Мейзи непрерывно лопотала о переменах в Грэме, об обещаниях, что он ей надавал, о том, как они будут заботиться о Лейси — и вдруг сообразила, что Ариадна никогда не увидит больше Лейси, и весь остаток пути до Тропы Рыболова всхлипывала.

— Ну вот, — произнес Джерри, останавливаясь перед большой дверью слоновой кости и протягивая Ариадне свой шлем из кабаньих клыков. Он заметил, что Мейзи слегка утомила ее своей болтовней. — Ты бы освоилась в доме, а я скоро вернусь?

Ариадна кивнула.

— Я ужасно устала. Вы не обидитесь, если я распрощаюсь с вами здесь?

Грэм расплылся, как подогретая пастила.

— Тогда, может, поделимся радостными новостями, милая? — предложил он, и Мейзи из розовой стала пунцово-красной.

— Чудесно! — произнесла Ариадна как могла более искренне.

Мейзи самодовольно улыбнулась:

— Я только догадывалась — но Оракул никогда не обманывает, вы сами говорили. Он сказал, это мальчик. Он даже назвал мне точный день.

Рукопожатия, объятия…

— И у меня будет сын! — торжествовал Грэм, почти не намекая на то, что его вторая жена более состоятельна в качестве матери, чем первая.

Потом последовали еще объятия и поцелуи, и Ариадна поднялась на крыльцо с критским шлемом под мышкой, послала Мейзи последний воздушный поцелуй и вступила в дом Джерри.

Гостиная понравилась ей — именно такую она ожидала от Джерри: безупречного вкуса, но без нарочитости. Тысячи книг, говорил он, и их здесь действительно были тысячи. Ничего, ей некуда спешить… вечное счастье? Потребуется лет сорок, чтобы свыкнуться с самой этой мыслью.

Она чувствовала себя совсем разбитой — ничего удивительного, это после дня, начавшегося в тюрьме мифического Крита, продолжившегося смертельными поединками и предложениями руки и сердца… Добрая любящая жена должна была бы приготовить мужу обед, но она не собиралась исполнять эту роль.

Все равно он ест по большей части вне дома, он сам говорил. Она просто посидит и подождет его.

Все же тишина не успокаивала: слишком уж ее взвинтили события дня.

Голова шла кругом. Надо же, переплести столько книг — вот это работа!

Бедный Джерри… как ему спится? Слышит ли он в ночной тишине последние мольбы Смит-Вильямса сквозь треск переговорного устройства? Не в этом ли объяснение его бесконечным играм и работе, отчаянным поискам счастья?

А Киллер, как-то изменивший собственным стандартам доблести при Фермопилах? Киллер с его бесконечными бравадой и похотью — не ищет ли он лишь измождения, чтобы похоронить восстающих ночами из могил мертвецов?

А она сама, оставившая ребенка моральному уроду и бестолковой девице, она, отказавшаяся от музыки ради материнства, а потом испортившая все и потерявшая и то, и другое, — не будут ли и ей являться в часы одиночества призраки того, что могло бы быть?

И эта Мера, которую ее вынудили выбрать, что это — вечное счастье или вечное сожаление?

Может, Мейзи не так уж и не права.

О Лейси!

И Грэм. Черт бы его побрал! Эти его последние слова: «У меня будет сын…» — они не давали ей покоя.

Соломоново решение. Что хотел Оракул сказать этим? Уж не то ли, что Ариадну поделят пополам Джерри и Киллер?

Не в силах усидеть на месте, она встала и пошла осматривать дом.

Большие двойные двери вели в заваленную инструментами, заполненную запахами клея и кожи мастерскую — это, должно быть, другой Джерри, тот, что прячется за смущением. Другая дверь вела в холл, куда открывались еще две двери и впечатляющая винтовая лестница. Внутри дом казался гораздо больше, чем снаружи, — возможно, это тоже магия. Она обнаружила кухню и ванную, обе старомодные, но вполне сносные; потом поднялась по лестнице и оказалась в потрясающей спальне с роялем. Комната представляла собой дизайнерский шедевр — вся в голубых и золотых тонах, такая, какую она пыталась — безуспешно — обставить у Грэма, пока его процветание не заставило их переехать из городской квартиры на более престижное ранчо.

Чего бы она ни искала бессознательно, этого здесь не было.

Она подошла к кровати, потрогала матрас и собралась уже посмотреть, что находится за еще одной дверью — должно быть, еще ванная, — когда дверь за ее спиной со щелчком закрылась.

У двери стоял Киллер.

Меньше всего она хотела повстречать Киллера в спальне. Она поспешно отступила от кровати, но задрожала.

Он раскраснелся и взмок от возбуждения. У него на ухе красовалась окровавленная повязка, но, когда он шагнул к ней, на губах заиграла улыбка.

— Очень славная комната, — заметил он, оглядываясь. — Куда симпатичнее, чем при Джерри.

— Ты хочешь сказать, она изменилась? — переспросила она, прекрасно понимая, что он хочет сказать. Держи себя в руках, женщина!

— Я хорошо знаю ее, — озорно сказал он.

— Вряд ли в будущем ты будешь часто ее видеть.

Он напустил на себя обиженное выражение (теперь он подошел к ней и стоял слишком близко), как обычно.

— Это звучит совсем не по-дружески, милая дама. Я добрый друг Джерри и надеюсь, что буду добрым другом и тебе.

— Ты стоишь немного слишком близко, Киллер, — заметила она, отступая на шаг. — Джерри говорил мне, что ты понимаешь, когда тебе говорят «нет». Это правда?

Он снова приобрел на мгновение этот свой томный вид.

— Ты не откажешь мне. — Он снова придвинулся ближе, и снова она отступила.

Неужели не откажет? Она очень опасалась его гипнотического обаяния, физически подавляющей гиперсексуальности, исходящей от него психической энергии абсолютно бесстрашного человека. Киллер прямолинеен, подумала она; если уж он положил на кого глаз, он целиком концентрируется только на нем.

Он исходил жаром и вспотел. Она вспомнила их поцелуй после того, как он убил Минотавра… Смени тему.

— Карло сильно покалечил тебя?

— Нет. Пара ребер и разбитая голова. У меня двоится в глазах, но вы обе одинаково прекрасны. Ты причиняешь мне больше боли. У тебя есть то, что мне нужно, милая дама, что-то, что мне очень нужно.

— Нет! — Черт, еще не хватало срываться на визг, но это его прерывистое дыхание и раскрасневшееся лицо нервировали ее. Он казался чертовски доволен собой.

Он нахмурился с наигранной обидой, сделав еще шаг вперед.

— Но это тебе самой будет приятно! И скажи, зачем ты так рисковала ради меня сегодня? Тебе же ничто не грозило в повозке. Должно быть, ты ко мне неравнодушна. — Он с надеждой оскалился.

— Будь я проклята, если знаю, — честно призналась она. — Почему бы тебе не спросить Оракула? — Она попробовала шагнуть мимо него к двери, и он заступил ей дорогу. В глазах его появилось странное выражение.

— Оракул поведал мне сегодня много очень странных вещей. Но не из любви, нет?

— Нет, не из любви, — вздохнула она. — Ты славный парень, Киллер, но…

— Но ты любишь Джереми Говарда? — улыбнулся он. — Я тоже люблю его. Он сильный и мягкий одновременно. Мне хотелось бы больше походить на него.

А Джерри Говарду, как она подозревала, хотелось бы больше походить на Киллера. Она тоже улыбнулась.

— Ты в этом уверен?

Киллер искренне кивнул.

— Это правда. Ты одернула меня сегодня — насчет Клио, — и я тебе тоже благодарен за это. Ты поможешь мне еще?

Ого, да это новая линия. У этого парня больше линий, чем у телефонной компании. И телефона она больше никогда не увидит…

Она не ответила, и Киллер взял ее за руки. Она сделала еще шаг назад и наткнулась на рояль. Отступать некуда — это ее последняя линия обороны. Ну когда же вернется Джерри?

— Тебе известно, что я сирота? — спросил Киллер, не отпуская ее рук.

Глаза его почему-то бегали.

Ну что еще? Теперь он меняет тему.

— Право же! — Она попыталась высвободить руки, но он держал крепко. — Твои родители умерли уже две с половиной тысячи лет назад!

Он серьезно покачал головой.

— Я всегда знал, что Крион и Астиаспа не настоящие мои родители, слишком уж старыми они были. Но они стали мне нежными и любящими родителями. Они научили меня повиноваться богам и служить моему полису. — На мгновение он застыл, глядя куда-то вдаль, и взор его затуманился. — Они умерли в год, когда напали персы, друг за другом, за два дня. Я проследил, чтобы все ритуалы были исполнены, и молился за них.