Покойный Альфонсо, когда присваивал названия новым землям, придерживался общего правила первооткрывателей: насколько возможно, льстить начальству. Большой остров, протянувшийся на четыреста верст и закрывающий Анианский залив от холодных северо-западных ветров, поименован был в честь императрицы Елизаветы; меньшие — по вельможам. Бестужев, Шувалов, Румянцев, я — каждый мог видеть свое имя на карте. И вот теперь так получилось, что главное селение новой колонии расположилось на куске суши, названном по канцлеру (который в сей колонизации никакого проку не видел). Что ж, судьба иной раз любит пошутить. Бестужевский остров формою напоминал подкову или, скорее, пару седельных переметных сумок, набитых под завязку. Каждая сума толщиною верст семь или восемь, длиною около десятка; между ними залив шириною от версты до двух и протяженностью десять, устьем открытый к югу. В самой глубине оного, на узкой перемычке, соединяющей половины острова — большая индейская деревня. Жители называли себя «ламми», что значит на их наречии «люди моря», и были чрезвычайно искусны в ловле рыбы. Как и многие другие тамошние обитатели, они сильно страдали от набегов воинственных соседей, облеченных в кожаную броню и деревянные шлемы, будучи не в силах противустать им в открытом бою. Приход русских, кои повели себя со всем вежеством, начав с даров и угощения, туземные вожди постарались обернуть к своей пользе. Пусть чужаки поселятся близ входа в залив: тогда при любом набеге первый удар достанется им; а кто кого осилит… Все равно, ламми окажутся в выигрыше!

Сия дикарская хитрость колонистам была вполне внятна; но с помощью винтовальных фузей и артиллерии укротить воинственных набежников с дубьем и дротиками отнюдь не представлялось затруднительным: гораздо легче, нежели выковыривать из леса местных жителей, в случае насильственного отнятия у них земли. А лес там был чудо, как хорош. Могучие кедры в три обхвата, высотою под двадцать сажен, прямые, как стрела, — мечта корабельного строителя! Гора, занимающая восточную половину острова, возвышалась над морем примерно на три четверти версты; в складках ее прятались голубые озера с чистейшей водой; бегущие из них речки со множеством живописных водопадов усеяны бобровыми плотинами. Превосходное место для лесопилки.

В трюме «Нумы Помпилия» имелся полный комплект частей к пильным машинам, кузнечных принадлежностей, и даже пара водяных колес в разобранном виде. Все, что нужно для устройства небольшой верфи. На первый год планировались лишь подготовительные работы: строение временных жилищ, мастерских, навесов для сушки бревен и, разумеется, простейших фортификациионных сооружений. Потом, если все пойдет гладко, корабельное дело в Охотске будет остановлено, а мастера переведены в Новый Свет. Вот, только с пашней надо решить. Провиантское снабжение пока оставалось слабым местом. Рыбу, мясо, лесные ягоды — можно хоть самим добыть, хоть у туземцев купить в любом количестве. Хлеб, привезенный через три океана, — редкость и ценность. Остров с черноземною почвой, на который жадно взирали переселенцы, лежал в однодневной досягаемости. Верст тридцать к югу: вполне бы можно устроить на нем временный стан, чтоб выезжать на полевые работы и присматривать за посевами в сезон. Однако тамошние индейцы к переговорам оказались не склонны. Ломать их сопротивление силой… Граф Читтанов не велел! Надо сначала осмотреться, узнать, кто с кем дружит, кто с кем враждует. Выстроить расчетливо-умную политику. Через год или два станет видно, каким образом выгоднее действовать. Неизбежные столкновения с туземцами лучше оттянуть, насколько возможно, и постараться превратить в межплеменную войну с минимальным нашим участием.

Все занимались своими делами. Колонисты обустраивались на щедрой американской земле; моряки наносили на карту сушу и воды; компанейские приказчики скупали у индейцев меха. Отклонения от первоначальных предначертаний оставались в допустимых пределах. Однако меня терзало предчувствие, назойливое, как чесотка. Мнилось, что я не успеваю. Что великие планы пойдут прахом. Что беда придет, откуда не жду. Как выяснилось вскоре, тревога была не напрасна.

— Юрьев день? — Великая княгиня закатила очаровательные глазки, напрягая память. — Он в апреле или в ноябре?

— Их два, Ваше Высочество, но речь об осеннем. В конце ноября. Поздняя осень — по сути, единственное время года, когда крестьянин может переселиться без ущерба для хозяйства. Урожай убран и обмолочен, времени для обустройства на новом месте достаточно… Это был весьма разумный обычай.

— Почему же от него отказались?

— Бог знает: я не настолько стар, чтоб иметь несчастье при том отказе присутствовать. Сие случилось за десятилетия до моего рождения. Ныне можно только гадать, да искать ответы в старинных грамотах. Занятное было время. Как будто волна безумия прокатилась по всей Европе: в Москве — Соляной бунт, в Париже — Фронда, в Лондоне отрубили голову несчастному королю Карлу… Одновременный прилив фанатизма в удаленных и непохожих странах. Представьте, британский парламент вотировал законы, направленные к запрету театра — дабы представления не отвлекали народ от хождения в церковь! Через полвека после Шекспира, и нате вам… Здесь, на Руси — то же самое!

— Разве у русских был театр?!

— Театра не было. Но склонность к пуританству и тут явилась, грубые развлечения простолюдинов точно так же запрещали во имя религии. Случилось мне как-то раз прочесть жизнеописание знаменитого раскольника, протопопа Аввакума, им самим написанное. Вообразите, принцесса: народный праздник, ярмарка. Музыканты играют, скоморохи народ веселят, поводыри медведей ученых плясать заставляют. Вдруг святой отец, в исступлении. «Разойдись», кричит. «Прекратить бесовские игрища!» Да врукопашную, один против тысячной толпы! Двух медведей, пишет, великих — одного в лес прогнал, другого так зашиб, что бедный зверь еле ожил… Голыми руками, потому как за оружие браться духовный сан не позволяет. И вот с этаким темпераментом, представьте, допущенный в царские палаты, судит он о церковной реформе! А главный оппонент его, патриарх Никон, такой же богатырь и столь же неистов сердцем. Взялись пастыри добрые учение Христово толковать, заспорили между собой — как только Москву по бревнышкам не раскатали?!

— У нас в Германии… Была тогда большая война. Тоже из-за религиозных разногласий. Очень, очень много людей погибло или умерло от голода и болезней. Но к середине прошлого века уже все закончилось.

— Вестфальский мир? Да, время примерно совпадает. Я не изучал немецкие законы целенаправленно, однако по тем фрагментам, кои попадались случайно, могу заключить, что крестьян и в Германии прижали. То ли в ходе Тридцатилетней войны, то ли по ее окончании. Это как бы еще одно поветрие, наряду с пуританством и бунтовским духом, поразившее множество государств. Примечательно, что Земский собор, окончательно закрепивший земледельцев, созван был в уступку московским бунтовщикам и во избежание новых беспорядков.

— Как возможно такое? Неужели мятежники…

— Нет, конечно. Хотя чернь, скорее всего, тайно возбуждал кто-то из знатных, тут логика событий более извилиста. В опасении новых мятежей, требовалось укрепить верность дворянства. Вот и пошли навстречу его давнему, ясно выраженному желанию. Что нарушится баланс между сословиями, мало кого заботило…

— Если Россия благополучно прожила сто лет при сем нарушении баланса, к тому же изрядно возвысившись против иных держав, — так ли это плохо, как Вы считаете?

— Хороший вопрос, Ваше Высочество. Давайте взглянем на прямое следствие сих суровых законов. Сравним казенные доходы России и европейских государств, в расчете на одного плательщика. В германских княжествах они выше здешних от трех до семи крат; во Франции — тоже примерно втрое, несмотря на уродливую откупную систему, вследствие которой больше половины налогов не доходит до королевской сокровищницы. Если же сопоставить с Британией и Нидерландами… Ей-Богу, даже стыдно становится — хоть я в этом, вроде, и не виноват.