Я делаю шаг в сторону, и Алексей не решается меня отпустить. И только тогда я понимаю, что он тоже борется с этим, по-своему. Зная, что Дмитрий уже имел меня раньше. В его глазах появляется собственнический блеск, когда они скользят по моему телу. Мое тело, наполненное его семенем и его ребенком внутри меня, о существовании которого ему еще не известно. Моя кожа, которая пахнет им. И мое лицо, которое, без сомнения, мало скрывает мои распухшие губы от его поцелуев или спутанные волосы от нашей активности.

Он отметил меня как свою собственность. Как будто для того, чтобы кинуть это в лицо Дмитрию.

Как будто ему когда-нибудь будет не все равно.

Он продал меня.

Погубил меня.

А Алексей снова собирает меня воедино. Кусочек за кусочком.

Я приподнимаюсь на цыпочки и целую его в губы. А потом я даю ему то, что ему нужно.

— Пойдем со мной, — говорю я ему. — Мне нужно, чтобы ты был со мной рядом.

Мои слова лишают его беспокойства, и он берет на себя ответственность, ведя меня, чтобы поставить перед Дмитрием, чтобы я могла встретиться с ним взглядом. Его холодными, лишенными жизни глазами.

Они никогда не были такими раньше. Вот как он обманул меня. Он так хорошо умел заставить меня поверить.

Но не сейчас. Ужас его переживаний только начинается, и это написано на его лице, чтобы я могла это отчетливо видеть. Я наслаждаюсь этим. Я впитываю все это и улыбаюсь прямо ему в лицо.

Даже если бы Борис использовал его сто раз, это не сравнилось бы с теми мучениями, которые причинил мне этот человек. Но это не имеет значения. Потому что теперь у меня есть покой. И поэтому есть только одна вещь, которую я должна ему сказать. То же самое он сказал мне, когда я узнала, что он продал меня.

Я наклоняюсь вперед, чтобы оказаться прямо перед его лицом. В моих глазах безошибочно читается истина, что я больше ничего не чувствую к этому человеку.

— Тебе лучше привыкнуть к этому, котенок, — насмехаюсь я над ним. — Боль станет твоим новым лучшим другом.

Его глаза умоляют меня, хотя кляп во рту мешает ему говорить.

Но здесь ему не ждать пощады.

Ни от меня, ни от Алексея.

Он делает жест Борису, который снова встает позади Дмитрия. Расстегивая молнию на брюках, он встает между раздвинутыми бедрами Дмитрия.

— Наслаждайся, Борис, — говорит ему Алексей. — Он твой, можешь играть с ним всю следующую неделю.

Моя прекрасная Солнышко.

В тот момент, когда мы возвращаемся в коридор, я не могу сдержаться.

Я целую ее. И касаюсь ее. Притягиваю ее тело к своему.

Такая храбрая. Такая злобная.

Я уже готов для нее, быстрее, чем когда-либо. И ей это известно. И она забирается по моему телу в мои объятия. Такая маленькая, уязвимая и моя.

— Со мной ты чувствуешь себя в безопасности, — говорю я ей.

— Да, — отвечает она.

Я издаю стон. Потому что я тоже ее хочу. Даже если это неправильно. Даже если я неполноценен. Она не замечает этого, когда смотрит на меня. Ей все равно. Она видит только мое тело вокруг себя, защищающее ее. Кровь, которую я проливаю за нее. Больше она ничего не видит.

— Я хочу быть внутри тебя, — требую я. — Прямо сейчас.

Ее руки обнимают меня за плечи и крепко держат, пока я расстегиваю молнию на брюках, а она обхватывает меня ногами. Она насквозь промокла для меня.

Пропитана похотью и желанием для меня. Пропитана трепетом крови Дмитрия, которая скоро покроет пол моего подвала.

Она — сирена. Грязный ангел. Но только для меня.

У нее всегда буду только я.

Я говорю ей об этом, когда врываюсь в нее, одержимый своим безумием в отношении нее. Дверь за нами закрыта не до конца. И я знаю, что она слышит крики Дмитрия.

Она получает удовольствие от этого. Его боль смешивается с ее удовольствием.

Я трогаю ее пальцами и трахаю одновременно. Играю с ее грудями. Она трется об меня каждой клеточкой своего тела.

— Кончи для меня, — говорю я ей. — Кончи так, чтобы он слышал, что прямо сейчас я трахаю тебя. Чтобы он знал, кому ты принадлежишь, когда он умрет.

Она стонет мне в правое ухо. Звук искажен. Но затем. Он вибрирует по моему позвоночнику и проникает в мой член. Она бьется в моих объятиях, крича, когда оргазм разрывает ее тело.

Очень красивая. Такая жестокая.

И вместе с тем идеально подходящая мне. О, этот поврежденный ангел.

— Лешка, — шепчет она мне на ухо.

— Я знаю, что тебе нужно, — говорю я ей.

Толкаюсь в нее сильнее, быстрее.

— И я дам тебе это.

Снова кончаю в нее. Я в ней по самые яйца, наполняю ее своим оргазмом.

Но и это не в полной мере удовлетворяет меня. И уже сейчас я хочу взять ее снова. Я хочу, чтобы Дмитрий слышал ее крики всю ночь, пока она прыгает на моем члене, а я наполняю ее всем, что могу ей дать.

Эти мысли проносятся в моей голове, когда я пульсирую внутри нее, изливаясь до последней капли.

— А как насчет Армана? — спрашивает она. — Когда он умрет?

Я моргаю, глядя на нее, и изо всех сил пытаюсь придумать ложь. Она не поймет.

— Неужели мое маленькое солнышко уже так кровожадно? — интересуюсь я.

— Да, — отвечает она без колебаний. — Я хочу, чтобы он тоже умер.

Она смотрит так обнадеженно, и именно в этот момент я понимаю, что мне придется убить Армана. Вопреки желанию Виктора. Мне придется найти способ. Чтобы угодить моей жене. Чтобы сдержать данное ей слово. Чтобы отомстить за то, что с ней сделали.

— На него потребуется чуть больше времени, — отвечаю я ей поцелуем. — Но он тоже умрет, Солнышко.

Она улыбается, глядя на меня так, словно я ее герой. Так, как никто никогда не смотрел на меня раньше. А потом она произносит слова. Слова, которые меняют все.

— Я беременна, Лешка.

Он отстраняется, чтобы посмотреть на меня, крепко сжимая мой подбородок.

— Что?

— Я беременна, — повторяю я.

В его глазах мелькает облегчение, и я клянусь, что вижу, как груз его забот уплывает вдаль.

— Это хорошо, — говорит он мне ошеломленным тоном. — Такая хорошая девочка.

Он целует меня, а затем гладит по лицу.

— Это все изменит.

И вот тогда я это вижу. За его облегчением я вижу его истинный мотив. И на долю секунды в осознании этого возникает укол предательства.

— Ты пошел на это, чтобы я не причинила себе вреда.

Он смотрит на меня и лжет прямо мне в лицо.

— Я хочу семью, Солнышко. Пришло время.

— Но ты также верил, что это все исправит, — настаиваю я. — Что это как-то исправит меня.

— Ты будешь отличной матерью, — говорит он мне. — У меня нет никаких сомнений.

— Как ты можешь не сомневаться? — я вступаю с ним в небольшую конфронтацию. — Это не исправит мой сломленный разум, Алексей. Это только означает, что ты купил себе уверенность на всю оставшуюся жизнь. Потому что теперь ты знаешь, что я ничего не сделаю. Но что, если ты ошибаешься? Что, если я…

Я не могу вымолвить ни слова. Что, если я сумасшедшая? Что, если я тоже причиню боль людям, которых люблю?

— Ты не твоя мать, — отвечает он. — Ты совсем не похожа на нее. Ты намного сильнее.

— Ты ее не знал.

— В этом нет необходимости. Я знаю тебя.

— Вряд ли, — отвечаю я, вырываясь из его объятий.

Я злюсь на него. И я не знаю, почему. Я больше не могу разобраться в своих эмоциях. Прошло так много времени с тех пор, как я испытывала настоящие эмоции. Кроме онемения и боли. Это что-то другое.

Все, о чем я могу думать, это то, что он сделал это с одним намерением. И это было не потому, что он хотел создать семью… со мной. Это было потому, что он женился на мне, а я сломлена, и ему нужно было это исправить, и поэтому он принял такое решение.

— Это не имеет значения, — глупо говорю я. Как будто я этого не понимаю. — Это был твой план.