— Всего-то! — Ларт осклабился. Ему почему-то стало смешно, возможно, сказывалась бессонная ночь. — Отменяем все эти протоколы нахрен, ясно? Никакого внешнего контроля, отныне и вовеки веков. Моего слова достаточно для такой поправки или нужно обязательно выколупывать из кармана жетон и совать его тебе в нос?

Вообще-то действие полицейского жетона экранировалось разве что бронежилетом, да и то не каждым. Он прошибал даже кирпичную стенку и обычный сталепласт, словно они были картонками. И размахивали своими жетонами копы, как правило, для собственного спокойствия и взятия под контроль нарушителей-людей. Киборгам видеть жетон было не обязательно, они и так его чувствовали.

Сволочь вздохнул — глубже, чем раньше.

— Достаточно.

Осторожно шевельнул плечами, словно к чему-то прислушиваясь, медленно потянулся рукой к замку безопаски. Щелкнула пряжка, ремни с шипением втянулись в гнезда. Сволочь продолжал сидеть неподвижно, глядя теперь не на Ларта, а немножко мимо, правее и ниже.

— Смотри мне в глаза!

Киборг перевел взгляд на Ларта. Странный это был взгляд. Впрочем, Ларту могло и показаться. Вообще-то если начистоту, зрительный контакт был ничуть не более обязателен, чем лицезрение жетона, но существенно упрощал процедуру. Так что пусть лучше будет этот самый контакт. На всякий пожарный.

— Стереть всю историю за последний месяц. Отменить все приказы временного хозяина. Удалить служебные архивы. Очистить строку назначения хозяина. Прописать в качестве нового хозяина киборга линейки Х-3ZW, идентификационный код AQPKJER-79067, речевой идентификатор «Сволочь» — киборга линейки Х-3ZW, идентификационный код AQPKJER-79067, речевой идентификатор «Сволочь». Этот приказ подтвержден именным полицейским жетоном за номером двадцать пять четыреста тридцать девять. Все. Свободен!

Вот так. Приказ полицейского всегда приоритетнее приказа хозяйского — иначе слишком у многих могло бы возникнуть искушение нарушать закон посредством киборгов. Но приказ полицейского приоритетен — и любой киборг подчинится ему в первую очередь. Полицейский жетон перекрывает гардистский по той же самой причине — это у себя в офисе или лаборатории они всесильны, а в городе подчиняются общественным правилам. Приказ полицейского приоритетен и отменяет все предыдущие — если, конечно, не были они отданы начальником этого полицейского, тоже полицейским и по совместительству хозяином первого порядка.

Но в том-то и прелесть, что мирно спящий на приборной панели гардист не является ни первым, ни третьим, да и вторым уже тоже не является больше.

— Ну и чего сидишь, как на чужих именинах? Не понял, что ли? Ты теперь сам себе хозяин, ясно? Можешь валить, куда хочешь.

Сволочь моргнул, и Ларт вдруг понял, куда все время скатывался его взгляд — на сумку. На старую лартовскую спортивную сумку с дорожным набором. Ту самую, с которой Ларт приходил в участок несколько часов назад и которую киборг, конечно же, не мог не узнать.

— Я понял. — Теперь киборг снова смотрел на Ларта с тем же странным выражением, что и всамом начале. И Ларту снова казалось, что глаза у него светятся. — Я понял, да. Спасибо, Ларри…

И после этих слов киборг вдруг улыбнулся — так широко, светло, яростно и отчаянно, что Ларт, наверное, испугался бы.

Если бы успел.

УмЕр Еверьян Босс

Трудно жить умному человеку в окружении пустопорожних болванов. Ох, трудно! А еще говорят — человеческий фактор, человеческий фактор… Именно что фак, и никакого тебе тора, разве что с дыркой. Одни сплошные болваны. С дыркой!

И ладно бы просто болваны они были, так ведь еще и макаки! Гамадрилы криворукие да тупорылые! Все переврут, все переиначат, все обгадят, какахами закидают и тебя же еще и виноватым выставят. Исправляй потом за этими макаками. А что делать? Приходится.

И ладно бы просто макаки, это бы можно было бы как-то и перетерпеть, так ведь еще и свиньи неблагодарные. Как есть свиньи! Тупорылые. Ни спасибочки никогда не дождешься, ни уважения, ни подмоги какой. Все самому. Только самому, всегда, каждый божий день. А как иначе-то? А иначе никак! Если жить хочешь. Никому нельзя доверять, если хочешь жить. Ни доверять, ни доверяться. Никомушеньки!

Что за жизнь…

Сам и только сам. Все и всегда. На кого полагаться, кроме себя? Не на кого! Не на этих же тупорылых да неблагодарных? Нет, на них уж точно нельзя полагаться. Только и ждут, чтобы подсидеть. Ходят вокруг, заискивают, угодничают, с улыбочками такими маслеными, а сами только и ждут. Понятно же, что не просто так они лебезят, на кресло зарятся! А того не понимают, недоумки, что большое кресло — большая ответственность. С них-то взятки гладки, с придурков-то мелкокалиберных. А большому калибру — большой котлован, спрос с кого, если вдруг чего не того? С начальника, с кого же еще-то! Не уследил, не проконтролировал, не держал руку на пульсе и прочих нужных местах. Другие бы, попонятливей, оценили да в ножки кланялись, а от этих дождешься, как же. Лезут, примериваются. Не понимают, недоумки, что они за ним как за китайской стеной! А не будет стены — и что? Всем ветрам! И то-то же! Нет, не понимают.

И никто не оценит его стараний, вот что самое обидное! Он ведь себя сегодня, можно сказать, на бруствер общественной пользы кинул, два месяца законной мести как с куста бузины киевскому дядьке вынь да положь! А и ведь вынул же! Положил. На горло собственной песне — да кирзовым сапогом. Самого дорогого, можно сказать, не пожалел! Ради них же, макак ебипетских тупорылых, свиней неблагодарных. И чего? Оценит кто? Заметит? Посочувствует? Держи карман шире новых ворот! Все как должное воспринимают, бараны. Как обязательное. Словно он обязан собою кажный день жертвовать за общественное благолепие и добродевствие. Словно дел у него других нету.

И никому ничего поручить нельзя — все переврут и боком вывернут. Словно киберы глючные. Злобные боевые киберы, сверкающие своими стеклянными зенками из-за каждой улыбки. Знают, что нет у него на них управы, ни списать, ни утилизировать, вот и наглеют. Таким только покажи слабину — вмиг набросятся и сожрут. Ты с ними по-человечески, а они только и ждут случая в душу нагадить.

Не люди они — тараканы. Как есть тараканы.

Дуста мне, дуста…

— Р-р-развели бардак! Это что за дрянь? А это?! Убрать немедленно! Если еще хоть раз увижу…

Секретарша Катенька

Шеф шел по участку с грацией и неспешностью тайфуна — и оставлял за собой если и не такую же широкую полосу повсеместного разрушения, то, по крайней мере, точно такое же выражение ужаса на лицах случайно затянутых в эту полосу людей. Кэт прислушалась к коридорно-атмосферным флуктуациям и почувствовала себя синоптиком. Что ж, участковое гидрометео с довольно высокой степенью вероятности подсказывало ей, что времени на «помыть ручки» вполне достаточно. Еще три отдела, и вряд ли Еверьян пропустит хотя бы один из них. Не тот у него настрой. Она вполне успеет вернуться на свое рабочее место, Еверьяна лучше не злить лишний раз, когда он в таком настроении. Но она успеет.

Бухгалтерия в полном составе рыдала в курилке друг у друга на плечиках, поминая недобрым словом нехорошего гардиста, сумевшего настолько испортить шефское настроение и перетянуть его многострадальные нервы, что очередной всеобщий армагеддец обрушился на ничего не подозревающий участок почти на три недели ранее ожидаемого. Причину появления гардиста при этом тщательно обходили молчанием — то ли от обиды на вопиющее хамство рентоновских ребят с их однозначно невежливой записочкой, на дверь вчера пришпиленной, то ли действительно считая конфетно-пирожный взнос адекватной заменой самаритянскому долгу.

Кэт слышала их кудахтанье через тонкую стенку женского туалета, тщательно намыливая руки душистой пенкой и аккуратно смывая ее струей холодной воды — курилка располагалась рядом. И впервые с отстраненностью, такой же холодной, как и текущая по пальцам вода, подумала, что Рентон был, наверное, все-таки прав. Ну или его ребята, кто там ту записку писал. Рентон ей не нравился, но эти… Курицы. Действительно, курицы. Иначе не скажешь.