— Мне не нужно спать, дабы преследовать демонов, Мартиса. — Длинные пальцы нежно скользнули по её бёдрам. — Тебе не о чем беспокоиться. В моей жизни достаточно кошмаров.

Он уронил подол её платья.

Только не таких. По крайней мере, с тех пор, как она стала делить с ним ложе. Он часами не мог уснуть, но когда засыпал, то крепко, и был неподвижен в её объятиях, точно сама смерть. Прошлая ночь оказалась совсем иной, и Мартиса почувствовала, что слова сарсина, в чём бы они ни заключались, тяжело давят на думы Шилхары. Предостерегающий блеск в его глазах подсказал ей не продолжать разговор.

Несколько мгновений она стояла в его объятиях, успокоенная тем, что просто гладит его волосы, пока он прижимается щекой к её животу. Грохот кастрюль и стук входной двери на первом этаже возвестили о прибытии Гарна на кухню.

— Мне нужно спуститься и помочь. Вчера он обжёг руку о горшок, и несколько дней пальцы в бинтах будут плохо его слушаться. Тебе что-нибудь нужно?

Она не хотела расставаться.

Складки платья приглушили его смешок.

— Ты можешь даровать мне спасение?

Этот странный вопрос вызвал у неё ещё один приступ страха.

— Нет.

— Тогда обойдёмся чаем. — Он отстранился от неё, легонько шлёпнув по заду. Мрачный юмор ожесточил улыбку. — Увидимся с Гарном на кухне. И скажи ему, что я хочу взглянуть на ожог.

Они с Гарном почти закончили с завтраком, когда Шилхара наконец-то спустился. Чисто выбритый, но всё ещё измождённый, он занял своё обычное место и, не говоря ни слова, выпил три чайника. Гарн искоса взглянул на Мартису, и та покачала головой. Шилхара задумчиво уединился в своём внутреннем мире. Он был мрачен, в глазах собирались грозовые тучи. Апельсины лежали в миске нетронутыми — ещё одна странность. Лишь раз он отказался от ритуала поедания двух апельсинов, и то из-за того, что его желудок всё ещё бурлил от воздействия огня Пелетты.

— Ты не хочешь апельсинов?

Чёрные глаза сверкнули.

— Не сегодня. — Он взглянул на Гарна, который возился с огнём. — Гарн, покажи мне руку.

Осмотрев ожог и произнеся заклинание облегчающее боль, Шилхара объявил, что рана заживает. Он уже перебинтовывал руку, когда вмешалась Мартиса:

— Ты ведь можешь меня использовать, дабы ускорить процесс?

Она заметила озадаченное лицо Гарна.

— Нет.

Она в изумлении уставилась на Повелителя воронов широко раскрытыми глазами. Он откровенно лгал. Они оба прекрасно знали, что сочетание её дара и его умений смогут исцелить руку.

«Почему бы ему не помочь своему самому верному слуге?»

— Но…

— Мартиса! — Его голос, хоть и испорченный удавкой, сумел прогреметь по комнате. — Ты забываешься. Я сказал «нет».

Возмущение его удивительно бессердечным отношением к Гарну почти преодолело двадцать два года рабства. Мартиса стиснула зубы, чтобы лишние слова не сорвались с языка, и наконец выдавила:

— Простите меня, господин.

Лёгкие горели от желания кричать на него. Мартиса упёрлась взглядом в пол, приняв застывшую позу слуги перед хозяином. Тишина кухни стучала в ушах, напряжённая и гудящая от молчаливого гнева. Она вздрогнула, когда Шилхара внезапно схватил её за руку и потащил к двери, ведущей в главный зал.

— В библиотеку. Сейчас же.

Он повёл её вверх по лестнице и дальше по коридору, крепко сжимая запястье. Мартиса бежала за ним, чтобы не отстать. Дверь библиотеки с грохотом хлопнула о стену, и Шилхара втолкнул свою ученицу в комнату. Холодный огонь вспыхнул в его глазах, когда он закрыл за собой дверь.

— Твой дар опасен для всех, Мартиса. Если Гарн узнает о твоём особом таланте, моя готовность держать язык за зубами будет ничего не значить. Конклав сделает всё возможное, дабы заполучить необходимые сведения. — Он беспокойно расхаживал перед ней. — Я могу противостоять любым связям с провидцами, которым может подвергнуть меня священник Конклава. Они ничего не добьются и вполне могут убить нас обоих в процессе. Но Гарн не одарённый и не обладает силами, чтобы противостоять узам провидца. Как думаешь, если они не смогут допросить хозяина, то не станут мучить слугу? Немота не защитит его секреты. И где ты окажешься, если они узнают о твоём?

Её лицо вспыхнуло. Всё это время, живя с Шилхарой и Гарном, она должна была понять, что у Шилхары есть веские основания позволить своему слуге и другу страдать от раны.

— Прости меня, Шилхара.

Его лицо смягчилось.

— Не нужно извиняться. Я не виню тебя за сострадание, только за твою неосторожность. — Он подошёл к столу, где её записи были аккуратно сложены рядом со старыми страницами, которые они спасли из Ивехвенна. — Если Конклаву придётся использовать провидца на Гарне, то только для того, чтобы собрать сведения обо мне, а не о тебе. Но если они обнаружат в его воспоминаниях намёк на твой талант, то начнут рыть. — Он бросил на неё потеплевший взгляд уголком глаза. — У тебя нет таких причин подозревать Конклав, какие есть у меня. Иначе я бы поразился твоей осторожности.

Плечи Мартисы облегчённо опустились.

— Меня больше беспокоит Гарн. Я бы никогда намеренно не заставила его страдать.

— Я знаю.

Древний пергамент зашуршал под пальцами, когда Шилхара осторожно перевернул его и уставился на строки.

— Хеленесийцы вознесли в герои того, кто хотел их облапошить.

Мартиса подошла и встала рядом с Шилхарой, озадаченная его загадочным высказыванием. К этому времени текст на хеленесийском уже прожёгся на её веках. Она десятки раз перечитывала документы, пытаясь найти в истории Амонсы хоть какую-то зацепку, которую можно применить для борьбы со Скверной.

— Не знаю, помогли ли мне эти бумаги. Древний Конклав, который первым изгнал Скверну, использовал очень похожий ритуал, но этого не хватило, чтобы убить его. Может, короли смогли уничтожить Амонсу, потому что он был не так силён.

Следующее заявление Шилхары поразило Мартису:

— Без этих бумаг сведения Кардука были бы бесполезны. — Он слабо улыбнулся на её широко раскрытые глаза. — Когда курманы были многочисленнее и могущественнее, ими правил один сарсин. Он занял этот пост путём братоубийства, а не избрания.

Мартиса заинтриговано ждала дальнейших слов. Она мало что знала об истории курманов, но находила её захватывающей даже без связи с хеленесийскими документами.

— Этот сарсин был могущественен и на короткое время объединил племена под своей властью. Кроме того, в магии он был столь же искусен, как и любой епископ Конклава, и не боялся призывать тёмные силы. Но таких даров ему оказалось мало. Он искал большего любыми средствами, посылал шпионов в дальние земли, дабы выведать секреты других народов. Он даже пожертвовал двумя своими супругами и полудюжиной детей ради большей власти.

— Боги.

Мартиса содрогнулась при мысли о таких чудовищных поступках.

Шилхара перевернул ещё один лист пергамента, остановившись на последней странице, описывающей смерть Амонсы. Длинный палец провёл по загадочному символу рядом с именем Бирдисана.

— Такова была его цель. Стать богом. Он ничем не отличался от лича Ивехвенна, если не считать того, что им двигало страстное желание править миром. Пожиратель душ был движим страхом смерти и принял гораздо худшую судьбу.

— Тогда почему он помог северным королям победить Амонсу?

— Для него ничего не осталось. Племена восстали, изгнав его вместе с оставшимися жёнами со своих земель. Им некуда было идти, кроме как на север. То, что сарсин искал большую часть своей жизни, он нашёл в изгнании и случайно.

Мартиса потёрла мурашки на руках.

— Курманы должны были убить его, а не изгнать.

Шилхара мрачно и невесело усмехнулся.

— Ты не одинока в этом мнении. Его звали Бердихан, и он обманул королей, заставив их поверить, что он странник-пилигрим, человек великой силы, который добивается их доброй воли, помогая уничтожить Амонсу.

Мартиса ахнула и выхватила у Шилхары стопку пергаментов. Она перелистала страницы и выложила те, где упоминалось имя Бирдисана.