Животик Агаты тоже охраняли, как-никак в нем зарождалась жизнь нового арабского шейха или маленькой арабки. Агата даже не успевала привыкнуть к юрким агентам, их заменяли с частотой в два-три дня. Соколов как-то встретил ее у входа в супермаркет. Она стремительно вышла из павильона, заметив в толпе смуглые арабские лица.

В Москве хозяйничал ветреник апрель, капризничая, он то посыпал город снегом, то дышал холодным пронизывающим ветром, то баловал горожан солнечными деньками. Агата в эти непостоянные дни носила длинные теплые свитера и обувалась в высокие замшевые сапоги. Она была порывиста, всегда куда-то спешила. Именно в таком возбужденном состояние Соколов увидел ее в толпе

— Агата, здравствуйте! — Соколов остановил ее, — как ваши дела? Мы не виделись с тех пор, как вы спешно уволились из фирмы…

— О моих делах вы сможете прочитать в любой газетенке, — попыталась отшутиться Агата. При этом на ее милом лице отразилась явная растерянность, видимо, она не ожидала встретить его, а, встретив, не знала, как себя вести. То ли шутить, то ли плакать. Вместо шутки и слез, она решительно поправила на плече ремень своей вместительной сумки из крокодильей кожи.

— Все это, конечно, малоприятно, — сказал Соколов, провожая ее до машины. — Но этого стоило ожидать, общество не прощает подобных вам одиночек, которые прикарманивают себе счастье и удачу…

— О какой удаче вы говорите, Александр Михайлович? — Агата всплеснула руками и, удивленно взглянув на него, остановилась.

— А роман с Надиром Аль — Амином, всякая ли женщина получает такого завидного поклонника?

— Поверьте мне, сейчас я стыжусь смотреть ему в глаза, — удрученно вздохнула Агата, наверное, действительно испытывая стыд за свое нечистое прошлое.

— Шейх Надир влюблен, и будет защищать вас, я уверен. Если его смущало бы что-то, он не остался бы в России, а постарался бы поскорее вернуться в свою арабскую сказку, — утешил он ее.

Они подошли к ждущей Агату машине такси, шофер открыл перед Агатой заднюю дверь.

— Спасибо за поддержку, но его благородство меня напрягает, лучше бы он уехал… Рада была вас повидать, — вежливо произнесла Агата, скрываясь в салоне авто.

Шофер захлопнул дверь, сел за руль и машина, совершив несколько маневров по выезду с парковки, влилась в бурный дорожный поток. Соколов проводил ее тоскующим взглядом.

Он был уверен, что Агата оставила ребенка не просто так, она хотела чего-то большего, чем просто стать матерью, она наверняка наденет на палец влюбленного шейха обручальное кольцо.

Но сначала она должна будет продемонстрировать всем необычайно сложный трюк, который поможет ей избавиться от неприглядного прошлого. Соколов переживал за нее и теперь, сидя в уютном кабинете. Он интуитивно чувствовал себя причастным к этой истории, поэтому-то, анализируя сложившуюся ситуацию, не ждал ничего хорошего.

Русская весна совершенно не грела теплолюбивую душу Надира. В пуховике уже жарко, в твидовом костюме еще холодно. Не угадаешь! В кабинете одни сквозняки. В российском отделении GIT сплошные проблемы. Молодой шейх переживал не лучшие дни. Все его бесило. Все доставало и задевало за живое…

… И однажды он слег с высокой температурой, перестал есть, пил одну минералку. Хасан позвал врача. Тот, расслышав опасные хрипы в груди пациента, констатировал:

— Воспаление легких… пропишу инъекции и антибиотики. Необходим постельный режим… Хорошо бы, конечно, отправить его в больницу.

Надир враждебно посмотрел на врача из-под отросшей мягкой челки, влажной от нездорового липкого пота, и, стащив с себя одеяло, нарочито бодро сел, говоря:

— Мне уже почти хорошо! Я сейчас же еду в офис… — это все, что он смог сказать, дальше он поднялся на ноги, но тут же повалился на постель в тяжелом болезненном бессилии.

— Нет, я сам позабочусь о нем, буду выполнять все рекомендации, — безапелляционно заявил верный воспитатель, не доверяя русским медикам. Разрешение перевозить его в другую страну Надир не давал. Там его уж точно подхватят аравийские спецслужбы и отправят домой, чего он никак не хотел.

Хасан стал и сиделкой, и лекарем, — инъекции в породистые ягодицы Надира делал сам, говяжий бульон варил сам. Медсестре доверял лишь менять уксусные компрессы, которыми он безуспешно пытался сбить жар с красивого лба больного.

Надир бредил на всех пяти известных ему языках. На родном арабском. На элегантном французском, на энергичном итальянском. На интернациональном английском и богатом русском. На последнем языке он бредил об Агате, ему казалось, она рядом. Что это она так заботливо меняла ему компрессы и протирала его, покрытое липким потом, тело, и наговаривал ей ласковые слова.

Пышная, краснощекая и добродушная медсестра Маша жалостливо качала головой и говорила:

— Кто же вас такого хорошего бросил? Хороший ведь парень, — она смотрела на Хасана, который смотрел на нее грозно из-под хмурых бровей. — И красивый, и богатый…

— Все вы одним миром мазаны, как у вас говорят. Богатый! Для вас это главное, — цедил он сквозь зубы. — Всех бы вас в море утопить вместе с вашими капризами…

Он думал о негодной Агате, — трубку не берет, сама тоже не звонит, — то ли стыдно ей, то безразлично. Не поймешь.

Через неделю сознание Надира стало проясняться, словно тяжелая и горячая пелена начала спадать болезнь. Он, наконец-то, смог открыть глаза, и увидел, что бедняга Хасан совсем утомился, ухаживая за ним с большой и искренней добросовестностью.

— Можешь пойти поспать. Я тоже немного посплю, — сказал Надир.

Когда Хасан ушел и захрапел на диване в кабинете, молодой шейх позвал медсестру. Та пришла. Была она молода и здорова, красива простой русской красотой, в руках держала поднос с положенными лекарствами.

— Это ты ухаживала за мной? — спросил ее Надир.

— Мы вместе с Хасаном ухаживали, — корректно поправила его Маша.

— Больше никто не приходил? — напрягся в острой настороженности молодой человек.

Он приподнял голову с подушки в нетерпеливом ожидании ответа. Медсестра отвечать не спешила, занималась своими делами: с самым серьезным видом доставала из коробочен таблетки и сверяла их прием с рецептами.

— Нет, не приходил, — ответила медсестра, грустно улыбнувшись, и утешительно добавила. — Вы болели сильно, незачем вам было принимать гостей в таком состоянии…

— Принеси мне телефон… — попросил Надир.

Дорвавшись до телефона после долгого коммуникационного голода, Надир первым делом набрал номер Агаты. Удивительно, но трубку она взяла, а он поспешил высказать ей все, что накопилось у него в душе за недели разлуки:

— Агата, любимая! Я так скучаю. Мне необходимо тебя увидеть, чтобы серьезно поговорить… это касается того, о чем сейчас говорят все!

«Мне так стыдно перед тобой, — тихо и робко отозвалась Агата, — я не хотела, чтобы ты страдал, думала, эта дурная история никогда не всплывет. Это так нелепо…»

— Я все понимаю, — пылко прервал ее Надир. — Тебе не нужно стыдиться меня, потому что до меня ты была свободна, впрочем, и сегодня ты свободна, но все же ты не можешь игнорировать меня, мои чувства и мои желания, связанные с тобой. Нам нужно увидеться! Приезжай…!

Купив по дороге фруктов и сладостей, Агата добралась до Надира на удивление быстро, словно сама судьба подталкивала ее и мешала дорожным заторам образовываться на пути автобуса. На душе у Агаты царил покой. Она была уверена — Надир простит ей все ее прошлые ошибки, а она сможет вырулить возникшую ситуацию в свою пользу.

Когда Инна, позвонив, узнала, к кому едет ее кузина, она очень метко сказала:

«Похоже, у твоего принца не только большая мошна, но и добрая душа!»

— Похоже, что так оно и есть, Ин, — с воодушевлением ответила Агата.

«Так и надо! Мужчина не должен ни в чем обвинять женщину, это неправильно, когда люди разбегаются из-за прошлых дел…» — прибавила Инна, она болела за Агату и даже желала ей счастья.