Кабинет явно не предназначался для приема посетителей этим вечером.

– Люблю убивать, – откровенно ответил он. – Как и вы. Хоть в чем-то мы похожи. Вы не слишком огорчились моей победе над вами?

– Возможно, я бы выиграл, не будь это второй поединок подряд. – Хаук не был в этом уверен, но и обратного ведь никто не докажет?

– Хотите сказать, что Оливье вас измотал? – Юдо откровенно забавлялся. Вряд ли он на данный момент высоко оценивал военные заслуги своего любовника.

– Нет, все дело в том, что я не знал еще чего от вас ожидать, сир. Мне следовало быстрее перестроиться на новый ритм и предугадать ваши атаки.

– Самонадеянно с вашей стороны думать, что вы хоть в чем-то сможете меня просчитать. Как в битве, так и в жизни, – отрезал он.

Хаук расслабленно пожал плечами.

– Возможно, но я догадываюсь чего вы хотите от меня, поэтому имею право на некоторую самонадеянность.

Юдо повернулся к разгорающемуся костру и пошевелил кочергой угли. Свет играл на его лице, придавая ему еще большую жесткость.

– Вы хотите правды, Хаук? А заслуживаете ли вы ее? – Хаук понял, что они с Бастилем – два сапога пара. Жесткие, скользкие ублюдки, дорвавшиеся до власти. И от желания послать все в Бездну застилало глаза, хотя, может, все дело было в самом Юдо? В его манере подавать себя, цедить слова, словно они были великим одолжением ему – грязному тхиенцу, приглашенному на великолепный прием иосмерийского высшего света.

Но Хаук запретил себе говорить то, что вертелось на языке.

– Я не дурак, и понимаю, что далеко не симпатия Оливье привела меня сюда. Вы хотели этого. И именно вам я нужен.

Юдо отложил кочергу и встал.

– Мы оба нужны друг другу, если хотим вернуть на должное место принца Валентина из лап забвения. Дать шанс его ветви прорасти… Вы ведь понимаете, о чем я? – И Хаук понимал, даже слишком хорошо. – Бал Дебютантов пройдет через месяц, и вы будете принадлежать мне, как мужу. Вы станете моим по закону и возьмете мое имя. Мы смешаем нашу кровь и заставим Бастиля считаться с нами.

Смелые слова.

– И вы легко пойдете против бывшего любовника? – не удержался Хаук, желая вывести Юдо из себя, но тот даже не поморщился. И ничем не выдал удивления от его осведомленности, возможно, Бертран не врал, и об этом судачили все за спиной у короля и герцога. Тогда почему же эти отношения прервались? Хаук хотел бы знать ответ.

– Я пойду против кого бы то ни было, если это будет во благо Иосмерии. Король Бастиль… – небрежно обронил Юдо. – Его принято романтизировать и жалеть, но вы даже не представляете, какой он из себя. На что он способен. Мы оба ненавидим его, пока все остальные желают. И в этом наше преимущество.

Хаук боялся, что Юдо перейдет от слов к действиям – коснется или еще что похуже, и тогда он попросту не сможет сдержать отвращение, охватывающее от одной мысли о том, чтобы лечь с этим напыщенным омегой в одну постель.

Стать его супругом. Спать с ним. О, нет. Лучше сдохнуть.

– Я вижу, что вы относитесь ко мне с опаской, Хаук, – заметил тот. – Но вам не стоит бояться меня или Оливье, месяца вам вполне хватит чтобы привыкнуть. И если мы в итоге достигнем соглашения, у вас начнется совсем другая жизнь. Ваше положение изменится, двор примет вас с распростертыми объятиями. И больше никто не посмеет посадить вас на цепь или обращаться как с пленником. Даже король…

Хаук все еще молчал, переваривая услышанное. Бастиль обещал ему блага за предательство, а Юдо за пролитое семя… Они оба были омерзительны, каждый по-своему. Но какой выход? Бежать? Куда? Глупец мог бы купиться на посулы Юдо, но истина такова, что после рождения омеги, его скорее всего убьют – придушат или отравят. Неудобнее мужа для иосмерийца, чем он – еще поискать.

Варвар и презренный тхиенец. Недостойный.

– У нас с вами разные цели, сир. Я не боюсь короля и его гнева, как и временных неудобств или возможной смерти. Мои интересы лежат вне этого королевства. Тхиен – это все, чего я хочу.

– Свобода? – задумчиво протянул Юдо, как будто подобное ему и в голову не приходило. – Это ваше условие? Но ведь никто и не дает вам право выбирать? Задумайтесь, Хаук, в любой момент вас могут перевести из вашей тесной комнатушки в темницы, и вы оттуда никогда не выйдете. Будете гнить там и проклинать судьбу, которая давала вам шанс. Забудьте о Тхиене, ваше место не там, среди сброда и нищеты. Вы были рождены для лучшей жизни.

Юдо приблизился и уже проходя мимо положил руку ему на плечо. Даже сквозь ткань проскочил жалящий удар тока. Хаук посмотрел ему в глаза, опустив взгляд вниз из-за разницы в росте. Белесое бельмо вблизи выглядело отвратительно, но само лицо поражало – сильное и волевое. Так словно этот омега лишь по ошибке судьбы родился в столь уязвимом теле.

Были ли у него другие дети?

И не боялся ли Юдо умереть родами, ведь тогда уже будет не важно от кого ребенок? Но вряд ли страх руководил жизнью герцога, ведь именно за этот порок он презирал Бастиля.

– Я дам время. Оно вам необходимо, а пока мы начнем приготовления к скорой свадьбе. – Он говорил так, словно был уверен на все сто, что она состоится.

Юдо, будучи главой совета, всегда получал то, что хотел. Всплыли в памяти слова маркиза и Хаук не знал, как ему стоит отнестись к происходящему. Шокироваться? Возражать? Бежать, если удастся? Кто может его спасти? Отец – нет. Маркиз? Бастиль? Смешно, они и пальцем о палец не ударят.

Рука упала с плеча, и герцог стремительно вышел из кабинета, оставив его в одиночестве. Но сам Хаук и шага ступить не мог, примерзнув к земле, чувствуя, как ноги налились свинцом.

Вечер едва начался, а Хаук уже хотел скрыться от чужих глаз.

***

Хаук проверил окна, но, как и полагалось, бастион герцога Юдо во дворце был неприступен со всех сторон, в основном из-за боязни взлома. В предпокоях стояла тишина, но на выходе толпились кучкой стражники. Внутри покоев герцога ему предоставили относительную свободу на этот вечер. Хаук подумал об оружии, но где его взять, если даже мечи, которые давали для поединка были деревянными? Большинство гостей носили ножны, как Бертран или виконт Дьофи, но вряд ли кто-то из них вручил бы ему свой кинжал. Такие как Дьофи вытащат свой «меч» из ножен, лишь если увидят достаточно глубокую щель.

Он некстати подумал о принце Валентине. Словно в насмешку судьба Хаука повторяла бесславную историю его родителя: блестящее военное прошлое, унизительный плен, а затем и принуждение к насильственному размножению. Что они сделают, если он скажет у алтаря – «нет»? Привяжут его? Ударят? Изнасилуют?

Маркиз говорил, что иосмерийцы не насилуют своих альф. Таких как Антуан или Дамиан, так точно, эти сами прогнуться в спине и будут просить.

Ужас охватил все его существо. И что-то надорвалось внутри, захлестывая старыми воспоминаниями:

– «Острый коготь, хищный взгляд

Он охотник на цыплят.

Над добычею завис

И помчался камнем вниз!»

– Кто это? Кто? – допытывался четырехлетний Хаук.

Валентин взял его за руку и подвел к закрытому решеткой окну, указывая в небо, там высоко кружились птицы. Ястребы. Они свободно охотились над скалами, которые обступали Сверу с севера.

– Это ты, на свободе…

– И ты со мной?

– Ты вырастешь, Хаук*. Я буду тебе не нужен. Я уже тебе не нужен, сын.

В висках разлилась тупая боль и Хаук потряс головой, стараясь разогнать туман перед глазами. Паника не лучший повод подумать об отце и его искалеченной судьбе.

Взгляд упал на кочергу, и он понял, что нужно делать. Отряхнув от золы, ему удалось сунуть ее за спину и протянуть до самого копчика, зацепив за ворот рубашки под камзолом, надеясь, что никто не догадается об этом трюке. Присесть с такой штуковиной вряд ли бы удалось, но он и не планировал больше никаких экзерсисов.

Теперь осталось вытерпеть остаток вечера и не выдать себя. Хаук догадывался, что у него не так уж много времени, чтобы спланировать побег. Но впопыхах действовать не собирался, нужно подгадать удобный момент. Шел он медленно и размеренно, а когда добрался до залы понял, что представление с факелами сменило другое – более откровенное.