Владимир Ефимович по-стариковски снисходительно улыбнулся.

— Удачная находка. У вас есть вкус. Роман про Дантеса — лебединая песня Васильчука, — он наполнил рюмки. — Давайте за безвременно ушедшего Колю. Сердечный был человек. «Дантеса» он, фактически, переписал. Мне только пунктуацию за ним пришлось выправить, да и то незначительно.

Оторопев, Астролягов жахнул рюмку бренди, как холодный чай.

— Но… Что? Черкезишвили всё время так пишет?

Владимир Ефимович отпил половину, посмаковал, бережно опустил донце на стол.

— Не видел исходный текст, который вам достался, но, полагаю, что да. Сам он уже вряд ли исправится. Мы делаем. Теперь и вы.

— И Веня Плоткин?

— Плоткин был к нему особенно придирчив. Зато на выходе получался добротный, крепкий текст. Васильчук был эстетом и копал глубоко, а Вениамин вцеплялся как нильский крокодил и тянул-тянул на себя, и уже не выпускал, сколько бы автор не ныл. Поэтому все романы Арманьяка, вышедшие под его редактурой, получились примерно одинаковыми.

Астролягов припомнил его последние книги и обнаружил, что это действительно так.

— Вы возродили добрую традицию Коленьки, — Сахаров пробежал глазами первую страницу текста. — Я доработаю. Книгу ждёт большой успех.

— Как он вообще стал… гм, известным?

— Много переводил, а мы всегда плотно редактировали. Когда он взялся писать детективы, мы продолжили по привычке, а книги взяли и выстрелили. Случайность? Да, как часто бывает в книжной отрасли. Но, в конечном итоге, всё решают знакомства.

— Вы лично знакомы? — брякнул Астролягов и только потом вспомнил изобилие снимков, украшающих столовую, но старого фотографа было уже не остановить.

Он опёрся на палку и спинку стула, тяжело поднялся, раскрыл шкаф. На столешницу лёг толстый фотоальбом с крышками, обтянутыми серой тканью толстого плетения, продёрнутой чёрной нитью.

— Должен быть здесь, — Сахаров быстро переворачивал страницы, на салфетку выскальзывали вложенные между ними карточки. — А вот и он.

Сахаров развернул и придвинул к Астролягову альбом, указав на фотографию, тонированную сепией.

— Вуаля! В Доме Писателя на Шпалерной.

С картонки смотрел ухмыляющийся мажор с безвольным лицом вырожденца, которое не смогли украсить даже крутейшие по тем временам очки с тонированными стёклами и длинная шевелюра. Мажор был одет в импортный пиджак с тёмным бадлоном — не чёрная водолазка Стивена Джобса, но всё равно отчётливо не советская. Сходства с напуганным кроликом, которого Алексей недавно видел, не было почти никакого. Только крупные резцы выступали из-под верхней губы.

— Это Арманьяк времён работы в Интуристе, — прокомментировал Сахаров.

— Маркиз Арманьяк, — машинально пробормотал Астролягов.

— Просто Арманьяк, — поправил Владимир Ефимович. — Он тогда пил только «Арманьяк». Напоказ, дома повсюду бутылки из-под него стояли, вот прозвище и прилипло. Ездил в командировки по культурной программе, так обзавёлся связями в Италии. Но фарцевал без меры, вот его старшие товарищи и турнули.

— Обэхээсники?

— Старший сосед обэхээсэсников, — улыбнулся Сахаров. — Переводчик в загранке понятно на кого работал. Да и когда невыездным стал, всё равно продолжал в контору постукивать.

— А ментам?

— Ментам барабанил как заяц. Из нашей компании с ним никто не водился. Ну, так, чтобы на короткой ноге. Бывали в гостях, но не доверяли. Тасовался Арманьяк с такими же, как он сам. А потом пришла Перестройка, Рынок и всё завертелось.

— А как же «старший товарищ»?

— Старший товарищ… — задумчиво протянул Владимир Ефимович, развернулся к шкафу, выбрал чёрный конверт из-под фотобумаги, порылся в нём и опустил перед Алексеем на скатерть карточку 9х12. — Узнаёте? Этого мальчика спутать ни с кем нельзя.

Астролягов охотно согласился, хотя на снимке был, скорее, атлетичный юноша в кимоно.

— Зал Комплекса школы высшего спортивного мастерства, — сказал он.

— Друга на соревнованиях по дзюдо фотографировал, а в двухтысячном году меня осенило, напечатал плёнку с большим увеличением, смотрю, точно — он, с краю в кадр попал.

— Удивительно.

— Такого снимка ни у кого нет, — похвастался Сахаров. — Когда контора чистила архивы, о нём по понятным причинам не знали.

— Его можно продать в любое западное издание за хорошие деньги, — произнёс изнутри Алексея бульварный журналист Астролягов.

— Берите, если хотите, — великодушно разрешил старик. — Только как вы докажете, что это он? Внешность расхожая. Людей такого типа в стране тысячи.

И Астролягов признал, что старый редактор снова переиграл его.

— У меня книжка вышла, — скромно признался Тантлевский, повесив трубку. — Сейчас на склад привезли.

— Каким тиражом? — заинтересовался Григорий.

— Три с половиной тысячи.

— Нормально по нашим временам, — заключил Григорий и вернулся к работе.

— Какая по счёту? — оторвался от монитора Ринат.

— Пятая.

— Дадут ли за неё премию? — с ноткой ревности пробурчал Дима.

— Ой, да чёрт с ними, с премиями, — отмахнулся Игорь с несвойственным для него жеманством, так что всем сделалось понятно: на премию он рассчитывает и подготовил для неё почву, обильно унавозив жюри.

Все коллеги высказались, один Астролягов молчал.

— Как называется книга? — робко спросил он.

И все посмотрели на него как на лоха, не способного интересоваться ни чем, кроме пустяков.

— Я прочёл твоего автора, — поделился Игорь в приступе благодушия, чтобы компенсировать свой успех.

— Ник Далёв который?

— Ага, «Братва и капуста». Название придумаем какое-нибудь коммерческое, а так вполне можно запускать в работу. Давай с ним заключать договор.

«То-то Алла обрадуется», — подумал Алексей, но на сердце стало тревожно.

Он затруднялся сказать, почему.

Тем не менее, он немедленно отписал Далёву, распространяя радость, как круги на воде. Практически сразу затрезвонил мобильник. Почта у Далёва сваливалась на смартфон.

— Я сегодня приеду, — Ник привык брать быка за рога.

— Приезжай, заключим, — бодро ответил Алексей, кивая Тантлевскому, мол, вот он — результат, и получил ответный кивок.

— Буду через полтора часа, — отрапортовал Ник и положил трубку.

Энергичность его с непривычки пугала.

— Через полтора часа приедет подписывать договор, — доложил он во всеуслышание, чтобы не создавать сюрпризов.

— Отлично, — сказал Игорь. — Отлично!

День разгорался и обещал быть наполненным.

По коридору простучали копыта, да так громко, что редакторы навострили уши. Судя по неровному, рваному ритму, копытное было не уверено в себе, как вставшая на задние ноги жирафа. В дверь постучали, кратко, для порядка, а потом отворили и с изумлением уставились на Алексея.

— Вы кто?

— Детективный редактор, — с трудом нашёлся Астролягов.

У него даже не возникло желания спросить о том же стоящее на пороге диковинное существо.

Это была исключительно нескладная женщина ростом за метр восемьдесят. У неё были мелко вьющиеся тёмно-рыжие волосы, большие коричневые круги возле глаз, узкое смугло-оливковое лицо и широкие прямые плечи, как у Григория. На них, как на вешалке, болтался коричневый плащ, шею закрывал зелёный шарф. Из-под полы плаща выглядывали худые ноги в коричневых колготках и зелёных осенних туфлях.

— Инесса Иосифовна! — воскликнул Игорь, перегнувшись через стол, чтобы узреть визитёра. — Заходите! Знакомьтесь, это ваш новый редактор.

— Ой, да просто Инна, — привычно откликнулась она, сконфузившись и бочком проходя в дверь.

Радуясь, что её помнят, и при этом смущённо морща нос, она обошла кабинет, громко щёлкая каблуками по паркету, и пожала всем руки, а редакторы оживились и приветствовали на свой лад.

— Инна, — она протянула руку, покрытую мелкими веснушками.

— Алексей, — смутился в свою очередь Астролягов. — Да вы присаживайтесь.