Все мероприятия и назначения, кроме прямого, были приняты и для обучения новиков. Часть лагеря обнесли повозками, стали рубить лес и ладить доски на вагенбург. Все выглядело грозно и агрессивно.

Казалось, что наши действия — ненужное напряжение сил, но я видел и другие полезности от происходящего. Так, мы тренируемся на чужой древесине организовывать долгосрочный лагерь, что полезно и для отработки управления, и для улучшения качества сооружения фортификации. Второе, что важно, — мы показывали великому князю свое недовольство ситуацией. Никаких конфликтов, только то, что при подчинении, мы не считаем Владимир безопасным для себя местом.

Вот и разница княжеского приветствия: Василько пир организовал, а Юрий и одной подводы с хлебом не прислал.

— Два дни стоим, потом уходим, — сказал Глеб Всеславович.

Полковник ходил сам не свой, в постоянной задумчивости, что-то размышляя или измысливая. Он не понимал, что происходит, и это бесило прожженного интригана. Глеб Всеславович ходил около часа молча, наворачивая круги, а потом все же соизволил высказаться.

— Нас ведуть у засаду, — выдавил он слова. — У тым разе Василько у апале буде. Мы павинны не згинуть.

Странно, что только сейчас все для командующего нашим войском стало очевидным, полная несуразность и возможные мотивы организации встречи. По такому отношению со стороны великого князя, мы должны были уже уйти в Ростов и там стать. Такой шаг стал бы нервозным уже для стольного града Владимира. В условиях противоречий с Новгородом, внутренняя склока во владимирском княжестве в крайней степени неуместна. Вот только преданность ростовского князя может в таком случае сыграть злую шутку, и он пойдет на поклон к Юрию, а нас, в лучшем случае, распустят, а в худшем… Ну, пойду с семьей и преданными мне людьми в Рязань, там в последнее время Юрия больше ненавидят, чем всякого рода степняков, да мордву.

— Корней Владимирович, тама на пауночным дозоре тя зову, — в шатер вошел мой адъютант-помощник.

Да, у меня появился такой. И личный телохранитель, правда, его воинское искусство обещало желать лучшего, а вот держать в голове цифры, примечать ситуацию, уметь докладывать — эта способность парня была гораздо важнее.

Адъютантом стал Тимофей — шустрый выпускник воинской школы, который постоянно на грани исключения сдавал экзамены по воинской подготовке; мог быть всеобщим любимцем, но не балагуром, а человеком, который может все найти, всегда и про всех знает новости. Ну, а роль телохранителя больше подобает Беру — тому снежному человеку, с которым я когда-то имел глупость драться. По моей личной просьбе Еремей, будучи самым подходящим по габаритам гигантом, с умением учесть тонкости физиологии большого человека, учил мою тень управляться с оружием. Теперь Бер имеет уникальное вооружение — двуручный меч для одной руки и огромный топор, мало отличающийся от бердыша в другой. Этот воин, на мой взгляд, стоит десяти опытных рубак.

— Боярин, треба змовится о месте и поговорить, — сказал Шинора. Кто же сомневался, что именно он будет меня искать во Владимире.

Этот паразит, взявший у меня на представительские расходы аж десять гривен, купил новый кафтан, сапоги и, в целом, выглядел щеголевато, как небедный купчина. И скоро опять попросит денег. Вот только его дела я оценивал крайне высоко и готов потратиться, если дело спориться.

— А тут, у табаре? — спросил я.

Уходить из лагеря было не правильно. Узнает великий князь, и я дам повод к упреку, а тут не моего, надеюсь, пока не моего, уровня игра.

— Не можно, боярин, я и сам табе перескажу, токмо треба видеть того купчину, што мне баял, он особливо скажа табе слово новгородских мужей, — взволновано говорил Шинора, постоянно переминаясь с ноги на ногу и крутя головой на сто восемьдесят градусов.

Встретились у Медных ворот, что находились в северной части Владимира. Пришлось окольными тропами в сопровождении характерника Андрея тайком идти. Больше людей с собой не брал. Я и Андрею не всемерно доверял, все же его прислал ко мне когда-то еще владимирский князь, но Андрей еще никогда не давал повода сомневаться в себе. Вот и доверился, тем более, что слышать наш разговор он не будет.

— По здорову ли, боярин Корней Владимирович? — церемонно осведомился новгородский купец Семьюн.

— Спаси Христос, купец новгородский, — ответил я.

— Есть вести для тя дюже важные, — начал купец вещать, но остановился и вопросительно посмотрел на меня.

Я выложил четыре гривны и глаза купца осветились.

— Великий князь Юрий Всеволодович послал двух бояр своих до новгородских мужей знатных и домовился з ими, — начал рассказывать Семьюн. — Не пойдет князь далей Торжка на Новгород, токмо пошлет войско твое, да людей даст нам — новгородцам, кабы разбили тебя. Аще тебя лишать живота неможно, ты потребен князю. А за то, князь возме з Новгорода не пять тыщ гривен, а токмо две. Да и у Господине Великом Новгороде ужо есмь торговые люди, што шибко недовольны твоей торговлей, да вызнать желают, якоже зеркала ладишь лепей за немецкия. Да диковинные плоды, что я привез на показ люду новгородскому, интересны гостям знатным.

Я задумался. Семьюн явно выражает интересы группы купцов и намекает. Недвусмысленно так намекает, что при условии передачи секрета производства зеркал и снабжения торговцев эксклюзивным продуктом, под которым наверняка подразумевается картошка, или, может, перец, они каким-то способом избегжит участия в замысле великого князя.

— А что, коли и дал бы усе, вы убьете мя и людей моих? Какая усим мне выгода? — задал я напрашивавшийся вопрос.

— Так слово дадим, — как-то жадно, в предвкушении, сказал новгородец. Не смог эмоции сдержать и выдал свою крайнюю заинтересованность в деле.

— Зеракала сам ладить буду, токмо вам, купцам новгородским буду давать их у торг на долях равных, но я торг ими вести стану. Вы на море варяжском з германцем да иншами немцами, а я з булгарами, да иншами па поудни, — начал я объявлять свои условия новгородцу после пятиминутного осмысления. — Картофель продам пуд на ярмарке, також и редиса. Сие на землях ваших радить повинно и великий князь пужать вас зерном меньш стане. А лета идуть вельми поганые — голодныя.

— Ты ведаешь о летах? Верно бають, что волхв! — спохватился Семьюн, а Шинора, что был в метрах двадцати пяти от нас и не должен был слышать разговор, привстал. Вот же слух у пройдохи!

— То не, — я усмехнулся внешне, но напрягся внутри. — То мыслю я. Вот ужо пять летов добрая земля, а можа и статься, что Бог испытать нас пожелает. Токмо о другом казать треба. Сеньюн збирай людей охочих, да не татей, бить крыжаков. Великому князю бай, каб велел нам идти на Юрьев и схизматиков бить. Байте, што идуть крыжаки на Юрьев числом великим. Там войско наше и поляже.

— Боярин, новгородцам аще треба принять наряд с тобой. Вельми мудро тое, што ты баеш. И князь думать буде, што поляжете вы. Токмо князь у требу с новгородцев возьме больш серебра, — новгородский купец посмотрел на меня.

— Так, токмо и Юрьев застанется и ворогов — крыжаков посечем и зеркала у торг и картофель и редис. Новгородцы ратится не станут. И лжи не буде и далей торг вести аки друзи станем, — раскрыл я все расклады, что видел на данную минуту.

На том и расстались, договорившись, в знак нашей дружбы, что я передам два зеркала ему и уважаемым купцам, чьи интересы Семьюн представляет.

Мне в целом нравились выстраиваемые расклады. Так или иначе, но великого князя нужно было убедить, что его замысел по ослаблению нашего войска сработал. Пусть и в другом виде, но так должно казаться еще лучше. И жизни подданных сохранит и врагов Руси ослабит. Потом можно что-то решать и с Унжей, которая по праву его крепость. Василько так же будет продемонстрировано, что незримое око наблюдает за князем ростовским. Да и две сотни дружины Василько — это большая часть в нашем воинстве. Ярослав же станет запасной фигурой, не будет Юрий посылать своего брата с нами, если решил извести активность унжанцев. Владимирский князь нуждается в своем брате, который, как кризис-менеджер бегает по Северо-Восточной Руси, решает проблемы.