— Мам! Ау! При чем тут серьги?! Речь идёт о моем сыне! Зоя была беременна! А ты просто вычеркнула этот факт из жизни. Из своей, из моей!

— Даже если она и была беременна от тебя, кого она там могла родить!? С ее то генами! Это же как с собаками — ни одна дворняжка не родит породистого щенка даже от самого чистокровного кобеля! Она родит такую же дворняжку, как сама!

Впервые в жизни мне захотелось ударить собственную мать. Страшное чувство. Пугающее. Наверное, вся гамма эмоций отразилась у меня на лице, потому что в следующую же секунду, она резко изменилась и сменила тон на дружелюбный, остановив готовый вырваться наружу поток ругательств резким жестом правой руки с выставленным кверху указательным пальцем с модным маникюром.

— Так, стоп! Извини. Это было очень грубо. Однако, сути не меняет. Матвей, я просто пыталась уберечь тебя, защитить. Ты был ребенком! И совершенно не разбирался в людях. Ты всегда был слишком добрым и жалостливым. Но люди … они… Они коварны. Жестоки. Изворотливы. Беспринципны. Да эти Данилины все продумали заранее, пойми! Чтобы раз за разом всю оставшуюся жизнь тянуть из нашей семьи деньги! Думаешь, они не пытались это делать? Черта с два! Думаешь, зачем они пришли сюда?! Мамаша хотела пристроить дочь на тепленькое место! А когда не получилось, знаешь что они сделали? Выдумали бедняжке болезнь. Эта Людмила самым наглым образом пришла ко мне в фонд и чуть ли не на глазах у всех стала просить деньги. Полтора миллиона! Полтора миллиона, Матвей!

— Что ж ты не проверила документы? Это легко. Особенно для Марго Соколовской. Всего пара звонков. В конце концов, полтора миллиона для твоего фонда — небольшая сумма. Так почему ты просто не захотела помочь беременной девочке с пороком сердца?

— Потому что это создало бы прецедент! Дало бы им понять, как легко мною манипулировать! Это положило бы начало бесконечным просьбам, жалобам и тому подобное! Чего доброго, они бы еще и на алименты подали!

— А ты не думала, что они имели право на эти алименты, раз уж я заделал несовершеннолетней девочке ребенка?!

— Матвей. Не надо делать из меня злодея. Да, прошло уже очень много лет. Но не думай, что за все это время я ни разу не поинтересовалась исходом всей этой авантюры. История с беременной больной школьницей была на слуху, особенно в тех кругах, где я вращаюсь. Не знаю точно, что у нее там был за диагноз, врачи в нашем городе на удивление высоконравственны и порядочны и каждому желающему истории болезней не пересказывают. Но девочка благополучно родила, и все с ней оказалось нормально. Ходили слухи, что у школьницы появился некий личный спонсор. Этакий инкогнито-покровитель. Но, я знаю всех состоятельных людей в этом городе, Матвей. И никто не признался, в столь благородном поступке. А знаешь, почему? Да потому, что таких, как ты, Матвей, у этой девицы наверняка было несколько. Мы не поддались на провокацию, а кто-то другой — да.

Меня поражала логика этой женщины и складность рассказа, что лился нескончаемым потоком из ее рта. Понимание, что достучаться до матери, донести истину, — совершенно бесполезное занятие, отбило всякое желание спорить. У Марго Соколовской своя правда. Непоколебимая. Несокрушимая. Единственно верная.

Намерение продолжать диалог у меня иссякло, а потому, лишь покачивая из стороны в сторону головой, я продолжил слушать.

— Так вот, Матвей. Пойми, если бы это был твой ребенок, эти женщины обязательно бы настаивали на проведении теста ДНК, установлении отцовства через суд и выплате алиментов. Особенно, когда ты достиг мировой славы! О боги, да любой бы воспользовался такой возможностью! Двадцать пять процентов всех твоих доходов, Матвей! На эти деньги можно жить, не работая и ни в чем себе не отказывая! Как думаешь, почему они этого не сделали? Ответ прост и очевиден. Это не твой ребенок!

— Ты когда-нибудь видела Степу?

— Кого?

— Степу. Мальчика, которого родила Зоя Данилина.

— Нет. Зачем?

— Ммм… Ну да… Тебе, пожалуй, незачем… Ты же мечтаешь о породистом щенке, которого бы для тебя родила породистая сучка. Такая, как Кристина, например.

— Матвей…

Она собиралась что-то продолжить, но тут ее взгляд застыл в направлении двери. Обернувшись, я заметил собственного отца. По всей видимости, он недавно вернулся и некоторое время безмолвно наблюдал за нашей перепалкой. Выглядел он слегка помятым, растрепанным и довольно бледным. В отличие от супруги Игорь Соколовский свой возраст явно не скрывал.

— Что все это значит? — срывающимся голосом спрашивает отец, чем вызывает во мне некое смятение. Не пойму, что конкретно он имеет в виду, задавая такой вопрос.

— Мог бы пораньше явиться, ради единственного сына. Не так уж это и сложно, учитывая, как редко наш мальчик бывает дома!

— Я мог вообще не приходить. Ему давно не шестнадцать и некоторые вещи Матвей вполне способен пережить, учитывая, что давным-давно не живет с нами.

— Ну, да! Давай тогда немедленно посвятим его в наши личные взаимоотношения! Поделишься с ним адресами лучших шлюх в городе!

— Боюсь, у тебя слишком предвзятое отношение к моей личной жизни, Марго.

— О, правда? Какой же термин выдумали современники в отношении женщин, спящих с чужими мужьями, не подскажешь?!

— Марго!

— Правильно! За сотни лет в их отношении так ничего и не изменилось, потому что шлюхи и есть шлюхи, к чему изобретать велосипед!

— Что все это значит? — не нашел я ничего лучшего, как повторить заданный недавно отцом вопрос, потому что в действительности не совсем понимал всей глубины развернувшейся драмы. Хотя, признаюсь, уже начал догадываться о сути претензии.

— Это значит, Матвей, что при живой законной жене твой отец не брезгует сожительствовать со своей любовницей!

— Так и знал, что ничего из этого не выйдет. Давно надо было тебе рассказать, сын. Мы с твоей матерью уже давно не живем вместе. У каждого из нас своя личная жизнь. Но официально мы все еще в браке, о чем я уже давно сожалею.

— Только заикнись о разводе, Игорь, и клянусь, я отсужу у тебя все до копейки! Твое имя будет полоскать каждая даже самая захудалая газетенка! Твоё, твоей шлюхи и ее ублюдков!

С каждой секундой, проведенной в родном городе, меня все чаще посещает мысль, что лучше бы я сюда не возвращался… Хотя нет, наоборот. Вернуться надо было давно. Очень-очень давно.

— Заткнись, Маргарита! Ты и сама далеко не ангел чистоты! Наш развод всегда был лишь делом времени. И время вышло. Я подаю на развод. Собственно об этом я и хотел сообщить тебе перед тем, как ты огорошила меня новостью, что Матвей хочет приехать домой. Зачем только повелся на твои глупые уговоры! Господи, как же я устал от тебя!

— Ох, он устал! Вы только посмотрите на него!

— Рита, твою мать!

— Да! Давай! Матерись! Дурные манеры очень быстро перенимаются, когда общаешься со всяким сбродом, который ты теперь зовешь своей семьей!

Звонкая пощечина оглушительным гонгом огласила наступление перерыва в поединке. Наверное, мне стоило ударить отца в ответ, чтобы заступиться за мать, но, честно признаюсь, я замешкался, потому что еще недавно хотел сделать ровно то же самое.

Мать взвизгнула, разразилась рыданиями вперемежку с проклятиями и опрометью бросилась по лестнице на второй этаж. Затем послышался громкий хлопок дверью, даже дрогнул хрусталь на люстре.

— Прости, сын. Не так я хотел рассказать тебе… Но это все подождет… Скажи, о каком таком внуке ты здесь говорил? Я правильно услышал? У тебя есть сын?

— О да, папа. У меня есть сын, которому исполнилось шестнадцать. Сын, о котором я узнал несколько часов назад. Тот самый мальчик, папа, которого вы вычеркнули из своей и моей жизни, ввиду неблагородной родословной его матери!

— Я ничего не понимаю, Матвей. Я никого не вычеркивал ни из чьей жизни.

— Имя Зоя Данилина тебе о чем-нибудь говорит?

Отец задумался, и мыслительный процесс отразился на его мужественном лице, смягченном временем, мимическими морщинками и выбеленными сединой висками.