– Хотите сказать, что я буду участвовать в представлении дебютантов? – с явным скептицизмом спросил Хаук. – Для чего это нужно?

– Вы новичок при дворе, – пояснил Оливье. – Бал Дебютантов – это двухсотлетняя традиция и многие альфы с пеленок ждут этого дня, чтобы быть представленными королю, а возможно и занять место подле него.

Портной как раз начал измерять бедра, присев на корточки, и вскинул вверх испуганные глаза на него.

– У ног короля, – поправил его Хаук.

– Для вас это чепуха, но для юных альф, впервые попавших ко двору, все кажется волшебной сказкой. Я тоже был дебютантом и просто купался в предложениях брака от родовитых омег. Я даже мог бы стать фаворитом юного короля, но нынешнее мое положение мне нравится гораздо больше. Оно более устойчивое.

– Ваш отец герцог и член Совета. – Не стал скрывать свою осведомленность Хаук, впрочем, Оливье не удивился.

– Ну, а ваши отцы – иосмерийский принц и король Тхиена. Вы произведете настоящий фурор на балу.

– Этого я и боюсь…

Оливье ушел вместе с портным, оставив их с Бертраном наедине. Что было как минимум неловко, потому что кроме маркиза Хаук уже давно не видел омег в непосредственной близости. Бертран напоминал ему о недавнем унижении, хотя прямо ничем не намекнул на ту аудиенцию у короля. И из-за этого вызывал безусловное отторжение.

– Ну что же… – начал Бертран, когда дольше молчать уже было неловко. – Я остался, чтобы обсудить некоторые моменты приема. Думаю, многое вы уже знаете, но не все. Сегодня вас будут представлять всем, ответ должен быть только один: «Единственный сын принца Валентина». Когда в комнату входит герцог или любой другой член Совета положено вставать. Вы не должны садиться раньше, чем сяду я. За столом вы насыпаете еду сначала в мою тарелку, а затем уже можете отсыпать из нее в свою. Вы не начинаете есть раньше меня и заканчиваете сразу же, как я встаю из-за стола. Я – ваш спутник, поэтому вы не отходите от меня далеко и следите, чтобы мой бокал всегда был полон – ничего сложного. Верно?

– А если я захочу приложить вас лицом в тарелку, я должен буду сделать это до или после того, как вы встанете из-за стола?

Бертран ничуть не испугался. Скорее даже обрадовался излишнему напоминанию о дикой природе тхиенцев.

– Если вы выкинете нечто подобное, то получите в ответ, Арнбранд. И я не буду к вам так милостив, как король.

Хаук понимал, что перечить Бертрану глупо и безрассудно, но все равно не собирался останавливаться.

– Это правила для всех альф или только для никчемных фаворитов? Я – не фаворит. И не буду им.

– Вы дикарь! И это всем известно, хотите, чтобы имя вашего отца – принца Валентина – было втоптано в грязь?

– Он и сам с этим неплохо справился, – съязвил Хаук, чувствуя, как все сжимается внутри от этих непрекращающихся упоминаний его родителя. – Вы хотите приклеить его имя ко мне, как ярлык, но он не был мне хорошим отцом! И я не горжусь им, так как вы или король, или даже маркиз, поющий ему дифирамбы… Мне попросту плевать на его светлую память.

– А на кого вам не плевать, Арнбранд? На ваших воинов? Или на вашего тхиенского отца, который палец о палец не ударил, чтобы вызволить вас из плена? Все, что он сделал это написал королю Бастилю очередное оскорбительное письмо, которое лишь продемонстрировало его скудоумие. Где воины, которых вы так вызволяли, осаждающие Хетханну? Где они? За вами никто не пришел, Арнбранд, и знаете почему. Вы всего лишь второй в очереди и им вы не нужны… Ваш обожаемый отец Вальгард успел сострогать себе знатный выводок детишек, чтобы можно было без сожалений пожертвовать одним – вами. – Бертран умолк ненадолго, давая ему возможность ответить, но Хаук не знал, что сказать. Ужасающе хотелось драться – долго и исступленно, пока не прольется кровь, не важно своя или чужая. Заставить Бертрана забрать свои слова обратно – замолчать, но таким образом он бы обнажил слишком многое в своей душе на потеху.

Иосмерийцы все как один умели задеть за живое.

– Я хотел бы услышать подтверждение того, что мои доводы были восприняты, – хладнокровно продолжил Бертран. – Достаточно кивка, зная вашу твердолобость, думаю, на большее вы не способны.

Хаук искренне хотел бы послать его в Бездну или даже убить, но вместо этого заставил себя через силу кивнуть. Маркиз назвал бы это маленьким шагом к победе, но Хаук считал, что его раз за разом берут измором.

Бертран ничем не выдал своего ликования, лишь добавил:

– Это я помог Оливье выбить для вас больше свободы, Арнбранд, не смог устоять перед его уговорами. А ведь я скорее заставил бы вас гнить в этой комнате заживо, чем одаривать обществом короля или членов Совета. Так что помните свое место и будьте благодарны.

Бертран ничего не добавил, даже не кивнул на прощание, и вышел.

Слуги принесли костюм через несколько часов.

К тому времени Хаук успел уже принять ванну и побриться. Затем следовало растирание специальным лосьоном и массаж, но в этот раз Хаук был на взводе, поэтому не мог спокойно сидеть. Слуга, сгребая со стола свои склянки и бритвенные принадлежности, поспешил закончить и быстро выбежать прочь.

– Я помешал? – спросил Оливье, стоя у двери как раз, когда Хаук скинул простынь и собирался надеть белье. Нагота была привычной частью жизни в военных лагерях, поэтому Хаук не спешил прикрыться, о чем и пожалел, когда Оливье начал осматривать его с явным интересом. – У вас столько шрамов, вас секли?

– В детстве, – неохотно ответил Хаук, когда закончил с одеванием.

– Бездна! Ваш отец? – изумился Оливье, с явным неодобрением.

– Нет, мой брат решил, что это будет забавно. Он использовал лошадиный кнут.

– Подонок!

– Нет. Он был честен, – Хаук не хотел жалости к себе, не переносил ее с самого детства. – Риг всегда ревновал ко мне и не считал необходимым это скрывать, и чем добрее был отец, тем жестче становился брат.

– Ваш отец человек сомнительных качеств, но я рад слышать, что он был добр к вам.

– А добр ли к вам герцог Юдо, подсылая ко мне?

Оливье сделал вид, будто не понял вопроса.

– О чем вы, Арнбранд?

– Вы ведь его фаворит.

Оливье подошел к столу и коснулся бутылька с лосьоном, вряд ли догадываясь об его назначении.

– Ошибаетесь, я его любовник вот уже пять лет. И, прежде чем вы зададите следующий вопрос, а я уверен с вашим тхиенским воспитанием вы не видите разницы. Фавориты – однодневки, отгорающие как эта свеча. Привлечь омегу – это одно, а вот удержать совсем другое, – он выдавал фразы порционно и неспешно, словно взвешивал каждое слово по фунтам. – Быть любовниками здесь – при дворе и именовать себя так – это не просто пустые слова. Между мной и Шарлем есть определенная связь, которая не может быть разрушена влиянием мимолетного фаворита. Как пример, скажу, что король Бастиль не заводит любовников, все его пассии, как Антуан – никчемные крикливые мальчики, не стоящие даже взгляда. И это его сознательный выбор. Вы же, Арнбранд, из другого теста, но я все равно не ревную. Видите? Потому что я не против вас и даже очарован.

Хаук нахмурился.

– Очарованы?

– Да. И немного заинтригован, – ласково улыбнулся Оливье, не оставляя сомнений в посыле своих слов.

– Неужели при дворе подобное может быть в порядке вещей?

– Ну, а кто же ограничивает, кроме нас самих? Может, в Тхиене кому-то и нравится жить по строгим правилам, но Тхиен, к счастью, далеко отсюда. Вы мне нравитесь, Арнбранд, ваша сила, то как стойко вы держитесь, хотя происходящее чаще всего ставит вас в тупик. Как вы пошли на уступки, ради ваших людей… Это многого стоит.

Хаук вспыхнул, не в силах справиться с отголосками старого унижения.

– Нет чести в том, чтобы попрать свои принципы. И я ненавижу Бастиля за это, как и за многое другое.

Оливье почувствовал его слабость и приблизился, касаясь локтя.

– Арнбранд… Я вижу в вас гораздо больше королевского, чем даже в нем. Вы, как и ваш отец – принц Валентин – не должны были стать вторыми. Пусть эта мысль ведет вас.