывался из захвата, ломающего заведённую за спину руку, шипел и стискивал зубы, пытался не орать, но из его горла всё равно рвались позорные вскрики, визгливые, как у увидевшей крысу девчонки.

Ариэль в жизни не оказывался в столь позорной и безвыходной ситуации. Как же он клял себя за доверчивость, за глупость, за то, что сам встал в удобную позу – и тем самым позволил поступать с собой так. Когда Фер с пылающим мечом в правой руке подошёл к нему на расстояние удара, Ариэль повернулся к врагу спиной и склонил голову в ожидании казни. Он выбрал умереть, он собирался принять смерть достойно, а вместо этого его гордость подверглась неслыханному унижению.

Фер толкнул его в спину, и Ариэля бросило к каменной стене, он выставил руку, пытаясь удержаться на ногах, и под звон упавшего на пол меча на его затылок легла твёрдая, тяжёлая рука. Фер придавил запаниковавшего от неожиданности Ариэля, толкнул ниже, заставляя согнуться, и в следующий миг болезненно жгучий шлепок пришёлся по невольно выставленному вверх заду. Правую ягодицу обожгло до онемения мышц, Ариэль дёрнулся, вскрикнул, вывернутую за спину руку скрутило болью – и вместо попадания в чертоги богов и героев, Ариэлю достался земной ад.