Его тело будто приветствовало происходящее, превращая насилие в наслаждение, и Ариэль не знал, что и делать, что думать. Лучше бы ему терзаться болью, чем кусать в волнении губы и ощущать, как кровь приливает к паху и набухающий член поднимает ткань.

– Что происходит? – спросил он, глядя вниз, на тонкую белую сорочку и голые ноги, утопающие в медвежьем меху. Туда, где происходило, он не мог посмотреть, зато мог видеть, как его собственное тело откровенно предавало остатки гордости.

– Тебе больно? – с интересом естествоиспытателя спросил Рами. Он присел на край кровати и с любопытством уставился на стоящего рядом Ариэля. Разумеется, он видел, как его пленник реагирует на «пытку», и широко улыбался.

– Нет.

– Приятно?

Приятно? Да, конечно, а ещё невыносимо! Ариэль, забыв о смущении, слегка согнул ноги в коленях и попытался вытащить из себя то, что теперь вроде как двигалось в нём, но всё, что смог – царапнуть неподвижное, плотно сидящее, как с телом сросшееся основание.

– Ну-ну-ну, – Рами подхватился на ноги. – Не лезь туда, ты так себе навредишь. Успокойся, я же вижу, что тебе приятно.

Приятно?

– Эй, не дерись, получишь у меня, не посмотрю, что принц. – Он обнял Ариэля, спеленав, как младенца, своими ручищами.

Ариэль, несмотря на непрекращающиеся ни на миг толчки и вызываемое ими томительное возбуждение, вырывался, пинался ногами, извивался всем телом, и в итоге они упали на кровать – Рами сверху, удерживая его руки за запястья у головы. Победил не противник, а игрушка. Гладкая, тёплая, тщательно им самим смазанная, она неутомимо двигалась внутри тела Ариэля, вернее, она ритмично росла в длину и сокращалась, утолщаясь у основания, будто растущий узел, и, кажется, становилась всё длиннее и толще с каждым движением, мучительно приятным телу, но не смятенному разуму.

Ариэль дёрнулся всем собой, выгнулся, поднимая грудь и бёдра над постелью – и, к собственному ужасу, вжимаясь пахом в пах нависающего над ним Рамиэля.

– Так хорошо? – спросил Рами и облизнул губы. Ему явно нравилось то, что он видел.

Хорошо? Ариэль впился в его руку зубами, пытаясь вырваться и добраться наконец до сводящего с ума наслаждением пыточного инструмента, вырвать неистово двигающийся магический член из своего тела.

– Вытащи его из меня!

– Вытащу, когда станешь омегой.

Свой первый оргазм Ариэль получил, лёжа в объятиях Рами, прижатый спиной к его груди, под звук его тяжёлого дыхания в ухо и собственные лишившиеся всякой гордости стоны и крики. Сорочка в пылу сражения задралась, и семя упало на королевскую кровать жемчужными каплями.

– Боги, – прошептал Рами, – ты будешь прекрасным омегой. Я знал, догадывался, но даже не думал, что ты будешь так голосить уже с первого раза.

Ариэль чувствовал, что Рами возбуждён. Ягодицы горели огнём от соприкосновения с его напряжённым членом, несколько слоёв ткани были слишком слабой преградой. Ариэль вырвался, откатился, приподнялся на четвереньки, собираясь встать с кровати, и застыл в ужасе.

Только что находившаяся в его теле без признаков движения игрушка вновь ожила и подарила ему первый толчок: осторожный, тягучий и очень медленный. За ним пришёл второй – чуть быстрей.

– Да, – подтвердил его опасения Рами, – тебя ждёт долгая ночь.

И только тогда Ариэль осознал, что в словах о том, как ломают альф без магии: «Пару недель без перерывов под любым, у кого стоит…» – главными были: без перерывов.

Ариэль лежал на кровати, отходя от последнего, сильнейшего за всё время пытки оргазма, казалось, вытянувшего из него остатки души. Кроме пота и слёз бесконечному наслаждению ему нечего было отдать – он не считал, сколько раз кончил насухую, стеная, крича и содрогаясь всем телом в изматывающих спазмах. Они уходили волнами, нутро мелко тряслось, пот покрывал кожу от макушки до пальцев ног противной липкой плёнкой, волосы и сбившаяся до талии сорочка промокли насквозь. И простыни под ним, кажется, тоже стали влажными. Несмотря на открытые настежь окна и холод осенней ночи, тело горело, будто его сжигали живьём на костре.

На дворе давно потемнело, на небе зажглись звёзды, в вышине сияла серебристым светом луна. Ариэль смотрел сквозь стрельчатый проём окна на её острый серп, заставляя себя оставаться в сознании. Он не совсем понимал, то ли луна качается на небе, словно парусник на волнах, то ли – кровать, поднимая и опуская его в ритме глубокого дыхания, оседающего горьким пеплом на пересохших губах.

– Я не могу больше, – удалось наконец сказать то важное, что заставляло оставаться в сознании. – Прошу тебя, хватит.

Над Ариэлем нависло хорошо различимое на фоне темноты балдахина лицо, растрепавшиеся волосы свешивались вниз и самыми кончиками, то ли щекоча, то ли лаская, касались Ариэля. Свет горящих свечей превращал их в мерцающие золотые нити. За них хотелось ухватиться, но Ариэль не имел сил даже руку поднять.

– Ну-ну, милый, ещё заплачь мне тут, – Рами сказал это без всегдашней улыбки. Похоже, его тоже чертовски утомила эта безумная ночь. – Радуйся, глупыш, всё почти закончилось, осталось чуть-чуть. Ты молодец, но надо ещё чуть-чуть потерпеть.

Эту присказку Ариэль уже, кажется, в третий раз слышал.

– Я не могу, – его голос жалко дрожал. По вискам текли горячие слёзы.

– Ну конечно, ты можешь. Ещё чуть-чуть.

Неумолимый палач поднёс к губам Ариэля кубок с разбавленным вином. Терпкое и сладкое, оно освежало и помогало забыться – Ариэль в жизни столько не пил. Наверное, встав с кровати, он бы не смог устоять на ногах. Он лежал, а вокруг всё кружилось. Рами помог ему приподняться и придерживал его голову всё время, пока губ Ариэля касался холодный металл.

– Ещё глоточек. Тебе не повредит, давай, нужно ещё расслабиться.

Ариэль застонал, когда измучившая его игрушка вновь пришла в движение. Медленно, невыносимо медленно она совершила первый толчок и сократилась, чтобы вновь начать расти в толщину и длину.

– Опять начинается, – сказал Рами устало и убрал кубок подальше, на столик у кровати. Мерцающий тёплый свет и сражающиеся с ним тени превратили его обнажённую мускулистую спину в произведение искусства.

Ариэль от неё глаз не мог отвести. А когда Рами повернулся лицом – от его широкой мускулистой груди. Какая мощь крылась в человеческом теле, какая потрясающая красота. И как легко было свести разум с ума, заставить восхищаться и желать мучителя-альфу.

– Не нужно бороться с собой, – шептал искуситель. – Расслабься и получай удовольствие. Всё здесь сделано для того, чтобы ты этого захотел. Позволь себе захотеть.

– Я не могу. Я не хочу. Я всё это ненавижу, – Ариэль говорил прерывисто, от наслаждения, приносимого его телу искусным пыточным инструментом, закатывались глаза.

– Ты можешь. И ты уже хочешь. Я же вижу твои глаза. Коснись меня. Я разрешаю.

Демон-искуситель мог говорить что угодно – Ариэль себе желать его не позволял. Но желание росло в нём, пульсировало, растягивало его. Оно лишало соображения, гордости, стыда. Ариэль боролся с ним – и проигрывал, каждый раз сдаваясь всё быстрее и отдаваясь похоти всё бесстыднее и откровеннее. Теперь он не пытался вытащить из себя игрушку, теперь он опускал руку вниз, чтобы ласкать себя. Сейчас он не пытался прикрыться – он позволял смотреть на себя, лишившегося гордости, выгибающегося, подбрасывающего вверх бёдра, отдающегося несуществующему любовнику. Он позволял бесстыдно смотреть на себя обнажённого, не одёргивал сорочку, разводил ноги и громко стонал.

Когда он так делал, в потемневших глазах Рами разгорался огонь, его грудь бурно вздымалась, вены вздувались, и он ругался сквозь зубы, ворчал, что нельзя быть таким горячим, что это пытка, что он дурак, что вызвался добровольно её терпеть. Ариэль видел, как блестела кожа Рами в свете свечей, чувствовал острый запах его пота и мускусный – возбуждения. Его удивляло только одно – почему Рамиэль удерживался от прикосновений? Почему позволял магической игрушке делать то, что – более чем очевидно – страстно хотел делать сам?