За такое лорд Дэфайр на неделю посадил бы его на воду и хлеб. Не за оскорбления, а за вырвавшийся гнев, уродливый и яростный, пожирающий собой всё благоразумие, за огонь эмоций, жгущий всё тело изнутри.

– Хочешь на деле узнать, как бывает с собакой? – прорычал пёс.

Фер взял его за руку.

– Остановись. Он и так уже испуган.

Ариэль захохотал. Во что превратилась его проклятая жизнь!

Его трясло, когда Рами сильными ручищами потянулся к нему, заставил сесть, прислонившись спиной к его голой груди. Он всё ещё смеялся, когда король налил в кубок вина и самолично вынудил выпить всё до дна. Затем они оставили его, и Ариэль, раскинув ноги и руки, будто морская звезда, лежал на мягкой кровати, смотрел вверх, на богатую вышивку балдахина. Грудь поднималась и опускалась, словно волны в шторм, кровать под спиной сильно качалась. Шли минуты, текли слёзы из глаз, над которыми он оказался не властен, всё тише и тише, пока стихия не превратилась в полный штиль. Волосы на висках промокли насквозь, ему бы стыдиться пролитых слёз, а он думал о том, что, пока мучители оставили его одного, мог бы поискать пути спасения, да хоть прыгнуть в окно. А он не сделал ничего. И не сделает.

Он сел, и только тогда узнал, что у его слабости имелся свидетель. Ариэль считал, они оставили его одного, он слышал их разговор, ведущийся в другой части покоев, шум отодвигаемой мебели, шорохи. Как он пропустил появление Рами в спальне, как он позволил рыжему псу сидеть и наблюдать за его муками? Как-то. Он потерял перед ними лицо.

– Насладились сполна? – спросил он, глядя Рами в глаза. Голос звучал тихо, будто он сильно устал. И правда – он устал так, что хотелось вновь упасть на мягкую и удобную кровать и спать там беспробудно.

– А ты успокоился?

– Да, – ответил Ариэль и скривил уголок губ в подобии насмешливой улыбки, – мой будущий супруг.

Рами не поддержал издевательски-шутливый тон. Он сидел, смотрел на Ариэля с выражением, больше свойственным Феру. Он оделся и больше не пугал видом мощного тела. Он не смеялся. Походил больше на человека, чем на то скалящегося, то виляющего хвостом пса.

– Я не понимаю вас, – сказал Ариэль. – У меня нет выхода, или тюрьма-смерть, или брак и ребёнок, но вы свободны. Вы могли бы выбрать в супруги человека по сердцу, родить с ним детей, жить в согласии, счастливо до конца своих дней. Желание властвовать настолько сильней? У меня никогда не было выбора. Но у вас он есть. Так зачем превращать свою жизнь в уродство в паре с ненавистным человеком?

– Я делаю это для Фера. Он решил, что твой род не должен угаснуть, что нужна новая ветвь. Он хочет посадить твоего сына на трон. Чем ты недоволен? Ты должен поклониться в ноги за его щедрость, – так же тихо, словно он тоже очень устал, сказал Рами.

Лорд Дэфайр бы сказал, что Ариэль получил лучшее предложение из возможных. Что разумней его принять. Ариэль так и сделал, он не спорил, он даже согласился с Рами в мужьях, но сердце, его словно выбросили с борта корабля, и оно погружалось всё глубже и глубже, туда, где холод и вечная тьма. Оно даже билось медленно.

– А вы? Вы смогли бы пережить превращение в омегу?

Ариэля удивило, что Рами ответил честно:

– Нет. Я бы не смог. Я бы убил себя. Моему роду повезло, что мой старший брат и наследник гораздо сильнее меня. Он заплатил своим телом за благополучие осиротевшей семьи. Нашего отца казнили, как и многих, и я не уверен, что был хотя бы донос. Смешно, как мой отец всегда восхвалял твоего – и умер от его же руки…

Ариэль уже пожалел, что спросил.

– Твой отец привёл приговор в исполнение лично. Два приговора: на смерть и на жизнь. Я видел, как это происходило, не всё, часть. Не смог смотреть, сбежал… У него уже дети, трое. И он их любит, что меня до сих пор поражает, зная, как он их получил. Особенно старшего.

– Пожалуйста, – тихо сказал Ариэль и склонил голову. Он не знал, о чём просит, но Рами-пёс его понял.

– Нет уж, слушай до конца. Мой старший племянник – твой сводный брат. Двое других – от назначенного в мужья моему брату урода. Мне тяжело на них даже смотреть. А мой святой всепрощающий брат их всех любит: и детей, всех, даже выблядка твоего отца, и своего мужа, принявшего его в дар со всеми титулами и родовыми землями. Представляешь, он этого урода безродного любит и заставил меня поклясться сохранить ему жизнь. Все мои братья, двуполые, стали омегами и уже пристроены. И тоже говорят, что довольны всем и любят своих уродов-мужей. Я единственный избежал этой участи – меня всего лишь забрали в армию, служить на двадцать пять лет, без права досрочного освобождения. И знаешь, что я думаю, принц? Мне лично чертовски повезло, а вот моим братьям – нет. Их больше нет, на их месте кто-то другой, только внешне похожий. Ты бы знал, каким был мой старший брат. Красивенный. Вдвое больше меня. Мог молодой дуб вырвать с корнем. Мог уложить быка одним ударом кулака. Он и сейчас это может, но не нуждается в этом, ходит за своими детьми, даже днём уединяется в спальне со своим мужем. Говорит, они живут душа в душу… Лучше б врал, но я слышал его довольные стоны и видел дурные глаза. В них от того альфы, каким он был, ничего не осталось.

– Вы специально хотите меня ещё больше напугать?

Рами дёрнул уголком рта.

– А ты боишься?

Ариэль промолчал.

– Знаешь, что меня больше всего потрясает? – сказал Рами. – Желание Фера продолжить твой род, когда у тебя среди знати сводных братьев – полкоролевства, правда все на чужих именах и от бывших альф. – Он покачал головой. – Конечно, справедливо, что ты станешь омегой. Но несправедливо, что мне приходится в этом участвовать.

– Так не участвуйте.

– Если не я, то кто? Ты же сказал, что хочешь уйти. Или уже хочешь остаться?

Ариэль закрыл ладонями лицо и весь сжался. То, что Рами ему рассказал, сводило с ума. И об отце, его поступках, и о том, что значит быть омегой – перестать быть собой. Он бы хотел отринуть всё, закричать: всё ложь! Но эта ложь так походила на правду, в голосе Рами была лишь искренность – и гнев, и печаль, и сожаления о потерях.

– У Фера никого не осталось, а у меня – почти все, кроме отца, да ещё и прибавилось много, куча малышни и эти, мужья недорезанные. Твой отец называл это милосердием. Трахал моего брата при всей родне и своих людях, и говорил, что милость оказывает. М-да. Грех такое думать, но… Иногда я думаю, что у меня тоже никого не осталось, чужие люди с родными лицами, понять которых я не могу, сколько ни силюсь.

Слова Рами убивали.

– Знаешь, я думаю, то, что ты станешь омегой, спасёт тебе жизнь. Твой отец сломал столько судеб. Ты тоже его жертва, пусть и ломать тебя придётся другим. Зато у людей не возникнет соблазна сделать с тобой то же самое. Тебя начнут жалеть. Даже я, наверное, тоже буду жалеть. Не полюблю, но ненавидеть перестану.

– Зато я вас возненавижу.

– Это я как-нибудь переживу. – Рами встал, скрипнуло кресло, и Ариэль поднял взгляд. – Ну что, с каким Рами тебе больше понравилось иметь дело: с шутом или с благороднейшим лордом?

В покои вошёл Фер, и Рами неуловимо собрался.

– Всё готово? – спросил он.

– Да.

В руках Фер держал коробку. Ариэль удивился. Щёки Фера пылали, взгляд плыл, он даже стоял не совсем ровно. А затем до Ариэля донёсся терпко-сладкий аромат вина, и всё стало ясно: король недавно пил и выпил, похоже, немало.

– Тогда отдавай мне и иди.

– Но…

– Мы с принцем уже нашли общий язык, видишь, как здесь тихо, совсем не ссоримся. Так что я сам о нём позабочусь. Иди, – Рами подтолкнул Фера к выходу из спальни в главную часть покоев. – Я обещаю вести себя с ним хорошо.

Он вернулся к Ариэлю с коробкой в руках.

– Старший брат Фера пережил то же самое, что и мой. Повесился, как только твой отец уехал из их замка. Так что веди себя тихо, не плачь и не расстраивай короля.

Ариэль вцепился в одеяло на кровати, будто оно могло его удержать.