Похоже, они с пришлым псом Фером обучались по одним и тем же книгам. И хорошо. Тем легче окажется избежать расставленных ловушек. Он не позволит себя сломать: перетерпит несправедливость и отверженность, а затем сочувствие, ласку и ослабление пыток. Он не покажет, что понял их план, и сохранит ясный ум, достоинство и самообладание. Только не позволив ранить себя в самое сердце, рано или поздно он отпразднует победу. А пока его главная задача – до победы дожить.

Ариэль огляделся по сторонам. Внутри клетки не было ничего, даже тюфяка, набитого соломой, к которому за неделю удалось как-то притерпеться и привыкнуть. Ни стула, ни кровати, даже небольшой, как у прислуги, только такая бы тут и поместилась. В его новой тюрьме имелась одна голая каменная стена, жгущие наколдованным огнём прутья до самого потолка и пол, приятно тёплый и гладкий, спать на котором всё равно окажется очередным испытанием из-за твёрдости и сквозняков.

За то время, пока Ариэль стоял неподвижно, с его мокрой одежды и волос на полу натекла лужица воды. Порыв ветра из ближайшего приоткрытого окна заставил задрожать и так измученное холодом тело. Пришло время решать. Ариэль мог остаться стоять, как был, мокрым на холодном сквозняке и умереть от лихорадки через несколько дней, проклиная мучителей и в глубине души зная, что избежал худших испытаний. Или он мог что-то с этим сделать и лишиться возможности вот так просто и почти честно перед ликами милосердных богов сбежать с поля боя.

Даже не додумав мысль до конца, Ариэль начал раздеваться. Он снял рубашку и штаны, спина и мокрые ягодицы на сквозняке немедленно заледенели. Разложив одежду по полу, он преодолел оставшиеся два шага до клетки и вытянул руку: огонь тотчас вспыхнул, заметался, пытаясь укусить и сжечь ладонь, потёк по толстым прутьям вверх и вниз, пока вся клетка не загорелась. Металл начал краснеть, издавая лёгкий гул. Магическое пламя слепило глаза и дарило драгоценное тепло. Оно шло ровным потоком, обещая рано или поздно прогнать въевшийся до костей холод, и обжигало, стоило зазеваться.

Когда разницу между согревшимся передом и заледеневшей спиной стало невозможно игнорировать, Ариэль развернулся и осторожно попятился к заколдованным прутьям. Когда тепло стало жечь-щекотать ягодицы, он замер.

Он мог это перетерпеть, мог выиграть этот бой или проиграть его, не столь важно – главное, сохранить себя и выиграть войну. Отец, всегда занятой, доверивший воспитание сыновей другу, потратил время для их обучения лишь одному – тому, что считал самым важным. Он всегда повторял и требовал, чтобы они крепко-накрепко запомнили с самых малых лет: никогда, никогда, никогда не сдаваться.

Ариэль встряхнул головой, и сорвавшиеся с кончиков волос капли воды зашипели, соприкасаясь с раскалённым металлом.

Когда спина и ноги высохли и перестали напоминать кусок льда, зато на ягодицах, казалось, появилась поджаристая корочка, Ариэль осторожно повернулся к горячим прутьям лицом. Металл за это время раскалился чуть ли не добела. Прячась от слепящего света, Ариэль закрыл ладонью лицо. Наконец-то ему было тепло. Ужасно хотелось упасть на пол и уснуть. Забывшись, он пошатнулся и едва не наделал беды, инстинктивно попытавшись ухватиться за раскалённую огнём единственную опору. Пришлось найти иную позу: сцепить руки за спиной, выставить вперёд колено, защищая самую нежную часть тела. Когда Ариэль замер в неподвижности, невидяще глядя на терзающий металл огонь, то услышал:

– Не самое плохое зрелище. Но сзади он намного лучше, глаже, сочней.

– Я же тебе говорил. А ты ворчал, как старый дед.

Давешние знакомые, но уже не в облачениях воинов, а в роскошных одеждах высшей знати, оказались стоящими совсем рядом с клеткой. Ариэль не мог понять, как пропустил их появление, и как долго они уже наблюдали за ним и глумились над полной его наготой и беззащитностью. Он отступил на шаг от пылающих прутьев, и огонь немедленно исчез. Металл ещё недолго светился и негромко гудел-потрескивал, пока всё не стихло.

– Что, даже не прикроешься? – недовольно бросил Фер – значит, ждал представления. – Стыда совсем нет?

Стыд наверняка нашёлся бы, да места ему не хватило. В Ариэле клокотала ярость, боролась с вбитым в память запретом поддаваться эмоциям. Намного важней невольной демонстрации наготы и позорного для благородного человека подглядывания за ней оставался факт, что недостойный надел на себя корону отца.

Венец накрывал чёрные, как душа убийцы, волосы, золото и драгоценные камни сверкали в лучах солнца, проникающих через узкие бойницы-окна. На крепкой и загорелой, как у пахаря, шее, поверх расшитых золотыми и серебряными нитями одежд висел амулет пяти стихий – к нему никто, кроме отца, не имел права прикасаться. Отец его никогда не снимал, в нём и мылся, и спал, с ним одним стоил армии, как всегда говорил. Значит, амулет сняли с его мёртвого тела. Перед голым, лишённым всего Ариэлем стоял изменник, падальщик, проклятый убийца. Так кто из них должен сгорать со стыда?

Щёки Ариэля мучительно жарко зарделись, и в лице пса он заметил торжествующее злорадство.

– Мне нечего стыдиться, – справившись с вспышкой священного гнева, сказал Ариэль. – Единственная моя одежда насквозь мокрая, а окна открыты. Избыток стыдливости превратил бы меня в самоубийцу. Стыдиться стоит тому, кто пользуется чужой беззащитностью и смеётся над чужим горем. Особенно если тот человек, которого он всячески унижает, на деле ни в чём перед ним не виноват.

Фер повернулся к вечно скалящемуся приятелю.

– Рами, ты дал мне плохой совет.

– Вовсе нет, – ответил этот шут и расплылся в ухмылке. – Если бы он стыдливо прятал свои прелести под руками и одеждой, было бы не в пример как скучней. У него есть зубки, смотри-ка, уже вырос волчонок. Он не даст тебе скучать.

– Вас, благородный лорд, развлекает моё унижение? – спросил Ариэль у Рами, скалящегося пса.

Тот не ответил, будто не понимал человеческой речи, повернулся к другому псу, Феру, заговорил с ним, смеясь, балагуря. Ариэль повернулся к ним спиной, пытаясь согреть остаточным теплом остывающей клетки успевший заледенеть тыл и прячась хоть так от бесстыжих взглядов. На его лице заиграла злая улыбка.

О, он почти видел свиток с их планом, будто читал пункт за пунктом, заглядывая поверх чужого плеча. Первое: напугать холодом, голодом и одиночеством, вынудить поджать хвост. Второе: заставить его поверить, что весь мир ополчился против него, что он отвержен, забыт и никому на всём свете не нужен. Третье: лишить его чужого общества, вынудить его общаться с псом Фером изо дня в день и только с ним одним говорить – чтобы проклятый Фер стал всем его миром. Четвёртое: унижать, заставлять подчиняться, а затем задабривать подачками, пока дрессировка не будет завершена, и они не получат послушного, заглядывающего Феру-узурпатору в рот Ариэля – крон-принца, который никогда и ничего не будет решать сам.

До чего выбранная ими игра проста и примитивна. Под стать им самим.

– Больше ничего не хочешь сказать? – раздался низкий, глубокий голос прямо за спиной.

Ариэль невольно вздрогнул: пёс опять подкрался к нему совершенно бесшумно и оказался слишком близко.

– Мне нечего вам сказать.

– А попросить?

«Может, ещё и упасть на колени?» – он хмыкнул.

Фер услышал – будто обладал чутким слухом настоящего пса.

– Смеёшься? Ну ладно.

Замок щёлкнул. Успев повернуться, Ариэль увидел, как Фер голой рукой берётся за вновь пылающие прутья клетки, и волшебный огонь его не обжигает – лишь ярче светится амулет, тот, огненный, что у самой шеи. Так вот что он собой представляет – настоящее сокровище, полная защита против огня.

В лицо Ариэлю прилетело скомканное одеяло.

– Оденься, – приказал Фер. – И хорошо обдумай своё поведение. Реши, что ты можешь мне предложить. Потому что за всё, абсолютно за всё в твоей новой жизни тебе, принц, придётся платить.