— Но это ж книжки, рождённые самоопылением? — Алексей чувствовал, как с него осыпается шелуха предубеждений, из-под которой проступает новая, блестящая чешуя сотрудника «Напалма». — Своей волей издать себя у себя же в издательстве всегда считалось как бы… неприличным поступком?

— Только среди людей, которых мало печатают, — Григорий глумливо заулыбался. — Профессиональные писатели или хотя бы много публикуемые авторы эту инициативу всячески поддерживают. Им нравится, когда у других людей тоже выходят книги, неважно, каким образом.

— Получается какая-то совсем другая литературная этика, которая начальством свыше нам дана.

Григорий с величественной небрежностью стряхнул невидимую соринку с рукава френча.

— И на обложках самовластья напишут наши имена, — обронил он. — Мы же и напишем. Кстати, я детектив закончил. Скоро пришлю тебе для публикации.

Переход был внезапный. Совсем в его стиле. Григорий взялся за конкретику в борцовском стиле рывка с последующим захватом.

— Какой детектив? — опешил Алексей.

— Нуар, — Григорий многообещающе подмигнул и сообщил низким, хриплым, полным мрачной безнадёги и отчаяния голосом: — Роман называется… — он сделал паузу и вбил последний гвоздь в душу Астролягова: — «Девушка из Гатчины».

Астролягов застонал и ткнул пару раз указательным пальцем в клавиатуру. Потом ещё пару раз. Стало на четыре знака больше.

— Что ты хнычешь, как малое дитя? — Алла выглядывала из-под одеяла, куда спряталась с головой, чтобы не слышать фонового шума душевных мук.

— Я не хнычу, я рожаю, — Алексей подумал и ткнул пальцем ещё разок.

— Что же ты изродил?

— Пробел.

Матвеев затребовал внутреннюю рецензию к понедельнику. «Много чести» ещё не прошёл литературную правку (в понедельник после работы Астролягов и планировал забрать распечатку), как новым романом заинтересовались на самом верху. Что-то там за кулисами издательства двигалось, чему даже Тантлевский затруднился найти причину. Неизвестность пугала, на её фоне редактор-составитель вымучивал из себя отзыв на роман, который предстанет перед начальством в улучшенном виде, но в каком, рецензент пока не подозревал. Астролягов сильно сомневался, что Матвеев станет читать исходный текст. Он при этом боялся, что внутреннюю рецензию покажут Черкезишвили, который закатит новый скандал с катастрофическими для всех последствиями. От этого он страдал.

Он писал и страдал, начиная понимать, что должен чувствовать обречённый на внимание основы «Напалма» творец.

В газете такого не было.

В прессе талантливый автор не выглядел канатоходцем, балансирующим по тонкой формулировке между непоняткой и увольнением. Редактор-составитель опустил руки, сдался и на краткое время уступил место журналисту-фрилансеру.

«Спорный роман есть книга, которая размножается спорами. Черкезишвили пишет явно в расчёте на то, что книгу прочтут и забурлят. Это послужит сигналом к действию. На звук бурления потянутся другие ценители, они купят и прочтут «Много чести», напишут свои отзывы, а роман допечатают повышенным тиражом. Так, спорами, очевидно бездарный текст размножится в зависимости от спроса. Однако размножающаяся спорами литература по природе своей — плесень, и относится к царству грибов», — написал Астролягов и, задавив в себе внутреннего корреспондента, стёр нажатием на клавишу «Backspace».

В голове стало пусто до звона в ушах. Мысли поплыли и быстро кончились. Алексей увидел роман «Много чести» весь целиком, постиг в полном объёме, который сначала заполнил голову до боли в черепной коробке, потом прямо на глазах сжался в точку и стал до слёз трагичным.

«Трагичным, — подумал он. — Трогательным и логичным».

Алексей слышал музыку и готов был танцевать под неё.

Он понял тайную прелесть творчества маркиза Арманьяка.

— Лёша.

Голос доносился издалека.

— Лёша!

Астролягов опомнился и шмыгнул носом. «Сопли! — перепугался он. — Откуда? Я не простужался». Сделалось ужасно неудобно перед подругой, но резкий как понос насморк не оставлял иного выбора. Астролягов утёр губу и увидел, что пальцы красные.

— Лёш?

Он застыл. На грудь капало, но тёмно-синяя футболка скрыла масштаб катастрофы. Астролягов утёрся другой рукой, задрал голову и помчался в ванную.

— Никогда со мной такого не было.

Он оправдывался, отмывшись, сменив одежду и заткнув тампоном ноздрю. Марля на краю зрительного поля виднелась как заметно-красная.

— Хватит тебе напрягаться. Ты и так уже переработал.

— Работы много не бывает. Это Черкезишвили меня проклял, — прогнусавил Астролягов и попытался улыбнуться. — Сильнее остальных обижаются писатели с усами. Усатый человек вообще обидчив. Мы на работе только и делаем, что гнобим творцов, вот творцы нам и мстят посильной магией.

— Не смешно, — мистическая трактовка напугала её, пусть даже объяснение было в шутку. — Милый, ты перерабатываешь. Может быть, не стоит так увлекаться?

— Чем я увлекаюсь? — Астролягову нравилась обстановка в «Напалме», к нему хорошо относилось начальство и сам он был расположен к авторам, как бы те не пытались убедить его в обратном.

— Издательским процессом.

Астролягов хотел возразить, но в носу так засвербело, что он потёр переносицу и громко засопел.

— Ты переживай поменьше.

— А что, заметно?

Чих вырвался из-под контроля. Тампон шлёпнулся на пол, как упавшая с самолёта мышь. Красные сопли забрызгали стол, футболку и колени. Он быстро зажал ноздри. Алла взвизгнула и поджала ноги, но на её долю ничего не досталось.

— Упс! — голос звучал гнусаво и глухо, будто Алексей говорил в обувную коробку. — Сорри. У меня трабблы.

К его удивлению, кровотечение остановилось. Когда он вернулся из ванной, отмывшись и закинув измаранные шмотки в машину, Алла продолжала сидеть неподвижно, разве что ноги опустила. Тампон валялся, окружённый красной лужицей, и походил на задавленное животное.

— Пожалуй, что заметно, — Алексей достал тряпку из-под раковины.

Выкидывая тампон в мусорное ведро, он подумал, что маньяк мог свежевать зверушек или в детстве палиться на убийстве домашних питомцев и по этому признаку его можно вычислить. Он стал примерять на тех авторов, которые ему не нравились, и нашёл, что не знает никого достаточно хорошо, и надо заполнить пробелы.

Убийца Плоткина заменил Астролягову дьявола как инициатора служебных козней, безотчётного страха и свинцовых мерзостей жизни. Всю зиму он хандрил из-за темноты и холода, угнетённое состояние приводило к нервозности, от которой он плохо спал. От недосыпания нервничал ещё больше. Оба недуга взаимно усиливались, замыкая порочный круг.

Но потом закипел чайник, на столе появился тортик. Волнения улеглись.

Астролягов закинул удочку:

— Помнишь Климовича «Дело номер двенадцать»? — после уборки он избегал произносить «Посмертная кровь».

— Помню.

Файл он отправил её на неделе. Алла читала быстро, чтобы угодить ему. За вечер и утро она проглотила львиную долю «Мачо не пляшут».

— Каким ты его находишь в сравнении с «Мачо»?

— Они оба интересные, — Алла заложила ногу за ногу, её нравилось, когда мужчины спрашивают её мнение, интересуются на самом деле, а не с целью поприставать. Сейчас она эту искренность чувствовала и выдерживала паузу, позволяя рассмотреть ноги. Бойфренд терпеливо ждал. Алла видела на его лице растущую увлечённость. Она возбуждала. Алла захотела переключить её на себя.

— Похожими, — сказала она, закинула руки за голову и тряхнула волосами.

Взгляд Алексея стал другим — сосредоточенным, самоуглублённым. Он явно не думал о ней. Тогда о ком же? О другой женщине! Но Алла была слишком деликатна, чтобы сразу броситься в бой, и достаточно умна для поддержания в такой ситуации светской беседы. Она обладала большим газетным опытом, который убеждал, что толика терпения помогает вытащить из собеседника правду.