— Да, — отец взял в руки игрушку, подпрыгнул и, зависнув на миг в воздухе, прикрепил звезду к макушке ёлки.

Это был трюк из детства. Его не видела еще Лара. Она обняла и чмокнула в щеку отца Аси. Он самодовольно улыбнулся восхищению в глазах жены и прихватил красавицу Лару по-хозяйски, чуть ниже талии.

— А сколько ты был знаком до свадьбы с Ларой?! — выпалила Ася.

— Ну… — отец заметно смутился, — я и Лара… это же другое!

— На третий день ты сделал мне предложение, — улыбнулась, просияв, Лара. — Почему считаешь, что они не могли полюбить за целых три свидания?

— Четыре, если считать, как он меня спас в Игре, — сказала быстро Ася. — Он дрался насмерть, пап.

— Не знаю, мне трудно поверить ему, Настенька, он — чужак, полицейский, инквизитор. Я читал о нем, мои ребята собрали кое-что. Академия магической полиции с отличием, стажировка у Эль Канте в ИнКе на отлично, потом попытка к нам в стаю пролезть. Слишком много он думает о карьере. Ты не считаешь, что его интересует твое приданое, мои связи? — альфа приобнял Лару крепче.

Ася представила Тёма, стоявшего на коленях на снегу, с помертвевшим взглядом и отчаянием на лице… таким она запомнила его, взглянув в окно автомобиля, и помотала головой.

— Тём… он… его… — она переглотнула и вдохнула аромат корицы, — ему дела нет до приданого, до связей, пап, он необыкновенный.

Она поймала взгляды, которыми обменялись отец и Лара, и повесила на нижнюю ветку ёлки ту игрушку, которую всегда вешала только она: смешного круглоголового Щелкунчика, с глупо вытаращенными глазами и облупившейся красной краской офицерского мундирчика. В одиннадцать лет она засыпала, обняв эту деревянную куклу, последний подарок мамы: краска облезла от асиных слез и поцелуев. Когда Ася сжимала его в объятиях, ей казалось, что она становится ближе к погибшей матери. От Щелкунчика и сейчас пахло корицей и счастливым волшебством выдуманного праздника.

— Тебе надо подумать, — прошептала на ухо отцу Аси Лара.

— Спокойной ночи, доча, — отец поцеловал Асю в лоб и нежно погладил по плоскому животу. — Иди спать, милая. Обещаю, я подумаю.

— Тогда уж и об Альфреде тоже подумай! Он уже третий день развлекается с девицами в столице, — ядовито бросила Ася и поняла, что всё испортила: отец закрылся.

— Я дал ему слово, что ты будешь его женой. Идти на попятный недостойно альфы стаи, — выплюнул отец и ушел, уводя с собой отчаянно крутящую головой Лару.

Мачеха что-то шептала Асе, но та не смогла понять её слова, сказанные едва слышно.

Ёлка перестала излучать новогоднее волшебство, всё вокруг стало унылым и жалким, с чего она взяла, что отец передумает? Ася смотрела с тоской на ёлку. Никакого колдовства. На темной хвое висели старые потускневшие игрушки, холодные, не сохранившие тепла дорогих рук, в которых Ася помнила их.

— Если бы я не сказала про Альфреда, отец бы передумал? — спросила Ася у Щелкунчика.

Ветка качнулась в потоке теплого воздуха от камина. Казалось, Щелкунчик помотал круглой головой.

Тём долго бился с галстуком-бабочкой, но так и не сложил, как нужно белые атласные лепестки, чтобы они стали крылышками прекрасного мотылька. Отпустив такси, он медленно брел к дому отца Аси, ноги подгибались, коньяк лился из откупоренной бутылки на черные дорогие брюки и смокинг.

Тём подумал с горечью, что новый костюм придется вечером тащить в магчистку. Он всё-таки глотнул коньяка на пороге. Как ни странно, охраны у дома не было.

Он открыл двери, и ему в руки выпала Ася в белом кружеве и фате на лунно-серебристых локонах, за ней бежали, вопя и ругаясь, телохранители-волки.

— Тём! — она прижалась к нему. — Я ждала тебя, Тём! Увидела чудом и сбежала от них!

Она заревела, некрасиво распуская губы и шмыгая носом.

— Что? Ася? Что, девочка? — он задвинул её за спину, бесстрашно взглянув в глаза волкам и её отцу, отяжелевшему матерому, седому альфе стаи Лунных волков, еще больше похожему сейчас на крестного отца.

— Убирайся, урод! — рявкнул кто-то из телохранителей Артёму.

— Да подождите вы, — отец Аси с досадой поморщился и отодвинул направленные в грудь Тёма дула пистолетов. — Ася, — он поманил дочь из-за тёмовой спины, — ты хочешь выйти замуж за этого нищего безродного мага, доча?

— Да-а-а, — Ася ревела, вытирая кулачками потоки слез.

— Что ж, расплата догнала меня и пнула, когда я меньше всего ждал этого, — косматый альфа обнял дочь, — твоя мать тоже была человеком, но я убью любого, кто назовет моего внука полукровкой, — он заносчиво оглядел притихших волков, шагнул к выскочившему за телохранителями Альфреду, — Аль, моя дочь любит этого мага. Я забираю свое слово, данное тебе.

Альфред выдохнул и, развязав галстук-бабочку, засунул черную шелковую ленту в карман черных брюк. Во взгляде Альфреда читалось облегчение:

— Я согласен с любым решением моего альфы, — низко поклонился он отцу Аси и насмешливо посмотрел на растерянного, приоткрывшего рот Тёма.

Ася проворно завязала галстук Тёму: получился удивительный мотылек, словно не из белого шелка, а живой, настоящий.

Тёма потащили в дом, больно пихая в спину. Он не выпускал ладошку шмыгающей носом Аси. Рассмотреть огромную гостиную ему не удалось, он видел только блеск огня в белом камине и удивительную елку. Казалось, её наряжала сама Ася, такой уютной и сказочно теплой была эта ель, с фарфоровыми старенькими игрушками, с облупившимся Щелкунчиком на средней нижней ветви. У Тёма был такой Щелкунчик в детстве, но его алый мундирчик всегда блестел лаком.

Тёма качнуло у стола черного дерева, когда стоявший за ним чиновник из мэрии спрашивал, хочет ли Артём Александрович Громов стать мужем Анастасии Александровны Волковой.

Ася крепко подхватила Тёма под руку, подпирая его своим хрупким телом.

Тём устоял, мысленно повторяя, что никогда больше не будет пить коньяк по утрам и выпаливая торопливое громкое «Да!!!»

— Ты пахнешь корицей, — прошептала ему Ася на ухо вместо горячих клятв, но глаза её сияли золотым пламенем.

— Молчала бы лучше, апельсиново-мятная девушка, — буркнул Тём, подхватывая на руки Асю, опутанную белыми шелковыми и кружевными лоскутами.

— Крошенька, куда ты полезла, моя радость, — я смеялся, как идиот, наблюдая за дочерью.

Она забралась на спинку дивана и обозревала оттуда нашу гостиную. Черные глаза сузились, розовые губы-лепестки поджались. Альфа! «Истинная альфа», — как сказал дед, стоило крохе попасть в его ладони, отрастить прямо под его взглядом белый пушистый хвостик и острые белые ушки, а потом вцепиться белыми зубами в его руку. Оборотни рождались с острыми зубами. При этом кусать маму Викёныш не любила, а вот вцепляться в мою ладонь ей нравилось, с таким же удовольствием и упорством она грызла руку деда.

Сказать, что нам повезло — это промолчать. У волчицы и мага родился крошечный оборотень. Такая милая девочка, что хотелось её зацеловать, особенно когда кроха дрыхла, дергая круглой ножонкой с поджатыми пальчиками-горошинками и хмуря во сне белые бровки. А вот сидеть с ней мне было непросто. Три няни, мама Ася и мачеха Аси справлялись, но сегодня всё пошло наперекосяк. Няни заболели все три сразу. Асю забрала мачеха, они отправились по магазинам, а я сначала смеялся, потом шипел, когда Викёныш пожелала откусить половинку моего указательного пальца, и взвыл, когда она быстро спустилась с моих колен на пол, вцепилась зубами в мою лодыжку и прокусила кожу. Мне пришлось пощекотать тонкую шею, чтобы Викёныш хихикнула и отпустила меня. Я не представлял, что делать дальше?

Пошипев и приклеив пластырь на прокушенную ногу, я сообразил, что следует посадить крошеньку на диван, пусть ползает, приседает и припрыгивает. Ходила она еще как-то слабо, ножки качались, как стебельки, зато бегала на четвереньках очень быстро. И вот она оседлала спинку дивана. Сейчас Викёныш была похожа на альфу стаи белых волков: черные глаза пылали, светлые пушистые волосы до плеч развевались, нашему зубастому сокровищу через семь дней исполнялось одиннадцать месяцев. Она помалкивала, и это меня огорчало, но Ася сказала, что Викёныш пошла в папу. Не припомню, чтобы я был таким молчаливым, но вот упертым точно был всегда.